Агафья с рождения слыла на удивление красивым ребёнком, а в двенадцать лет считалась за первую красавицу в округе. Когда же ещё немного подросла, то стала для всех парней Черниговки и близлежащих деревень несбыточной и желанной мечтой. Именно той, которую хотелось бы ввести в свой двор хозяюшкой, иметь от неё детишек и каждый день, вечер и ночь любоваться на неземные черты лица и необъяснимо притягательную фигуру.

Девушка в сарафане гордо ступала по улицам с вёдрами, возвращаясь порой не от самого близкого колодца, и с лукавой насмешкой смотрела сверху вниз на многочисленных воздыхателей. И все знали, что дело было вовсе не в её росте.

Сердце Агафьи принадлежало давным-давно одному мужчине. Вся округа считала избранника необычайным счастливчиком. Любить, впрочем, Фёдора было за что. Бог дал ему и внешность привлекательную и фигуру складную. Любая работа в руках горела, и исходило от него при разговоре и общении что-то светлое изнутри, что-то от Бога, что заставляло всех тянуться и слушаться его. К тому же обладал ещё и силой немалой, поэтому местные парни быстро перестали встречать Фёдора по вечерам на тёмной улице, когда он возвращался от свидания с любимой. Только и говорили: повезло мужику.

Дело постепенно шло к свадьбе, и оставалось до неё считанные дни, когда о местной достопримечательности узнал сам граф Воронцов, владелец Черниговки и ещё многих – многих деревень вокруг. А как узнал, так и пожелал сам увидеть местечковое чудо. Самолично явился в деревню, в свой большой дом, что лет десять назад построил на самом примечательном месте, забрав под усадьбу редкие по красоте угодья – пруд и рощу рядом.

Только изволил отобедать, как тут же приказал явиться молодой крестьянке к себе. Дворовые девки Марфа и Наташка, что давно и усердно служили ему верой и правдой, на несколько лет старше по возрасту, чем Агафья, сами не дурные собой, представляли, что ожидает девушку и сразу же бросились к ней домой.

– Граф… Сам граф зовёт тебя! Это ж честь, какая большая честь тебе выпала, вот так свезло, так свезло! – загалдели обе, перебивая друг друга, словно вороны на дереве. – Ты самый лучший сарафан надень, в косу цветы вплети, явись к нему так, чтоб прямо в сердце-то и сразить.

– А зачем? – искренне удивилась девушка.

– А вдруг он тебя захочет и замуж возьмёт? Или хотя бы возьмёт на содержание, на полный пансион? – лукаво улыбнулась Марфа, да и слова произнесла таким тоном, будто шутила, хотя на самом деле озвучила давнюю свою мечту. – Ведь кто знает, может, возьмёшь вот так и станешь графиней столичной, со слугами и девками собственными, прислуживающими особе твоей, аки царице.

– Не нужно мне этого, – нахмурилась Агафья. – Откажусь я от приглашения вашего! Не пойду к графу.

– А не пойдёшь, – снова заулыбалась Марфа, – вместо нас слуги графские к тебе заявятся, да силком поведут. Вот и выбирай сама. С нами пройдёшься или с позором тебя, как полонянку потащат перед соседями.

Тяжело вздохнула Агафья:

– И когда?

– Прямо сейчас. Граф после обеда изволил пару часов потчевать, дал время тебе подготовиться.

Ещё раз тяжело вздохнула девушка. Сердце почему-то тревожно забилось в груди, как будто убежать куда-то собралось. А вокруг него на всю грудь быстро расползлось тёмными щупальцами что-то необычайно тягостное. Стараясь не обращать внимания на тревогу в груди, пошла она к себе в светлицу. Надела сначала рубашку свежую, потом лучший сарафан, что недавно купили батюшка и матушка на ярмарке. Отдали они за него немного и не мало, а как за взрослую корову с телёнком. Застегнула спереди серебряные пуговицы. Уложила растрёпанную во время работы по дому косу цвета воронова крыла, да вплела в неё цветочки, что росли возле дома – ромашки и лютики. Сверху надела венец из бересты, искусно вырезанный, да спереди жемчугами украшенный. Румянами, подарком Фединым, щёки накрасила, брови подвела. Взглянула на себя в зеркало и вздрогнула. Ух, как же хороша девка! Не вышло бы беды!

– Ах, хороша-то как! А румяная! А красавица! Хоть сей же час под венец! – заохали в голос Наташка с Марфой, как только увидели её.

Может, если бы не в поле находились родители, смогли бы как-то отговориться или откупиться от прислуги графской, но всё сложилось в тот день далеко не в лучшую сторону. Считая, что поступает правильно, послушалась Агафья и под настойчивые просьбы и увещания посланниц графских отправилась следом за ними.

Вскоре показался и барский дом, что стоял вдалеке от деревенских на пригорке.

С тяжёлым камнем на сердце поднялась по ступеням. Вон оно, какие хоромы в их-то захолустье выстроил себе граф! Дворец настоящий и не где-то в столице, а в забытой всеми, заброшенной в лесах и полях Черниговке. Не видела ничего прежде подобного Агафья ни по роскоши, ни по размерам. Сад с тропинками, где стояли статуи мраморные. Массивные колонны, что поддерживали резной фронтир. Пожалуй, втрое, а то вчетверо будет больше самого огромного амбара! Зачем ему одному такой дом?

А внутрь вошла, так и вовсе в голос ахнула, чем вызвала довольный смех сопровождавших её посланниц. Они проходили одну комнату за другой с невероятной лепниной и позолотой, и казалось, конца-края им не будет. И в каждой светлице столы, шкафы и стулья из резного позолоченного красного дерева. Кругом, на каждом шагу настоящее богатство рассыпано, будто напоказ, будто хозяину и не нужное.

Возле одной из двустворчатых дверей с замысловатым узором Марфа велела ей остановиться:

– Барину доложу об аудиенции, – хихикнула она, и чуть приоткрыв дверь, юркнула в образовавшуюся щель. Через секунду вернулась назад. Глаза блестят, по сторонам бегают, вся какая-то возбуждённая и в то же время радостная. Видно, похвалил граф за усердие.

– Ждёт, ждёт тебя, девка, барин! Только смотри, не опростоволосься. Случая-то такого может в жизни больше и не будет. Зачем тебе Федька твой сдался? Босяк он, а тут – прспиктива!

– Люблю я его, – просто ответила Агафья, открыла за витую ручку дверь и вошла внутрь. И попала в большую светлую комнату. И всё в той комнате показалось ей большим-пребольшим. И ангелы, что застыли в изваянии по углам. И радостные весёлые амурчики с озорством взирающие на гостью с расписанного заморскими художниками потолка. И огромный стол из необычайно красивого дорогого неизвестного дерева посередине комнаты. И два дивана, вставшие у стен друг против друга. С кожаными подушками такой красоты, какой не видела она ни на одной ярмарке.

И только разглядев крупное, большое и броское заметила маленького человечка, сидящего за столом. Похож он был на высохшего гнома из сказки, на ещё один предмет, установленный для украшения интерьера.

Оценивающе посмотрел и граф Воронцов на вошедшую девушку. И хотя имел за долгую, почти семидесятилетнюю жизнь много интрижек при дворе среди прославленных столичных красавиц, да и так зачастую без зазрения совести пользовавшейся властью над женками и дочками своих крепостных сердце его невольно ёкнуло. Девушка оказалась и на самом деле неповторимой, идеальная красота, явившаяся словно из сказки.

Он легко разглядел под сарафаном большие налитые груди, тонкую талию и широкие бёдра. Искушённый взор порядком поразили тонкие аристократические руки и пальцы. И глаза, и губы, овал и цвет лица… От девушки веяло такой неземной чистотой, что он мгновенно возжелал её. Возжелал так, как никого раньше.

Не контролируя себя, всемогущий граф вскочил с кресла и направился быстрым шагом, почти бегом к гостье.

– Проходи… Проходи, не стесняйся, голубушка… Я человек немолодой, не бойся, не кусаюсь, – задребезжал неприятный взволнованный голос.

Агафья молчала, не зная, что и сказать по поводу проявленного внимания и только сверху вниз, теперь в прямом смысле слова смотрела на тщедушного старика в камзоле и парике.