– С праздником.

– Каким?

– Сегодня день Святого Валентина.

Я бы отмечал день Петра и Февроньи, по духу он мне ближе.

Маша проинформировала:

– Сегодня будешь моим Валентином.

Упс. Честно говоря, я не в курсе, что это значило. Мы с Любой этот, с позволения сказать, праздник игнорировали, у нас «День Святого Валентина» был перманентно, без перерывов. Вчера в голову что только не лезло, я представлял, как у нас с Машей может быть что-то более, чем родственное, но сегодня, на свежую голову…

Для снятия гормонального напряжения у меня теперь есть Люба-номер-два. Люба-номер-один о ней никогда не узнает. А если у меня что-то произойдет с Машей, с которой до скончания века жить в одном кругу родственников…

– Наверное, откажусь сразу, чтобы не было недоразумений.

– Из-за Любы?

Я кивнул.

– У всех есть какая-то Люба, и что? – в голосе Маши проявилась неожиданная пылкость. – День Святого Валентина – день одиноких и неприкаянных, он ни к чему не обязывает, это повод скрасить единственный официально неприемлющий одиночества день в году фикцией дружеского участия. Люди делают вид, что у них все хорошо и что они любят друг друга. Влюбленные пары дарят своим половинкам подарки, невлюбленные проводят вместе вечер или ночь, чтобы развеять тоску.

Зацепило: «Влюбленные пары дарят своим половинкам подарки». Наш с Любой затянувшийся «День влюбленных» подарков не предполагал. От цветов и глупых безделушек Люба отказалась сразу же, на первом этапе знакомства. Зачем тратить деньги впустую? Такой подход меня восхитил, Люба целиком разделяла мое мнение о бессмысленности подарков. Конечно, подарки в нашей жизни были: на дни рождения, на Новый год, на двадцать третье февраля и восьмое марта. Мы всегда дарили что-то нужное. Например, парфюмерию и косметику из того, чем пользуемся и что на тот момент заканчивалось. Я бы не возражал против подарков в физическом плане, они не предполагали трат, но, увы мне и ура Любе, она твердо держалась позиции, за которую я ее любил, ценил, а также из которой полностью доверял. Сам я оказался недостойным чистоты своей избранницы, но после свадьбы все исправится. Зачем чужое, если есть свое?

– Как бы ни выглядело здорово на словах, – я выразительно развел руками, – ничего из сказанного тобой к нам не применить.

Маша фыркнула:

– Ты рассуждаешь как мой брат Санька, он тоже во всем искал скрытый смысл, из мухи делал слона и ханжески нудел по поводу и без повода. У меня его нотации поперек горла стояли, я и сбежала от этих его и родительских нравоучений, выдаваемых за истину в последней инстанции, а тут еще ты начинаешь. Алик, улыбнись миру, и он улыбнется тебе! Все не так, как ты себе внушил. Ты далеко от любимой и потому одинок. У меня от личной жизни на душе кошки скребут и хочется забыть обо всем хоть на миг. Что же мешает нам сделать из серого дня маленький праздник и приятно провести время?

– Что ты предлагаешь?

Вот он, момент истины. К чему Маша ведет, чего хочет? Догадывается ли, чего хочу я, временами сам не знающий, чего хочу? Например, вчера мне хотелось одно, сегодня хочется другое. Точнее, сейчас, при свете дня и общей легкости организма, меня не тянуло к тому, что до зарезу требовалось вчера. А если и тянуло, то не настолько, чтобы забыть Любу, совесть и принципы. Повторенная вчера, по точному определению Маши, «измена во спасение» вернула меня в мир благоразумия и стабильности.

Быстрее бы сыграть свадьбу. Чтобы больше никаких «спасений».

– Как понимаю, повторение старых игр тебе неинтересно, новых ты испугаешься не меньше, чем прежних… – Маша сделала вид, что задумалась, хотя глаза выдавали: у нее заготовлено, что сказать. – Надеюсь, от предложения пообедать в ресторане ты не откажешься? Я приглашаю. Вчера аванс получила.

– Ты и так вкладываешь в наш быт намного больше меня.

– Забудь про быт, я говорю о походе в ресторан. Душа хочет праздника. К тому же, меня гложет совесть – давно хочу сделать тебе приятное за постоянную помощь и отзывчивость. Ты мне не просто родственник и близкий человек, ты больше чем родственник.

Больше чем родственник – этот как? Выяснять я не стал.

– Если тебе хочется, то с удовольствием составлю компанию.

– Ура! Тогда я звоню?

– Куда?

– Ну… – Маша на миг замялась. – Как это «куда»? В ресторан. Бронировать столик.

– Звони.

– И закажу такси, не в сапогах же с солидное заведение топать. У тебя есть костюм?

Костюм у меня был. Черный, блестящий от преобладания синтетики в составе ткани, он был куплен на школьный выпускной, размер специально брался с запасом, чтобы служить долго. В этом костюме я планировал быть на свадьбе. Невесте нужно новое красивое платье, это принципиально, а жених обойдется тем, что уже носилось, это тоже принципиально – не тратить денег тогда, когда их тратить не надо.

Маша переоделась.

Я впервые увидел ее в вечернем платье. Чудесница. Обольстительница. Звезда телеэкрана и мужских грез. Внизу ярко-синее платье опускалось ниже коленей, что одновременно придавало образу ореол скромности и невинности и демонстрировало точеные ножки. Еще меня порадовало небольшое декольте. Грудь Маши мне, конечно, нравилась, но любоваться прикрытыми сейчас прелестями получалось и дома, а в ресторан мы идем с другой целью.

После свадьбы обязательно будем с Любой выбираться куда-нибудь, где ходят в костюмах и платьях. Выглядело это непередаваемо здорово. Словно картинка с обложки журнала.

Заметив в моих глазах восторг и одобрение, Маша прокрутилась передо мной, мой вид в костюме ее тоже восхитил.

– Прямо Джеймс Бонд!

– Если это похвала, то спасибо, сударыня, премного благодарен.

– Алик, ты супер!

Маша потянула меня к выходу. Таксист известил о прибытии, мы вышли из подъезда в туфлях при теплых куртках и шапках. На улице, как и вчера, валил снег, основательно прохватило морозцем, потрескивали «бенгальские огни» от штанг проходящих троллейбусов. Я подумывал ехать в зимних сапогах, а туфли взять с собой. Маша сделала презрительное «Фи!» и сапоги остались дома.

Мы сели на заднее сиденье. Голоногая Маша продрогла по пути от квартиры к такси, она прижалась ко мне, я обнял ее за плечи. На душе возникло странное спокойствие, какого не было давно, с тех пор, как в моей жизни, кроме Любы, появились Маша в качестве пряного дополнения и Люда-номер-два как временный заменитель. Так бы ехать и ехать…

– Надеюсь, обнимать родственницу не входит в число запретов, которые придумывает тебе Люба, которая сидит в твоей голове.

Зря Маша напомнила о Любе. Всему свое время, а в эту минуту мне хотелось думать о чем-нибудь другом. Даже о ком-нибудь. Но…

Сказанного не вернешь. Объятие потеряло сладость и стало механическим.

– Не входит, – буркнул я.

Вот же ж, дышло ей в тарантас и коромысло в прорубь, а Маша права. Стоило Любе вернуться в мысли, и глупости развеялись, родственные отношения вернулись на верный уровень, и все встало на места. Я парень своей девушки, Маша – близкая родственница этого парня, как она и окружающие считают. Обнимашки с родственницей не должны приносить чувственных удовольствий.

– Благодарность родственницы за помощь в этот список тоже не входит? – зачем-то уточнила Маша.

«Смотря какая благодарность». Впрочем, имеется в виду родственная, ни на что иное даже намеки невозможны.

– Помощь не требует благодарности, иначе это не помощь, а бартер и торговля. Искренняя благодарность не может оказаться под запретом.

– Хорошо, а то я переживаю. Ты у нас такой непостоянный.

Я?! Это говорит человек, у которого кроме любовника (он же чужой муж) в моем присутствии были близнецы, писатель, друг старшего брата, и это лишь те, кого я застал?!

Улицы заметало колючей крупой, на столбах до сих пор перемигивались оставшиеся с Нового года гирлянды – они будут радовать глаз до ближайшей оттепели, когда мастера смогут к ним взобраться. Водитель резко выкрутил руль влево, машина развернулась поперек присыпанной снегом сплошной полосы: разметка не видна, ни один гаишник не докопается. Отфыркиваясь снежными брызгами, такси остановилось у входа в один из довольно известных городских ресторанов. Надо заметить – у Маши неплохой вкус. И запросы. Что ж, она сама пригласила. Я отплачу лишь тем, что закажу что-нибудь не особо дорогое.