Закурив еще одну сигарету, девушка вспомнила, как ждала в детстве маму возле памятной доски Ельцину, где заканчивались экскурсии. Интересно, около неё всё еще есть выбившийся из уличного мощения камень, о который спотыкались туристы, сойдя со ступеней смотровой? Она поняла, что тысячу лет не гуляла по Старому городу. Без этих смешных падений блуждания по брусчатке потеряли смысл.

Она предалась воспоминаниям из далёкого детства, чего никогда не позволяла себе во время маминых визитов. Как и сама мама, мерно раскачивающаяся в поезде в эту минуту. Они ни разу не говорили о прошлом, о приюте, об отце, о том, почему никто из них всерьёз не пытается наладить должные для матери и дочери отношения. От всего этого мама сбежала в монастырь. Элина не понимала, зачем она исправно продолжала приезжать в отпуск дважды в год, однако у неё имелась пара догадок. В них не было никаких сантиментов.

Она вспомнила, какой высокой казалась ей ратуша в детстве, а дракон на вывеске одноимённого ресторана страшным.

В детстве Элине очень хотелось, чтобы мама хоть на секунду перестала думать о пропавшем сыне и обратила внимание на растерянную дочь.

Сквозь кроны деревьев Элина даже видела барельеф первого российского президента и могла поклясться, что слышит мамин голос с высоты террасы. «Экскурсия окончена». Мама больше не водит туристов на прогулки по Старому городу. Её верный друг-художник скучает по ней в своём маленьком подвальчике среди никому ненужных картин и композиций из вялых яблок.

Неожиданно для себя девушка услышала слабый вскрик и обернулась.

Та улыбчивая блондинка, участница маленького инцидента со стулом, суетливо бегала вокруг своего столика. Она сбросила ветровку, копошилась во всех карманах и агрессивно бормотала себе под нос. Девушка явно что-то искала. Вдруг она подбежала к лежащей ветровке. Поднесла её к уху и потрясла. Резко расстегнула боковой карман и издала нервный смешок. Она вытащила сжатый кулак из кармана, занесла его и хлопнула раскрытой ладонью по столу. Снова суетливо подбежала к рюкзака, стала перекладывать его содержимое на соседний стул. На столе осталось лежать несколько монет. По одному евро каждая.

Ироничная свидетельница с любопытством наблюдала, но оставалась у перил. Её предплечья были сложены «кренделем» на груди, а пальца правой руки легко постукивали по рёбрам. Она достала телефон и набрала короткое сообщение. Девушка получила мгновенный ответ и прикусила нижнюю губу. В огромных серебряных глазах горели задорные огоньки. Она положила телефон обратно в карман серо-голубой толстовки и снова подняла взгляд на суетливую блондинку: «Русская, а о воришках на рынках будто и не слышала».

–Tervist17, рыбка! – наконец она сделала несколько шагов и поравнялась со столиком пострадавшей.

–Что?– блондинка резко развернулась всем телом. Вопрос прозвучал грубоватым возгласом. В глазах была ярость, лицо исказила гримаса. Увидев уже знакомую девушка, она несколько зарделась, а выражение её лица смягчилось: «Опять эти огромные глаза и слова непонятные».

«Краснеет. Снова краснеет, смотря на меня. И, правда, скромница какая».

– Извините, я…Со мной за столиком сидел молодой человек, когда Вы проходили мимо. Вы не видели, он не брал мою сумку? Она висела на подлокотнике его стула.

– Нет, я стояла спиной к вам. Думаю, что он вполне мог это сделать, если ты точно помнишь, что сумка была там. Утверждать не могу.

– Я должна заявить в полицию о краже? – растерявшись, девушка искала поддержки и подсказки.

– Ты не из Таллина?

– Нет.

–Не трать на это время. На террасе даже нет камер.

– Разве в Эстонии…нет камер?

Длинноволосая девушка широко улыбнулась. Кожа на правой щеке сложилась в аккуратную, едва заметную ямочку. Вопрос остался без ответа.

Потерпевшая растерянно села на стул на вытащенные из рюкзака вещи. Послышался слабый хруст. Чехол солнечных очков не выдержал взваленного на него груза. Пластиковые стёкла с ультрафиолетовым фильтром потрескались. Пустой рюкзак упал на пол. Из маленького внутреннего кармана выпал паспорт и разрешение на пребывание финского образца. Круглые глаза наполнились влагой. Девушка резко посмотрела вверх и грубо потёрла кончик носа тыльной стороной кисти. Кажется, это были все приёмы по сдерживанию слёз, которые она знала. Предательская капля всё-таки выкатилась из-под нижнего века и побежала вниз, оставляя мокрую дорожку на раскрасневшемся от эмоций лице.

–Рыбка водичку любит, – пропела длинноволосая девушка, проведя по своему лицу указательным пальцем, чтобы очертить траектория падения слезы, – что было в сумке? – она резко сменила тон и сделала странный жест рукой, как бы поправляя невидимые очки на переносице.

–Карта. И коды к ней для операций в мобильной банке. Я так и не подтвердила возможность пользоваться функционалом приложения без ввода кодов, – простонала пострадавшая.

–Заблокируй карту через онлайн-банк. Ты сможешь восстановить доступ дома.

Собрав копну волос и переведя её на правое плечо, длинноволосая девушка опустилась на корточки рядом с лежащими на полу документами. Она направила к ним руку. Плачущая тоже резко потянулась к паспорту и случайно громко всхлипнула.

–Не переживай. Я не собираюсь красть. Здесь написано Мира. Так тебя зовут? – она держала карточку с жидом на жительство на уровне глаз.

–Да.

–Но не Мирослава? – она вложила в паспорт небольшой кусочек ламинированного голубого пластика.

–Мама родила меня в восемнадцать лет и мечтала стать мировой матерью. Игра слов. Мирослава – другое имя. А тебя как зовут? – при всей своей скромности и учтивости Мира незаметно для себя перешла на ты.

–Элина. Послушай. Элина. С ударением на первый слог. Мама говорит, что хотела угодить и русским, и эстонским родственника.

–У тебя есть и те, и те?

–Да. Но эстонские никак меня не называют. В этом нет необходимости, так как мы не пересекаемся. Но я привыкла к ударению на первый слог на эстонский манер, – девушка встала и отдала пострадавшей документы. Она сжала протянутую руку Миры обеими ладонями. Её руки были тёплыми и мягкими. Холодные, по-детски маленькие пальцы пару секунд уютно лежали в ладонях Элины, – послушай, ничего страшного не произошло, – Элина ободряюще улыбнулась, а затем легко и стремительно коснулась кончик пальца носа Миры, – выше голову! Тебе всего лишь нужно заблокировать карту. Восстановишь доступ, когда вернёшься домой.

– Я не планировала возвращаться туда скоро.

–Куда? Домой? Ты ищешь новый дом?

– Нет. В то место, где восстанавливают карты.

–В банк? Ты игнорируешь банки?

–Он украл карту, принадлежащую финскому банку. Я не планировала возвращаться в Финляндию в скором времени.

–Их жаренные рыбки хуже наших? Расскажешь чем? – глаза Элины выражали неподдельное удивление. Широкие розово-красные полоски губ даже немного округлились. Мира заметила некоторую артистичность в её мимике.

–Почему эти рыбки завладели твоим вниманием?

–Ни один здравомыслящий человек не станет есть жареные шпроты, которые продают на улице. Это выдаёт туриста – лёгкую добычу. И для торговцев, и для воришек. Ещё проще вычислить вас на Ратушной площади. Там вы покупаете десять орешков в кульке из вчерашней газеты за пять евро. Но на Ратушной площади сложнее воровать. Если только на Рождественских ярмарках. Или нет, слишком много конкуренции, – она будто всерьёз рассказывала заядлому воришке-гастролёру о злачных местах и получала процент с его краж.

– Ты была с ним заодно? Отвлекала моё внимание? – Мира снова была готова расплакаться.

– Нет, детка. Зачем это вольному художнику. Но я замужем за одним из таких мерзавцев. Он обворовывает даже меня до нитки. Однажды я вернулась домой после того, как пыталась продать свои картины около Кадриорга. Всегда есть надежда, что кто-то купит что-нибудь на выходе из музея. Галерея вдохновляет некоторых туристов настолько, что они готовы немедленно занять пустующие стены своего тесного жилища второсортной мазнёй, которую я пишу. Тут главное выбрать рамы побезобразнее – создать впечатление старины и тленности второстепенных деталей – качества багета, цвета скрепок на раме и количества позолоты на ней, – она хищно улыбнулась. Полубезумный взгляд, мгновенно пробежавшийся по всему пространству террасы напугал Миру. – Иногда он даже воровал для меня рамы! В оконной мастерской! Уж не знаю, зачем им там рамы для картин.