- Спрашивайте.

  - Как именно обездвижить?

  - Свяжите. А хоть и в ящики их положите, только не по частям. Или гвоздями к телеге прибейте, лишь бы не двигались.

  - Будет исполнено.

  Леопольд поклонился и побежал к солдатам, на ходу отдавая распоряжения. Полковник еще постоял немного, наблюдая за исполнением своего приказа, а затем направился к себе, прихрамывая на каждом шаге.

  "Тысяча чертей! - Думал он. - С годами осколки в ноге болят все сильнее при переменах погоды".

  Вскоре полк снялся с места. Они оставили позади огромный костер, дым от которого был виден на многие мили.

  Началась война, и дом семейства Моро опустел. Хозяйку дома, несчастную вдову, звали Ирен, ее мужа унесла болезнь. Двух своих дочерей, девиц бледных и таких худых, что на фоне паутины, покрывавшей стены поместья, их не всегда можно было разглядеть, Ирен удалось женить на мужьях не менее неприглядных. Первое время они писали хоть изредка, затем совсем перестали, обзаведясь детьми и другими заботами.

  У вдовы с тех пор остались только трое ее сыновей. Старший вырос и ушел на службу, средний принял пострижение. Долгое время только младший, ее поздний сын, жил вместе с матерью и был ее единственной отрадой. Но вот мятежники вторглись в Холлбрук, и со всех сторон региона созвали молодых людей, чтобы отбить нападение Седжфилда и вернуть мятежный край в состав Фэйр.

  Как ни умоляла Ирен сына остаться, в нем взыграла дворянская кровь, о возможности отсидеться в тылу он и слышать ничего не хотел. Тогда Ирен продала последние свои драгоценности и платья, чтобы купить ему коня, оружие и форму.

  Последний сын покинул ее, и вдова осталась одна, поддерживать очаг опустевшего дома. Вечера она коротала сидя в кресле качалке на крыльце и глядя в сторону деревни. Она сидела так до поздней ночи, а когда разглядеть что-либо становилось невозможным, Ирен оставляла свой пост, возвращалась в холодную постель и засыпала, не из потребности, а просто по привычке.

  По утрам она расспрашивала мужчину, который привозил ей продукты, о новейших вестях с фронта. Он был холост и неровно дышал к вдове. В любом ее поручении прилагал больше усердия, чем требовалось, видимо, надеясь однажды заменить ей покойного супруга. Вместе с продуктами он иногда привозил ей также письма от сыновей, где те рассказывали о сражениях, в которых принимали участие, но, разумеется, ничего о своих ранениях.

  Из окраины битвы переместились в глубь Холлбрука. В определенный момент линия фронта оказалась в каких-то десяти милях от деревни, возле которой Ирен жила, и семьи одна за другой оставили свои дома, отправившись, кто куда. Остались только самые упертые и старые, Ирен находилась где-то посредине между первыми и вторыми.

  - Когда они вернутся, что будет их ждать, если я уеду? - ответила она своему помощнику на его мольбы уехать вместе с ним. - Опустевший дом? Остывший очаг? О том не может быть и речи! Вы езжайте, а я останусь. Возьмите только письма, и прощайте...

  Теперь она сама ходила за припасами. Воевали так близко, что вдалеке слышались выстрелы пушек, но ничто не могло напугать несчастную женщину, лишившуюся в одночасье всех дорогих ей людей.

  Однажды, вернувшись из деревни, она застала дверь дома открытой. "Воры", - подумала Ирен, чья надежда увидеть сыновей таяла с каждым днем.

  В случае чего ей никто бы не смог помочь, многие из оставшихся в деревне стариков едва могли ходить. Приготовившись к худшему исходу, Ирен вошла в дом.

  Не обнаружив никого в прихожей, она пошла по следам грязи в гостиную и остановилась на ее пороге. Мужчина стоял у камина, угольки в котором едва тлели, и смотрел на картину, висящую над очагом.

  Эта картина была одной из немногих радостей вдовы. Художник изобразил на ней все семейство Моро, сидящее в этой самой гостиной во времена, когда муж Ирен был еще жив, а у старшего ее сына на подбородке едва пробился пух.

  - Кто вы и чего вам нужно? - спросила Ирен.

  Незнакомец молчал.

  - Если вы ищете убежища, то, боюсь, вы не туда пришли. В этом доме уже давно не найти ничего, кроме скорби. Прошу, не нарушайте моего уединения. Уходите, вам здесь не рады.

  Вдова говорила настойчиво, но незнакомец словно бы ее не слышал.

  Тогда Ирен приблизилась к нему вплотную и сказала:

  - Такую форму, как та, что надета на вас, носят достойные люди. Два моих сына носят ее, их забрала у меня война. Если вы достаточно благородны, чтобы носить эту форму, то почему позволяете себе тревожить меня, мирного человека, в одиночестве коротающего свой век?

  Чужак не проронил ни слова.

  "Солдат, но не воюет в такое время. Он, должно быть, мародер, или трус, дезертир". - Подумала Ирен. Еще пару месяцев назад она бы испугалась перспективе умереть раньше, чем вернуться ее сыновья, но сейчас, пребывая в тех дебрях отчаяния, где она блуждала, Ирен и не мечтала их увидеть.

  Она схватила незнакомца за плечо и резко развернула его к себе.

  - Милостивые боги, Жюль, это ты, мой мальчик! - воскликнула вдова, не веря своим глазам. Слезы брызнули на ее иссушенные щеки. Она бросилась к сыну и заключила его в объятия, прильнула к его груди... Но не услышала стук сердца. В ужасе она отступила.

  Он стоял перед ней, ее сын. Он стоял перед ней, но не был с ней. Его белое лицо равнодушно взирало на нее. Опустив глаза, она увидела то, чего не заметила сразу. К правой части груди, рядом с орденом за храбрость, гвоздем был прибит пергамент. Надпись на нем гласила:

  "Я воевал, и я погиб. Я отдал жизнь за свою родину. Пусть тот, кто встретит меня, направит меня по верному пути. Моя служба закончилась, я иду домой". Ниже этих слов другим, куда менее каллиграфичным почерком были написаны название их деревни и фамилия, Моро.