В прошлый раз играли они на пару в «фараон», когда судьба выигрыша зависела только от удачи, но никак не от расчёта. Генрих Карлович выступал банкомётом, а Афанасий Герасимович – понтёром. И не повезло тогда бедному Генриху Карловичу – счастливый жребий достался его противнику, сорвавшему немалую сумму.

Теперь же одно азартное слово зацепилось за другое слово, жажда острых ощущений взыграла в сердцах обоих приятелей, и движимые идеей бурной схватки помещики пошли в зал играть в вист. Они уселись за квадратный покрытый зелёным сукном стол, к ним присоединилась ещё пара помещиков. Перетянутую крест-накрест бумажками новую колоду вскрыли, пустили в дело, и баталия готова была начаться.

– А давайте, господа, играть не на деньги, – якобы разнообразия ради провозгласил хитроумный Генрих Карлович.

– На что же вы предлагаете играть? – с интересом откликнулся сидевший рядом тучный Пётр Никодимович, неуклюже и тяжело повернув голову к Генриху Карловичу.

– Уж не на щелчки ли? – засмеялся сидевший напротив него сухощавый Николай Тимофеевич и, изображая готовность, энергично потёр ладони.

– Нет, отчего же сразу на щелчки, – серьёзно взглянув поочерёдно на Афанасия Герасимовича и на Николая Тимофеевича, ответил Генрих Карлович. – Давайте играть на крепостных!

– А давайте! – загорелся предложением и поддержал его Пётр Никодимович, улыбнувшись во всю необъятную ширину своих пухлых лоснящихся щёк.

Афанасий Герасимович, немедленно сообразив, в какую сторону дует ветер, закусил губу, развёл руками и должен был согласиться с мнением большинства.

Играли они долго, пересаживаясь и меняясь местами. И тут своенравная фортуна, так жестоко пошутившая над Генрихом Карловичем в прошлый раз, наконец разжалобилась, снизошла, милостиво подмигнула ему и обласкала со всей щедростью. Выиграл он и у Афанасия Герасимовича, и у Петра Никодимовича, и у Николая Тимофеевича – и у того, и у другого, и у третьего. И стал обладателем десятка крестьянских семейств, по несколько человек в каждом.

«Ай да молодец я какой! Целую деревню выиграл!» – мысленно хвалил себя Генрих Карлович, и звенела у него в сердце радость.

Афанасий Герасимович, похлопав победителя по плечу, не без досады, ревности и зависти признал:

– Твоя взяла! Поздравляю!

А по всему собранию из уст в уста полетела-зашелестела весть: «Генрих Карлович сорвал большой куш!»

И почувствовал себя Генрих Карлович на вершине счастья, глаза у него горели, а в душе звучали бравурные марши с громким стуком барабанов и высокими торжествующими трелями флейты. Так и виделись ему и высокая бревенчатая мельница неподалёку от его Покровки, и новая деревня с системой прудов, с цветущими яблоневыми садами, полная верных и преданных трудолюбивых мужиков, платящих оброк и обрабатывающих его поля. Так и представлялись ему покадрово и пахарь за сохой, и стадо сытых усталых после дня выпаса коров, и табун красивых лошадей, и важно переступающие бело-серые гуси с оранжевыми клювами, и миловидные поселянки, водящие на июньском закате хороводы у реки и распевающие песни высокими звонкими голосами – «На окошке два цветочка, голубой да-а „синенькай”!»

На следующий день помещик Р. уже ездил по усадьбам своих поверженных соперников и выбирал в их имениях крестьян – самых лучших, здоровых, умных, работящих, красивых. Осматривал дома, хозяйства, разглядывал людей, оценивал, прикидывал, сопоставлял. Пришёл Генрих Карлович и в избу мастера, построившего так понравившуюся ему мельницу. Всё изучил, всё окинул придирчивым взглядом, посчитал и остался доволен. Хозяйство было в порядке, постройки крепки, скотина выглядела сытой и ухоженной.

Обитатели избы – вся большая семья – высокий крестьянин, его беременная жена и трое детей-погодков – мал мала меньше, старик-отец, младший брат с женой и тремя такими же крохами детьми, две младшие незамужние сестры с длинными русыми косами стояли перед господами, а с печки выглядывала седая худая старуха в белом платке. Они поначалу не поняли, что происходит. Впрочем, не понаслышке крепостные крестьяне знали, что к барским причудам привыкнуть и приноровиться трудно. А теперь к ним пришёл их погрустневший барин и привёл другого, весёлого, осанистого, напомаженного, принявшегося разглядывать их, осматривать все углы, выспрашивать.

«Не иначе как продали нас!» – вертелась страшная догадка в головах взрослых.

– Теперь я ваш хозяин, а вы мои люди, – наконец, подтвердив их тяжёлые мысли, важно объявил им жизнерадостный барин, стоявший посреди избы. – Поедете со мной. Теперь вы поступаете в моё распоряжение и будете служить мне, построите новую деревню. И землю я вам дам.

Угрюмые обречённые крестьяне смотрели на ликующего улыбающегося нового хозяина и на хозяина старого, молчавшего, уязвлённого, ни слова не произносившего, но всем своим видом дававшего понять, что сделка честная, а его собственность, по всем существующим законам, справедливо переходит этому помещику.

Стоявшая за плечом мужа беременная крестьянка непроизвольно тихонько охнула. Из глаз её, помимо воли, потекли две крупные слезы, но она, испугавшись, неприметно быстро смахнула их ладонью.

«Куда ж мы теперь? – отчаянно и панически думала она. – Дети у нас малые! И рожать мне скоро».

Она обвела избу потерянным взглядом и представила себе, как они погрузят все пожитки на воз, как соберут и погонят птицу и скотину, как уедут неизвестно куда и окажутся ни за что ни про что где-то в голом поле – на холодном ветру и морозе. Страхи так и бились молотком у неё в голове, и сдерживаемые слёзы вдруг вырвались и потоком бесконтрольно хлынули по щекам. А сгрудившиеся у ног матери дети, почувствовав её настрой, как по команде дружно заплакали.

– Ну-ну! Прекратить! – незлобно прикрикнул на них Генрих Карлович и обратился к взрослым. – Вы – моя удача! Я вас выиграл! А потому люблю! Теперь вы мои. Переедете в мои владения. Тут недалеко – шестьдесят вёрст. Берите пожитки, раскатывайте брёвна, разбирайте и перевозите дома, переводите скотину. Земля у меня хорошая – чернозём, выделю вам участок, стройтесь, сейте, растите хлеб, у меня работать будете. Помогу вам и лесом. Я вас полюбил и не обижу! Собирайтесь!

– Да куда ж, барин, зимой-то ехать? – осторожно сказал старик – отец семейства.

– Да, – согласился Генрих Карлович. – Зимой негоже. К весне! К весне и переедете!

Семья впала в бессловесное оцепенение, боясь не только произнести слово, но и выказать своё горе. И малые дети, видя тупой страх в глазах родителей, после окрика нового барина боялись всхлипывать. И лежавшая на печи старуха тоже молчала, с покорностью принимая поворот судьбы и опасаясь вызвать гнев нового хозяина, всё-таки обещавшего не обидеть и обласкать.

А новый барин вместе со старым покинул избу, сел в кибитку, крикнул кучеру «давай!» и поехал дальше получать свой счастливый выигрыш у побеждённых карточных противников.

И только тут жена второго брата заголосила, а её причитания подхватили и малые дети, и старуха на печи, и все женщины.

Генрих же Карлович нимало не медля обошёл к концу дня все избы в трёх деревнях Афанасия Герасимовича, осмотрел и выбрал крестьян в его владениях, на следующий день наведался в имение Петра Никодимовича, на другой день посетил усадьбу Николая Тимофеевича, назвал понравившихся людей и «получил своё». Набрал таким образом помещик Р. десять семей хороших работоспособных крестьян, чему был чрезвычайно рад. Рад удаче, крупному выигранному кушу, выгодному приобретению.

С тем и уехал удачливый и торжествующий помещик Р. домой, представляя себя основателем и владельцем ещё одной деревни – новой и крепкой, с видной за версту высокой и красивой мельницей, на которую станут съезжаться землепашцы со всей округи. А ему, Генриху Карловичу, пойдут дополнительный доход и слава.

И когда весной возы с переселенцами и их имуществом под началом управляющего прибыли в его вотчину, он с большим энтузиазмом лично сел в седло и поехал впереди прибывшего обоза в чистое поле.