- Твои потуги стать великой, - Батори театрально смахнула выступившую слезинку. – Бедный Юрген, он ведь так рассчитывал на тебя…

- Ты знаешь, что я с ним не по своей воле, - огрызнулась Марианна; в голосе кипела ярость, и это ещё больше веселило доктора: как легко оказывалось манипулировать правой рукой геггинггруппенфюрера… - Это всё ради нашей благой цели.

- Некрофилка, - прыснула от смеха Бутчересс, уже не сдерживаясь; она держалась за живот, закинула одну ногу на столешницу, представляя себе в красках, как полуобнажённая Блаватская тёрлась об мумию Птицелова.

Марианна недовольно шикнула, пересаживаясь теперь к зоне Бутчересс, широко расставив ноги; о да, Менгеле именно этого и добивалась; жрица Третьего Рейха выдохнула сквозь зубы, сжала в кулаке кристалл Нахтзонне, завела руку и хотела кинуть найденный камень в шахтах старого города в доктора, но остановилась… Что же, правильно делала, что боялась. Иначе её придётся скормить малышам-даемитам, а им вредны самовлюблённые блондинки, напичканные красками под кожей.

- Ты невыносима! – выдала женщина.

- И ты пришла ради этого ко мне? – Бутчересс успокоилась, вновь удобно располагаясь в кресле. – Милочка, если ты хочешь мертвяка к себе в постель, то могу предложить тебе только наших рабов под Аргентиной – их там тысячи, на любой вкус и цвет.

- Если бы я хотела кого-то в постель, я бы обратилась к Юргену, - Блаватская подвинулась ближе. – Я всегда получаю то, что хочу!

- И что же ты хочешь? – доктор вскинула бровь, складывая локти около Марианны, смотря на неё снизу-вверх. – Может, смерти всех этих ублюдков? Или отрубленную голову одной рыжей мрази на стене? Или?..

- Ты ведь доктор, - констатировала она, - вот и догадайся.

- Обследоваться можешь у кого-то другого, - играючи сопротивлялась Батори, пальцами в перчатках проходя щекоткой по открытым участкам тела Блаватской. – Что, фрау фон Булоу тебя больше в этом плане не устраивает?

- Хельгу я сама как-нибудь осмотрю, - женщина положила ладонь себе на грудь, сжимая сквозь ткань лифа. – Позже.

И закусила губу, протяжно замычав. Бутчересс продолжала массировать её бёдра, проходилась щипками по животу, поднималась то ниже, то выше, раздразнивая, нырнула снова между ног, не прерывая зрительного контакта. Блаватская сама себя обслуживала: запрокинула голову, сжимая груди, подкидывая их на ладони и выкручивая горошины сосков, но всё через одежду, словно боялась по-настоящему оголиться перед Менгеле. Это льстило Батори, но она не испытывала того же желания, что и жрица Третьего Рейха: доктор видела в этом исключительно свой интерес, а Марианна… она просто хотела расслабиться под умелыми руками безумного учёного.

Кристалл Нахтзонне призывающе сверкал рядом с Блаватской. И Бутчересс поняла, как нужно действовать.

Доктор аккуратно отодвинула ленту белья и, придерживая её большим пальцем, стала оглаживать, дразнить, чуть проникать внутрь, наблюдая за такой правильной реакцией Марианны, подмахивающей ей бёдрами, желавшей самой насадиться на пальцы да поглубже. Она тяжело дышала, стонала, елозила по столу, скидывая документы и канцелярские мелочи на пол, пытаясь удобнее устроиться перед Бутчересс. Она ловила каждое прикосновение к чувствительному, истекающему соком лону, словно прежде никогда не испытывала подобную гамму удовольствия. А Бутчересс просто нравилось наблюдать за ней – как за объектом своих пыток, не более: в пальцах зажимала бусинку клитора, чуть оттягивала, надавливала, и жрица Третьего Рейха показывала себя настоящую – слабую, заложницу простых человеческих ничтожных эмоций. Похоть… иного кукловода смертным и не нужно.

Возбуждение накрывало женщину с головой, которая царапала собственные татуировки, желая добавить острых ощущений в их короткие встречи; Менгеле с удовольствием бы натравила на неё своего питомца: наблюдать за тем, как даемит с чавкающим звуком прогрызал ей шею, желая размножиться в чужой грудной клетке – бесценное удовольствие; когда-нибудь она явно проведёт такой эксперимент, но позже: сейчас их дружба… Нет! Союз – удобен для дальнейших претворений планов в жизнь. Хотя Менгеле считала Блаватскую той ещё глупой овцой…

И, тем не менее, продолжала творить с её телом столь приятные Марианне фокусы.

Вошла двумя пальцами, медленно водя ими вперёд-назад, тем самым раздражая блондинку; Бутчересс знала, что ей хотелось большего, и она получит желаемое, но не сейчас, не тогда, когда перчатки впитали её соки, когда большой палец стал медленно надавливать на колечко ануса, но она сопротивлялась, не пускала. Продолжая двигаться в ней, постепенно набирая темп, Менгеле сняла маску свободной рукой: женщине не нравилось её лицо – каждый раз, видя себя в зеркале, Батори хотелось впечатать кулак в отражение, заставив свою ненависть расползтись трещинами по стеклянной поверхности. Однако многие называли её красивой, говорили, что она очаровательна – настоящая арийская фройлян, - но всё это – лишь пустышки, не значащие абсолютное ничего. Но сегодня, ради Марианны, она решилась сделать исключение.

Бутчересс наклонилась, нежно проведя языком по набрякшим складкам, пробуя её на вкус; Блаватская выгнулась, чуть не свалилась, но доктор уберегла её от падения, держа за бёдра, притягивая к себе. Менгеле умела доставлять удовольствие: человеческая психология – слишком хрупка и тонка; ей не стоило многих усилий изучить её, чтобы понять, как нужно действовать, чтобы получить столь нужное и желанное. Батори водила языком умело: круговыми и точечными движениями, посасывала клитор, вбирая его в рот, оглаживала влажные складки, целовала гладкий лобок под стоны «не-любовницы» - врачебная этика, лишь проверка состояния измождённой пациентки.

Блаватская щипала себя за соски, дышала тяжело и часто, сжимала в себе пальцы Бутчересс, но оторопела, когда та неожиданно прекратила её сладостные истязания, не дав закончиться начатому по правильному сценарию, который они отыгрывали раз за разом. Бутчересс нравилось видеть её такой: напуганным крольчонком, которая ожидала то ли острого тесака, то ли сочного лакомства, в виде морковки… Почти что последнее сегодня будет у Марианны.

Точнее: в ней.

- Что… ты… задумала? – сквозь короткие выдохи поинтересовалась жрица, но доктор не стала одаривать её ответом.

Она взяла маленький продолговатый кристалл, всего в несколько сантиметров длиной, а затем осторожно ввела его в женщину, медленно, распаляя; Блаватская вскрикнула от неожиданности, от новой волны безумного удовольствия, напряглась, но быстро расслабилась.

- Ты хотела силу? Ты получишь её.

И протолкнула камешек языком дальше, скрывая его в налипших складках. Снова подключила пальцы, не давая Блаватской сопротивляться. А она и не думала: подмахивала, просила большего, насаживалась сама, пока в какой-то момент не достигла своей точки наслаждения: вскрикнула до хрипоты в голосе, обмякая, чуть снова не упав со стола, но Менгеле, резко встав, удержала её в объятиях, подарив напоследок долгожданный поцелуй. Блаватской, может, и понравилось, а вот Бутчересс хотелось прополоскать рот – порыв минутной слабости, не более.

Женщина дрожала; значит, всё прошло по плану.

- На приём через два дня, - хитро прищурилась доктор, поправляя бельё Марианны; кристалл Нахтзонне остался внутри – пусть будет их маленький секрет.

- А… А завтра?.. – пыталась отдышаться Блаватская.

- А завтра я занята, - и чмокнула женщину в щёку, отходя. – Собирайтесь, Марианна. Вы свободны.

- Да… Конечно…

Бутчересс прошла к раковине, снимая и выкидывая в урну перчатки. Она не обращала на Блаватскую никакого внимания, лишь спустя секунду услышав, как хлопнула входная дверь, а ключ снова торчал в скважине – будто ничего и не произошло только что. Что же, эксперимент прошёл успешно, теперь бы узнать, как может повлиять мутация кристалла Нахтзонне на человека… Батори будет очень ждать Марианну для дальнейших исследований, к тому же жрица Третьего Рейха ей оказалась должна.