Но для чего тебе быть магом? Чтобы тут же вернуться туда, откуда только что ушёл, и начать завоёвывать мир при помощи обретённой силы? Если ты думаешь так, то ты в смысле силы (в ловушке силы), а значит, Стихия вместе с могутностью пока не для тебя. Даже более того, она опасна! Преследовать преходящие блага – это значит обречь себя на вечную смерть. Лишь Стан ищи, где отдохнёшь ты! Кто ловится на преходящее, прибегая к магии, того удел – сумасшествие и ЯМА. Возможно, уже тут, и тем более там! Мы говорили выше уж об этом. И не раз!

В Стихию начинали выходить только тогда, когда начинали ощущать тоску по Дому! Но что там за взяток нужно взять? Пока мы не в состоянии дать на это исчерпывающий ответ. Мы можем лишь сказать, вторя словам наказителя: когда позовёт тебя тот мир, вот тогда ты сам этот мир сломаешь, ибо блазнь того мира оказывается намного сильнее, чем все прелести этого мира. Но до этого ещё нужно дорасти и по ходу высвободиться от тысяч и тысяч капканов-скапцов, в которые мы уловлены миром. Мета нашего «жёсткого» мира – наличие углов, и, стремясь их сгладить в своём сознании, мы делаем Стихию более близкой к нам. А потому «сглаживание углов» в Спасе – не «технический» приём. Этого тоже не стоит забывать.

Если же говорить о самом действии, которое было призвано «сгладить углы» мироздания, то в воззрении той традиции казачьего Спаса, с которой мы соприкоснулись, это было «падающее дерево». Выглядело оно довольно незамысловато. В исходном положении стюком, ноги в «пяте», начинали раскачиваться в разные стороны, достигая крайних положений и «касаясь» сознанием через различные участки тела горизонта либо же различных предметов, попадавших в поле зрения. Это могло быть что угодно и на любом расстоянии. Касаясь этих крайних положений бытия, их стирали, стирая тем самым границу бытия. Ибо граница эта – лишь чья-то установка, принятая нами за догму.

Ту часть тела, через которую совершали «прикосновения», вытягивали «хоботом», удлиняя её как можно дальше. «Касания» совершали спиной, грудью, плечами, локтями, ягодицами, коленками, лбом, носом, затылком. Одним словом, чем на ум придёт. Причём делали это как можно медленнее и пытаясь буквально в каждом движении «вылезти из своей шкуры». Тем самым стремились выйти за границы своего тела, которое прежде всего и является «хранителем углов и незыблемости мира». И через какое-то время это начинало получаться. Тело при «падающем дереве» теряло свою угловатость, начинало «идти зыбью», а вместе с ним и мир окрест (рисунок 308).

Рисунок 308. Падающее дерево

Ведь чёткие границы мира, его жёсткость и угловатость для нас проявляются прежде всего в ограниченности тела, в «могу» – «не могу». «Размазывая» телесность, раздвигая её пределы и сглаживая углы, доставая недоставаемое, человек «размывал» незыблемость мира, раздвигал его пределы и сглаживал его углы. В самом слове «незыблемость» скрыта подсказка для нас. «Зыбь» в русском языке означает кач, волну, рябь на воде.

Другое название, которое использовал знахарь для этого упражнения, было «шаровара». В нём человек на самом деле становился чем-то похож на знаменитые штаны запорожских казаков. Наказитель также говорил, что в «шароваре» скрыт ключ к грёзам (снам наяву). Через неё наш жёсткий мир однажды может стать гибким миром осознанных сновидений. С его слов, «шаровара» есть то легендарное состояние, в котором казаки-характерники могли ловить стрелы. В «шароваре» мир бавится – становится очень медленным. А именно скорость разнит наш и «тот» свет – мир Нави (ибо в мире Прави – Божьем мире – времени нет вообще). Наш мир несравненно быстрее. Тысяча наших лет может равняться одному дню там. И если человек замедлял себя в «падающем дереве» до состояния остановки, но продолжал двигаться в этой остановке, то он входил в «шаровару», где время для него меняло свой ход. Так ли это? Нам сложно говорить об этом, опираясь на свой недостаточный опыт. Но то, что при «падающем дереве» состояние сознания меняется в сторону тишины, – это однозначно!

«Вы настолько быстры, что просто не успеваете увидеть всех хитростей (тонкостей), – говорил нам наказитель, объясняя нашу неспособность к тем тонким вещам в ходе схватки, к которым мы стремились. – Чтобы видеть их, вам в шаровару надо войти. В ней плотность мира совсем другая, и образы там весомые. Их просто нельзя не заметить. И время там иное – плотное».

Однако разговор о времени не является непосредственным предметом Смаги, хотя оно косвенно и затрагивается здесь. Тем не менее несколько слов о вязкости среды мы всё же скажем, потому как она есть черта иномирья и напрямую связана с изменёнными состояниями сознания, являясь неким следствием упражнений свода Неба.

«Есть у этого состояния любопытное свойство, – говорил нам наказитель. – Будучи вязким, для тебя оно очень лёгкое. Вязкое – это значит тут тронешь, а там отзовётся. Но при этом нет в нём плотности нашего мира». В ином ключе, а именно в созерцательном (когда присутствуешь в каждом действии), «падающее дерево» могло выступать составной частью свода Огня и быть направлено на пробуждение сознания.

Хорошим подспорьем в «сглаживании углов» мира была также парная игра в сырочку. Под «сырочкой» понимали то, что нам хорошо известно как игра в салки. Сырить – это касаться. В парной сырочке сподручники очень медленно, двигаясь словно в жидкой каше и присутствуя в движении, стремились коснуться друг друга по очереди. Задача здесь была уйти от касания за счёт «растягивания» тела (рисунок 309).

Рисунок 309. Сырочка

При этом объём движения должен был быть как можно меньше. Со стороны наблюдающему могло показаться, что участники игры в крайних положениях будто зависают в воздухе. И в какой-то миг можно было увидеть в этой игре движение мари (призрака). Может быть, поэтому она имела ещё одно название – «призрак».

Мысль о разрушении того мира, в котором мы живём с целью преодоления его как ловушки, выражена и в других традициях. К примеру, в книге К. Кастанеды «Сказки о силе» есть упоминание о неком способе ходьбы, призванном «остановить внутренний диалог», который и поддерживает порядок нашего мира. Вот как там об этом сказано:

– Для того чтобы остановить вид мира, который поддерживаешь с колыбели, недостаточно просто желать этого. Необходима практическая задача. Эта практическая задача называется правильным способом ходьбы…

– Как правильный способ ходьбы останавливает внутренний диалог? – спросил я.

– Ходьба в этой определённой манере насыщает тональ, – сказал он. – Она его переполняет. Видишь ли, внимание тоналя должно удерживаться на его творениях. В действительности именно это внимание и создаёт порядок в мире. Поэтому тональ должен быть внимательным к элементам своего мира для того, чтобы поддерживать взгляд на мир, или внутренний диалог.

Он сказал, что правильный способ ходьбы является обманным ходом. Воин сначала, подгибая свои пальцы, привлекает внимание к своим рукам, а затем, глядя и фиксируя глаза на любую точку прямо перед собой на той дуге, которая начинается у концов его ступней и заканчивается над горизонтом, он буквально затопляет свой тональ информацией. Тональ, без своих с глазу на глаз отношений с элементами собственного описания, не способен разговаривать с собой, и таким образом он становится молчалив.

Дон Хуан объяснил, что положение пальцев рук не имеет никакого значения, что единственным соображением было привлечь внимание к рукам, сжимая пальцы разными непривычными способами. И что важным здесь является тот способ, посредством которого глаза, будучи несфокусированными, замечали огромное количество штрихов мира, не имея ясности относительно них. Он добавил, что глаза в этом состоянии способны замечать такие детали, которые были слишком мимолётными для нормального зрения…