Молодой монах внимательно посмотрел на меня и мягко сказал:

– Я понимаю. Ты боишься, что те же страдания, которые мы испытываем друг от друга здесь, продолжатся в ином мире… Но благородный Гаутама[31] учит, что вырвавшись из сансары, мы растворимся в нирване[32]. И больше не будет ни боли, ни отношений, ни страданий… Наше Я навеки исчезнет, и вместе с ним исчезнут наши мучения.

Такая перспектива показалась мне интересной. Если после смерти нас никто не будет мучить и унижать, никто не будет командовать нами, никто не будет навязывать нам свою волю, то есть о чем задуматься… Моя гордость, не желавшая никакого начальства в вечности, была удовлетворена. Неужели возможно достичь состояния, когда никто не будет стоять над нами? Неужели я смогу сказать «нет» этому миру и Богу, постоянно чего-то требующему от нас?

Заинтересовавшись, я решился задать вопрос:

– Но если я совершил сотни убийств, придется ли мне столько же раз рождаться, чтобы умереть от рук всех моих жертв? Только после этого я смогу исчезнуть в нирване?

Я подумал, что, если он скажет «да», за это дело даже нет смысла браться. Слишком много времени оно потребует…

Внимательно глядя мне в глаза, молодой монах медленно произнес:

– Если с этой минуты, когда ты получил полное знание, ты всем сердцем раскаешься и решительно встанешь на восьмеричный путь, принесенный милосердным Гаутамой, то он избавит тебя от тяжелого бремени кармы. Но ты должен со всей ответственностью отнестись к этому: никого больше не убивай и не совершай других грехов.

Я смотрел на него во все глаза:

– Разве может кто-то освободить нас от груза кармы?

– Практика благородного восьмеричного пути очистит тебя от греховных реакций, – убежденно ответил он. – Но никогда не возвращайся к прежнему. Не забывай слова благородного Гаутамы: «Мы учимся дхьяне[33] и пытаемся достичь самадхи[34], чтобы уйти от страданий земной жизни. Но если мы сами стараемся избавиться от боли, почему же мы причиняем ее другим? Пока мы не научимся владеть собой настолько, что даже самая мысль о жестокости и убийстве станет нам ненавистна, мы не сможем сбросить оковы земной жизни… После того как я достигну паранирваны[35] в последней эпохе, повсюду будут бродить духи и обманывать людей, и учить их, что можно есть мясо и все же стать Просветленным… Как может бхикшу, который надеется стать избавителем остальных, жить за счет плоти существ, наделенных чувствами?[36]»

Самодисциплина.

Воодушевленный речами наставника, я спросил его, как практиковать благородный восьмеричный путь. В ответ Риши процитировал слова великого Будды:

– Воздержание от совершения дурных поступков,

Поощрение всего, что является добродетельным, и

Укрощение своего собственного ума

Является учением Будды.

Пристально глядя мне в глаза, мой наставник внушительно сказал на прощание:

– Всегда практикуй самодисциплину, отказываясь от всего неблагоприятного и принимая все благоприятное для просветления. Никогда не иди на поводу своего ума и чувств.

Осознавая, что таким шансом – освобождением от груза кармы – нельзя пренебрегать, я прилежно изучал все, чему он меня научил, остановившись на несколько дней в нашей деревне.

И вот теперь, после его ухода, я уединился в пальмовой роще и пытался практиковать то, чему научился. Заниматься пранаямой, контролируя свое дыхание, казалось мне невыносимо тяжелой задачей. Но еще более трудным делом была медитация. Хотя напоследок мой учитель посоветовал мне набраться терпения и не забывать, что только после многолетней практики я смогу достичь каких-либо существенных результатов, все же я хотел усилием воли побыстрее добраться до заветной цели. Я всеми силами отгонял навязчивые мысли и пытался сосредоточиться на мантре, но она упорно ускользала от меня. Уже после первых слогов мой ум улетал к вопросам о моем будущем. Чем, если не своей профессией, я смогу теперь зарабатывать на жизнь?

– Аум… а что скажет мой отец? Он никогда не одобрит мой отказ от семейной традиции. Аум… а как посмеются надо мной соседи! Они всегда завидовали моей силе. Что же будет, когда они узнают, что мне больше нельзя ее применять? Аум… мани падме… хум… Ох, и как же трудно контролировать свой ум! Аум мани падме хум!

Я упорно боролся, и тут к моим волнениям добавилось новое беспокойство. Облезлая серая кошка по имени Дина, живущая на краю деревни, неожиданно подошла к моему дереву, уселась напротив и начала мяукать. Она урчала и старательно привлекала к себе внимание, окончательно нарушив мою концентрацию. Несколько минут я пытался игнорировать кошку, но вскоре ее назойливое поведение вызвало во мне неодолимую ярость. Я впал в один из тех приступов бешенства, которые порой случались со мной. Красная пелена гнева затмила мой разум, и я вскочил на ноги. Схватив испуганную кошку за задние лапы, я размахнулся и изо всех сил ударил ее головой о камень. Раздался пронзительный визг и наконец–то противные звуки, мешающие моей концентрации, прекратились!.. Приступ ярости прошел, и я медленно вернулся в сознание. Я увидел свои толстые, покрытые густыми волосами руки, забрызганные ее темной кровью. Голова кошки безвольно лежала на траве в луже крови. Взгляд ее медленно угасал, пока зеленые глаза не остекленели навеки.

Ко мне возвращалась способность думать. Я с ужасом вспомнил слова Будды, переданные моим учителем:

– Ум – главная движущая сила и предвестник всего.

Если говорить или действовать с жестоким умом,

Последует страдание, как повозка следует за лошадью…

Если говорить или действовать с чистым умом,

Последует счастье, словно тень, никогда вас не покидающая.

Я вспомнил о карме, о своем решении встать на путь освобождения, об обещании никогда больше не совершать убийства…

– Нет, нет, – попятившись назад, я упал на траву. – Неужели теперь из-за этой кошки мне придется быть убитым? Как я мог так глупо забыть о том, чему меня учил бхикшу?

Убежав с той поляны, я долго мыл руки в реке. Кровь животных, к которой я привык с раннего детства, казалась мне сейчас каплями жуткой реки Вайтарани[37], в которой тонут грешники вроде меня. Собравшись с мыслями, я начал думать, что же мне предпринять. Я должен был отыскать монаха, который дал мне возможность встать на этот путь. Мне нужно было найти его, припасть к его стопам, попросить прощения и вымолить новый шанс на спасение. Возможно, по его благословению или по милости его учителя – блаженного Гаутамы – я смогу получить прощение за убийство и не понесу за него и за другие свои грехи столь страшную кару?

Терзаемый страхом и раскаянием, я покинул родную деревню и отправился искать своего спасителя. Расставаясь со мной, он сказал, что торопится присоединиться к великому Будде и его ученикам. А это значит, что мне нужно было отыскать самого Сиддхартху Гаутаму.

Я шел через деревни и леса, по дороге расспрашивая, где сейчас находится великий Гаутама и его ученики. Все это время мне приходилось питаться только фруктами, которые росли на деревьях. К счастью, приближался сезон дождей, и в это время манго и папайи, обильно растущие на деревьях, достигли своей полной спелости. Утоляя ими голод, я с удивлением понял, что могу прожить без мясной пищи. К тому же мысль о том, что мне необходимо узнать, простится ли мне мое преступление, подгоняла вперед и вливала в мое тело новые силы.

Я услышал, что блаженный Гаутама покинул любимый город Вайшали, простившись с большинством своих учеников, и отправился проповедовать по близлежащим городам и деревням. Говорили, что к восьмидесяти годам его здоровье ухудшилось. Но несмотря на это, он оставил спокойную жизнь в Вайшали и отправился к людям, желая помочь как можно большему количеству страждущих. Все, с кем я встречался, говорили, что это, возможно, последнее путешествие Будды. Ведь недаром, отправляясь в путь, он сказал своему любимому ученику Ананде: