Я поднимаюсь на крышу новостройки и гляжу сверху на город – громадный улей, закрытый, как колпаком, запахом кофе, единственным властителем, устойчивым императором этого царства. «Да, – думаю я, – хорошо!» И одним глотком допиваю остывший капучино.

Позже, заскучав, делаю страничку на фейсбуке. Холодный пустырь очередной соцсети меня нервирует, и я решаю: нехай, добавлю всех! Все оказываются арабами, которые незамедлительно начинают названивать в видеочатах. И тут я пугаюсь. Я, видимо, отстала от жизни. В наш динамичный век люди ведут себя иначе. Все быстро знакомятся, начинают общаться, нравятся друг другу, едут в гости, женятся или дружат полжизни, но меня старт с места в карьер пугает. Мол, раз добавились, надо сразу показаться друг другу, заценить внешность, рассказать, где ты и кто ты… Эдакое виртуальное анкетирование, но я оказываюсь к нему не готова. Возникает странное ощущение, что меня рассматривают как лошадь на базаре – взять или не взять? Поразившись холодной расчетливости и рыночному подходу в общении, я удаляю страничку. От дельцов подальше…

Скука – любопытное явление. Умирая со скуки, ты можешь оказаться в неожиданном месте вроде студии засушенных бабочек или в стриптиз-баре. Слякотный вечер в преддверии зимы. «Попробуй сейчас!» – говорит мне тертая стриптизерша-руководитель в мужском клубе. Я сижу на плюшевом диване, по лицу тенями расползается красноватый свет, ноги утопают в ковре. «Хочешь узнать, что это такое, пробуй сразу, что ждать-то», – говорит мне эта уже не совсем свежая богиня любви. И я соглашаюсь.

Позже такси подвозит меня ко входу. Странное чувство – в десять вечера начинать работу, а не заканчивать ее. Я оказываюсь в гримерке с жрицами удовольствия. Мне выдают стрипы – туфли на таких головокружительных платформе и каблуке, что я стою в них, покачиваясь, словно осина на ветру. Вы серьезно? Мне красят губы, завивают волосы, дают сарафан из латекса. Зеркало отражает мою вторую, незнакомую сущность. Ну здравствуйте! Ощущая себя ростом с Петра Первого, мелкими шажками выбираюсь из гримерки и иду исследовать территорию. В злачных местах есть своя притягательность. Рассеянный свет, подиум, пилон. Не знаю, с какой стороны к нему подойти. Берусь за него, как за спасительный жезл, удерживающий меня на высоте самоубийственных каблуков на скользком полу. Повсюду зеркала. Себя не узнаю, но спасибо, что отражаюсь. Удивительно все-таки, как каблуки заставляют распрямиться и приобрести модельную походку, которой раньше не наблюдалось. Трудно представить себе горбатую стриптизершу. Прилипаю к зеркалу. Латекс я тоже никогда не носила. Шагаю по полу, словно по осколкам стекла. В другом зале тоже подиум, но высокий. Американский стриптиз. Узенькая площадка, несколько пилонов. Пробую крутануться и ударяюсь коленом об зеркало. Да, гопак тут точно не станцуешь. «Девочки, у нас гости!» – слышится голос администратора. Девочки тут же налетают, как стайка птиц на хлеб. Что там, что здесь главное – занять место поближе к кормушке. Я не успеваю и прислоняюсь рядом. Двоих мужчин сразу начинают окучивать, и тут я понимаю, что эта ночь – моя первая и последняя здесь. Не знаю, чего я ожидала от мужского клуба. Едва ли разговоров о политике или философии Канта, но материальная прозаичность внезапно захлестнула меня такой волной омерзения, что я вдруг поняла: эта узконаправленность задушит меня своей узостью, как девочки душат грудями клиентов. Поскольку я новенькая, меня отпускают со смены пораньше. С облегчением стаскиваю каблуки и душный латекс. Через десять минут вдыхаю полной грудью свежий морозный воздух и ловлю ртом снежинки.

Некоторые идеи держат нас до тех пор, пока мы не испробуем их на себе. Это может быть что угодно – новая прическа или новая работа, книга или блюдо, которое мы никогда не готовили. И сколько бы ты ни отнекивался – мол, это не мое, не пойду, не буду, – эти мысли все равно зудят в голове и других местах, пока не плюнешь и не попробуешь. Зато после того, как ты совершил нечто, можно уже успокоиться и сказать – я это сделал и удовлетворился. Продолжать или нет – это уже дело десятое, но попробовать надо было. В конце концов, жизнь от этого не перевернулась, а интересный опыт складываешь в копилку к другим опытам, на которые сперва не хватало духу. Таким образом я как-то раз, вереща, взвалила на себя питона и после поняла, что бояться там нечего. Выходит, не так страшны черти, как их малюют. Однажды ты переступишь за меловой круг… и зайдешь обратно.

Вновь на работе. В новь – это когда ты приходишь на вроде бы ту же работу, но не помнишь, как ее работать. Стою на кассе, сплю с открытыми глазами. Резкий старушечий голос разрушает мою аморфность:

– Девушка, календари на следующий год не поступали?

Началось.

Календарный сезон в книжном – это период в три месяца, когда в книжный идут не за книгами и не с вопросами о книгах. Тут ты меняешь свое негустое знание о литературе на еще более жиденькое знание о календарях, и начинается представление. В чем тут может быть фокус? Календарь – такая простая вещь, скажут многие. Зачем он нужен вообще? Сейчас все есть в телефоне. Но это касается молодых. Поколение постарше считает календарь необходимым аксессуаром. Он может служить обоями, картиной, времяисчислением и просто нужен. Нужен, и все тут. И нет предела календарному совершенству. Самым актуальным вопросом является размер – и он имеет значение. Маленький никому не требуется.

Упражняясь в сворачивании листовых календарей в трубочки, я ломала голову, зачем в современное время люди, не такие уж пожилые, покупают эти листочки с цифрами. Можно понять бабушек, которые уже не разберутся, с какой стороны подойти к телефону – но бодрая и еще далекая от почтенного возраста женщина тоже покупает у меня календарь, и я, не сдержавшись, спрашиваю: «А зачем он вам нужен?» И получаю исчерпывающий, милый и простой ответ: «Ну мне просто нравится». Я поражаюсь. Просто, понимаете? Нет никакой сложно выстроенной логики, умозаключений или принципов – просто нравится. Простоту познать сложнее всего. Эта женщина буквально оставляет после себя аромат легкости бытия.

С этим же легким дурманом в голове я берусь за уборку. В жизни все так относительно. Никогда толком не знаешь ничего наверняка. Едва построил логическое умозаключение, как порыв чьего-нибудь суждения сносит его, как карточный домик. Мои идеалы не совпадают с чужими, я вдруг осознаю множество мнений, помимо своего. Костюм диктатора становится мал, не хочется наводить свои правила, потому что на каждое правило находятся исключения, и это – другие люди. Мое отношение к другому – это мой субъективизм, который я выбрала, как колбасу в магазине. Ты невкусный, я не буду тебя есть. Но колбасу можно выкинуть, а взаимодействие с окружающим миром никто не отменял. Более того, оно может сильно удивить. Ведь для кого-то совершенно обычно то, что для меня открытие, и наоборот. И кто знает, как жить правильно, а как нет? Может быть, именно сейчас у меня все с ног на голову, а когда-нибудь мир перевернется, и каждый день я буду пить шампанское и поедать икру, а в праздники варить пельмени и уплетать с майонезом из одноразовой тарелки, однажды укушу собаку и не замерзну в минус тридцать, с независимым видом схожу на нудистский пляж, да мало ли что еще…

– Девушка, у вас есть Гончаров? Автор – Обломов, – возвращает меня в реальность, хоть и странную, женский голос.

– Обломов, конечно, есть, – говорю я. – Посмотрите вон на такой полке, там все по алфавиту.

Нет, ну а что? У каждого – своя действительность. Почему бы Обломову не писать Гончарова, а Онегину – Пушкина? «Почему у вас «Портрет Дориана Грэя» стоит не в эзотерике?» – спросила у меня недавно одна покупательница. Не сразу раскусив ее логику, я удивилась: «А почему он должен стоять в эзотерике?» – «вНу мистика же», – последовал ответ. И я задумалась. Каждый видит мир со своей колокольни. Могу ли я спорить с людьми и навязывать им свою точку зрения? Чтобы рассмотреть другие мнения, требуется сместить фокус с себя.