– Тот, кто изменит этих людей, – проскрипела старуха далее и снова постучала клюкой по полу, будто продолжая отбивать некий ритм.
– Людей?
– Этот город.
– Город?
Мне даже стало интересно, хотя я понимал, что адекватность и эта старушонка на крыльце моего дома – несколько разные полюса нынешнего бытия.
– Город, – подтвердила она и потерла рукой нос.
– Вы напрасно трогаете лицо руками, на них могут оказаться бактерии вируса, и вы заразитесь, – учтиво сказал я. – Вам точно ничего не нужно? Может вы потерялись?
Моя тетушка говорила, что болезнь Альцгеймера – страшная вещь для стариков, и зачастую старики, забыв кто они и где находится их дом, терялись на улицах городов, замерзали и умирали, ведь им никто не помогал. В больших городах редко когда помогают молодым, что уж говорить о стариках? Иногда ты можешь упасть на улице, потеряв сознание, и хорошо если через полчаса к тебе кто-нибудь подойдет справиться о самочувствии. Большая часть населения примет тебя за подвыпившего и пройдет мимо. Упал, не очнулся, замерз, умер. Равнодушие двадцать первого века пострашнее любых биологических вирусов на этой грешной земле.
– Я не терялась, это жизнь теряется, – ответила пожилая женщина, повернулась и стала спускаться с крыльца. – Он пришел, пришел чтобы изменить и разрушить все.
Честно говоря, на человека, забывшего местонахождение родного дома, она не была похожа. Другой вопрос, был ли вообще у нее этот дом?
– Вы может хотите чего-нибудь поесть? – любезно предложил я.
Она замерла на последней ступени, подумала о чем-то своем, вновь повернулась ко мне, оценивающе оглядела.
– Конфета есть?
– Конфета? – я даже слегка оторопел.
– Конфета, – проскрипела опять старуха. – «Красная шапочка», «Маска», «Куротные» есть?
– Не могу сказать с определенной точностью…
– «Красный Октябрь» делает. Вкусные конфеты! Сладкие-сладкие!
Для меня любые конфеты являлись сладкими, но возражать не стал. Я не помнил, есть ли у меня в сумке немного ухваченных из брошенной квартиры конфет. Обычно, я всегда беру с собой сладкое, будь то шоколад или карамельки. Сахар в разумных количествах хорошо помогает думать.
– Секунду, я посмотрю.
Я зашел в прихожую, открыл дорожную сумку и исследовал содержимое. В самом углу мирно покоился кулек с тремя конфетам. Достав их на свет Божий, я хотел вернуться на крыльцо, но, повернувшись, с удивлением обнаружил стоявшую в прихожей старуху. Как она тихо и быстро прошла расстояние, я знать не знал.
– Вот, держите. Это не «Красный октябрь», но…
Я не обратил внимание на название шоколадного изделия, ведь вдруг там конфета с названием «Лесной соблазн», весьма сомнительного кондитерского качества и статуса, явно уступающего знаменитой фабрике, однако старой женщине было все равно. Она ловким движением выхватила у меня одну конфету, развернула обертку, бесшумно и плавно спикировавшую на пол, и отправила сладость себе в беззубый рот. Почавкала и причмокнула губами от удовольствия.
– Вкусная конфетка!
И с этими словами одобрения она покинула дом, спустилась в темноту квартала и исчезла в сумраке. В прихожей витал слабый аромат съеденного шоколада.
На мгновение я даже забыл, что собирался сделать до пришествия в мое скромное жилище незваной гостьи. Я вновь вернулся к компьютеру, просмотрел начитанный за последний час текст, отрегулировал громкость звука и сохранил файл. Выкладывать его на видеохостинг было пока рано, поэтому мне вспомнилось, что ваш покорный слуга собирался посетить соседнюю гастрономию. Я улыбнулся своей творческой забывчивости и стал собираться на улицу.
Одиннадцать вечера – самое лучшее время для неспешных прогулок. Правда, одно дело гулять по ярко освещенным улицам центра или даже своего густонаселенного спального района, и совсем другое дело выходить в сумрак неизвестного и, возможно, не сильно дружелюбного и благополучного района городских трущоб. В памяти тут же всплыли бразильские фавелы, в которые, если мне не изменяла моя память, бояться заезжать даже полицейские. Однако окружающие меня дома не внушали страх, а утром, когда я шел сюда, мне встретились играющие дети, поэтому самое неприятное, что я мог встретить, так это стаю бездомных собак. Судя по периодически возникающему за окном лаю, их тут было предостаточно.
Впрочем, до магазина я добрался без приключений – по пути не повстречалось ни души. Кирилл не обманывал и большинство домов уже были проданы, ожидая скорого сноса, а их владельцы оказались не настолько хитры, насколько был хитер хозяин моего дома.
Супермаркет встречал меня приятной людской пустотой, а товар, оставшийся после светового дня на полке, радовал своим изобилием. На кассе две скучающие кассирши разговаривали о странной волне убийств, прокатившихся по городу.
– Это так страшно, – говорила своей коллеге женщина, вяло пробивая мой товар. – Полиция, как всегда, ничего не может предпринять, толком не рассказывает общественности о случившемся. Мне кажется градус напряжения от неизвестности только растет. Итак пандемия, вон сколько смертей за сутки, а тут еще этот убийца.
– Полиции вообще наплевать, – отмахнулась другая. – Потом еще найдут какого-нибудь невиновного и повесят на него все, что мы, не знаем их принципы работы?
– Да уж, – согласилась с ней женщина, на бейджике которой была написано «Елена» и перевела взгляд на меня. – А вы боитесь чумного доктора?
Я боялся киллера, который лично для меня был гораздо страшнее какого-то полумифического доктора, так как считался персонально моим убийцей. Не с каждым крупным человеком такое случалось, что и говорить про меня, мелкого и незаметного чтеца аудиокниг.
– Почти ничего о нем не слышал, – ответил я, собирая купленные продукты в пакеты.
– Вы что! – всплеснула руками огорченная Елена. – Весь город гудит!
Мне думалось, что город, как и страна, как и весь остальной бренный мир гудел о пандемии новой инфекции, но возражать не стал.
– Он ходит по улицам в своем черном плаще с чемоданчиком в руках, выбирает жертву, а затем приходит к ней домой, – заговорщическим тоном проговорила за спиной другая кассирша. – И уже там убивает.
– Да не в плаще он ходит, а в длинной черной куртке, такой как пальто, – махнула на нее рукой Елена, обрывая чек, с возмущенным кряканьем вылезшего из недр кассового аппарата. – И в руках у него небольшой бокс, а не чемодан. И жертву он вряд ли выслеживает. Мне кажется он наобум приходит и убивает, кого ему захочется. Вы что, – это она обратилась уже ко мне. – Совсем не боитесь его?
Я ответил, что в городе, где проживает полтора миллиона человек по официальным данным, и еще, как минимум, несколько сотен тысяч не официально, шансы, что некий чумной доктор придет именно ко мне, катастрофически малы. А вот мой друг с пистолетом прийти может, но говорить столь милым женщинам об этой своей печали не стал, и попрощался с милыми продавщицами, до смерти напуганными новостями об убийствах.
Пакеты с покупками оказались не такими тяжелыми, и я решил пройтись по соседней улице, застроенной девятиэтажными домами, и только потом вернуться к себе. Не было ни прохожих, ни машин. Только я. Тишина позволяла задуматься о вечном. В такие минуты к тебе всегда приходят неожиданные идеи.
Я правда не думал о чем-то великом, не придумывал замысел нового рассказа или повести, тем более все равно писатель я хреновый, нет – все мои мысли крутились вокруг того, какую книгу выбрать для следующей начитки. Еще один рассказ Лавкрафта или «Престиж» Кристофера Приста?
С праздными мыслями о литературе я брел по улице и вдруг понял, что нахожусь здесь не один. Больше всего я ожидал увидеть бродячую собаку или какого-нибудь запоздалого работника, возвращавшегося домой. В худшем случае, встретить подвыпившую компанию, гремящую банками пива. Но на моих глазах, словно сошедший с ленты новостей, явился удивительно похожий человек на описанного перепуганными продавщицами чумного доктора. Был он довольно высокий, одетый в черную длинную куртку и теплую шапку, и совершенно неожиданно для меня выплыл из сумрака соседних домов на ярко освещенный фонарями перекресток. Лицо его скрывала медицинская маска – привычный и печальный атрибут времен пандемии – а в руках был желтый бокс, похожий на тот, что возят с собой фельдшера скорой помощи. Человек спокойно пересек дорогу и направился в сторону входа во двор девятиэтажного дома. Я не знаю, мог ли он меня видеть или все же не заметил. Хотя как можно на этой пустынной улице не заметить меня?
