У кровати стоял маленький столик, покрытый вязаной скатёркой. На нем лежала подушечка для булавок в форме сердца и отделанная ракушками шкатулка, в которой Джуди хранила первый молочный зуб каждого из детей и локоны их волос. Еще там была ракушка двустворчатого моллюска из Австралии и кусок пчелиного воска, весь в морщинках, потому что об него вощили нитки. Там лежала Библия и толстый коричневый томик «Полезных сведений» – неисчерпаемый источник мудрости для Джуди. Других книг она не читала, полагая, что живые люди куда интереснее.

Пучки сушеной пижмы, тысячелистника и садовых трав свисали с потолка тут и там. Лунными ночами они выглядели зловеще. У стены стоял огромный голубой сундук. Тридцать лет назад Джуди привезла его с собой из Старого Света. В хорошем настроении она позволяла детям рассматривать его содержимое. Чего там только не было! В свое время Джуди поскиталась по миру. Она родилась в Ирландии, в отрочестве работала «в замке», как она сама говорила. Вместе с братом переехала в Англию, оттуда в Австралию, потом – в Канаду. Брат устроился работать поденщиком на острове Принца Эдуарда, а Джуди, еще при бабушке Пэт, нанялась в Серебряную рощу. И когда ее брат собрался в Клондайк, Джуди отказалась с ним уезжать. Остров был похож на Ирландию больше всех мест, где она побывала. Ей полюбилась Серебряная роща и полюбились Гардинеры.

С тех пор Джуди тут и жила. Она видела, как Длинный Алек Гардинер привел в дом юную невесту и как родились все их дети. Она срослась с этим местом. Немыслимо было представить Серебряную рощу без Джуди. Благодаря склонности к байкам и легендам, она знала об истории рода больше самих Гардинеров.

Замужем она никогда не была.

– Был у меня один парень, – как-то призналась она Пэт, – все про любовь мне толковал, а как я вылила на него ведро с помоями, пыл у него и пропал. Больше он со мной не разговаривал.

– А тебе его жалко было? – спросила Пэт.

– Ни секундочки, ласточка моя. Все равно Господь его разумом обделил.

– Джуди, а вдруг ты сейчас выйдешь замуж? – встревоженно спросила Пэт. «Что будет, если Джуди найдет себе мужа и уедет?»

– В мои-то годы! Да я седая как лунь.

– А сколько тебе лет, Джуди Плам?

– Не очень-то вежливо спрашивать такое, но ты еще мала, тебе простительно. Я постарше своих зубов. Не тревожься, милая, замуж я не пойду. И замужем плохо, и без мужа плохо, но лучше уж знакомое зло.

– Я тоже замуж не пойду, Джуди, – решила Пэт. – Иначе придется уехать из Серебряной рощи, а я этого не вынесу. Мы с Сидом всегда будем жить здесь, и ты с нами. Правда ведь? Научишь нас варить сыр.

– Сыр, говоришь? Весь сыр теперь стал фабричный. На всем острове настоящий остался только в Серебряной роще. Да и то нынче последнее лето, когда я его поставлю.

– Нет, Джуди! Ты всегда будешь сама делать сыр! Пожалуйста!

– Ну, может, самую малость, только для себя, – сдалась Джуди. – Фабричный сыр не чета домашнему, вот и папаша твой так же говорит. А сейчас в сыре никто не понимает. Все поменялось с тех пор, как я приехала на остров.

– Ненавижу перемены, – вздохнула Пэт.

Конечно, Джуди всегда будет ставить сыр. Это было целое таинство! С вечера она добавляла в молоко сычуг, а наутро из него получались белые молочные хлопья. Их набивали в формы и клали под пресс у церковного амбара. Сверху сыр придавливали круглым серым камнем. Потом большие золотистые круги сохли и зрели на чердаке – и с ними один маленький, который делали в особой форме специально для Пэт.

Пэт знала, что все в Северной долине считают Гардинеров ужасно старомодными, потому что они ставят сыр дома, но чужое мнение ее не интересовало. Плетеные коврики тоже старомодны, а туристы налетали на них, как коршуны. Они бы скупили всё, что делала Джуди Плам, но она ничего не продавала. Коврики – для Серебряной рощи. И точка.

Джуди проворно плела коврик, чтобы закончить очередную розу, «пока не свечерело» – так она называла сумерки, и Пэт нравилось это старинное слово. Она сидела на маленькой табуретке прямо за открытой дверью на площадке у лестницы. Локти она поставила на худенькие коленки и оперлась твердым подбородком в ладони. Ее личико никогда не теряло веселого выражения, даже если девочка грустила, болела или злилась. Зимой ее лицо бледнело, как слоновая кость, а под лучами летнего солнца нежно розовело. Ее прямые рыжеватые волосы не знали ножниц. Никто в Серебряной роще, за исключением тети Хейзел, стрижку не носил, потому что против этого энергично возражала Джуди. Мама так и не решилась подстричь ни Винни, ни Пэт. Притом что сама Джуди всегда коротко обстригала жесткие волосы. Говорила, что ей некогда возиться со шпильками.

Мистер Том сидел возле Пэт и смотрел на хозяйку нахальными зелеными глазами. Пару сотен лет назад за один взгляд этого кота Джуди отправили бы на костер. Сколько Джуди ни кормила его, огромный черный котище всегда оставался тощим и смотрел так, словно его снедала тайная печаль. Долгое время Джуди не давала ему имени, поскольку он приблудился невесть откуда. Мало ли кого можно этим оскорбить? Его называли котом Джуди, пока однажды Сид не назвал его Мистер Том. И с тех пор это прозвище закрепилось за ним на веки вечные, и даже Джуди с этим смирилась. Пэт обожала кошек, но Мистер Том вызывал в ней мистический ужас. Он явился из ниоткуда, а не родился, как все остальные котята, и выбрал Джуди хозяйкой. Он спал у нее в ногах, ходил рядом с ней, высоко задрав хвост, но никто не слышал, чтобы он мурлыкал. Даже Джуди, которая не чаяла в нем души, признавала, что кот «с разбором». «Может, он и не больно ласковый, но такой уж у него нрав».

Пока Джуди не произнесла таинственные слова о капусте, ореховые глаза Пэт смотрели в маленькое круглое окошечко над лестничной площадкой. Оно казалось ей корабельным иллюминатором, поэтому, поднимаясь к Джуди, она всегда останавливалась в него заглянуть. В окошко дул ласковый ветерок – такого больше нигде не было – и открывался чудесный вид. На холме виднелись белые березы, из-за которых усадьбу называли Серебряной рощей. По ночам там хохотали совы. За холмом виднелись поля. Некоторые были огорожены колючей проволокой, которую Пэт ненавидела, некоторые – живыми изгородями из серебристо-серого кустарника, а за ними росли астры и золотарник.

Пэт обожала каждое из полей. Они с Сидом исследовали их все до единого. Ей казалось, что это не просто поля, а разумные существа. Большое поле на склоне холма весной засеивали пшеницей, и к лету оно покрывалось пышным зеленым ковром. Самую середину Поля с прудом, наверное, давным-давно проткнул пальцем какой-то великан: летом вокруг озерца цвели маргаритки и ирисы, и в знойные дни Пэт с Сидом с удовольствием погружали усталые ноги в прохладную воду. Пирожковое поле вклинивалось треугольником в еловый бор. На топком Лютиковом поле росли все лютики мира. Поле Прощания с летом покрывалось в сентябре пурпурными астрами. Тайного поля из дома было совсем не видно. Пэт с Сидом нашли его, когда однажды отважились пройти через лес. Оно открылось перед ними внезапно, в окружении кленов и елей, залитое солнечным светом, заросшее душистой травой. В ней пламенели земляничные листы, из трещин на замшелых валунах тут и там рос папоротник и тянулись длинные зеленые плети, усеянные земляникой. В тот день Пэт собрала из земляники целый букет. У края Тайного поля росли две миловидные елочки, одна на ладонь выше другой, словно брат и сестра, прямо как Пэт и Сид. Дети назвали их Лесной королевой и Папоротниковым принцем. Вернее, Пэт назвала. Она любила нарекать вещи именами, тогда они как будто оживали. Тайное поле принадлежало детям, потому что они первыми его открыли.

Этим чудесным весенним вечером сквозь круглое окошечко она смотрела на закатное небо, золотое и розовое. Ночная мгла уже спускалась вниз с Березового холма. К востоку темнел Туманный холм. На вершине его росли три тополя, похожие на бессменных суровых часовых. Пэт обожала этот холм, но до него была целая миля, и он Серебряной роще не принадлежал. Чей он был, Пэт не знала и считала его своим, потому что любила его. Каждое утро она радостно махала ему рукой из окна. Когда ей было пять лет, ее на целый день отправили к тетушкам, на ферму у залива, и она боялась, что Туманный холм исчезнет, пока ее нет дома. Но он все так же ждал ее на своем месте, и три тополя все так же тянулись к полной луне. Сейчас Пэт почти сравнялось семь лет. Умудренная годами, она уже знала, что Туманный холм никуда не денется, куда бы она ни уехала. Это успокаивало.