– Ты меня слышишь? – спрашивала женщина в мобильный телефон, делала внушительную паузу и, видимо, получив утвердительный ответ, приказным тоном продолжала. – Что значит «я подумал»? Тебе не надо думать. Выбирай то, что сказали.

На всякий случай Дмитрий Олегович подошёл поближе – ему хотелось окончательно удостовериться и полюбоваться оратором со стороны, не вмешиваясь и не торопя события. Конечно, он мечтал об этой встрече давно, но ничего не делал для того, чтобы она состоялась. А тут судьба сама преподнесла на блюдечке лакомый подарок, словно подсмотрела и подслушала всё, что творилось в его голове.

Не удивившийся и растроганный роскошным сюрпризом Дмитрий Олегович увидел свою первую жену, стоявшую возле полки с коробками конфет и увлечённо распекавшую кого-то через гаджет.

Надо сказать, что Дмитрий Олегович никогда не терял дружеских связей в родном городе. И лишь одна ниточка оставалась оборванной. Собственно, этот клубочек стал настойчиво разматываться в голове Дмитрия Олеговича, ещё когда он ехал в город детства в поезде. Нить оказалась длинной, разноцветной и яркой. Она, помимо его воли, раскручивалась сама и никак не могла остановиться.

Конечно, Дмитрий Олегович мог бы отправиться в путешествие и самолётом – что там! – полтора часа, и ты на месте. Но он не жаловал воздушных перемещений, а ночь в купе – это совсем необременительно. Вечером в Москве сел в жёлтый поезд и уснул, утром проснулся и приехал в Ригу.

Пробудившись под частый перестук вагонных колёс и пройдя погранично-таможенные процедуры, Дмитрий Олегович позавтракал и принялся просматривать быстро сменявшиеся пейзажи за окном.

И вот вслед за мелькавшими тёмными хвойными лесами и июньскими белыми ромашковыми полянами показалась станция. Арка над входом, треугольник и скаты красной черепичной крыши, слуховое окно в виде солнца, песочного цвета стены проскользнули быстро, но Дмитрий Олегович успел прочитать название и стал вглядываться вдаль в попытках зафиксировать глазами деревья, скрывавшие некогда принадлежавший ему кусок земли, сад и дом, который он начал было строить, да так и не закончил – всё продал и уехал.

Клубок реминисценций делался объёмнее, тяжелее, и неожиданно всплывавшие в памяти картинки сопровождали Дмитрия Олеговича то время, что он потом находился в родном городе.

Проезжая по улице, вспоминал и словно видел Дмитрий Олегович красивую смеющуюся Снежаночку – вот здесь на этом углу напротив «Сакты» он обычно ждал её. Вот Снежаночка в белом платье, фате и с букетом белых фрезий смотрит с фотографии, сто лет назад сделанной в фотоателье во-он в том доме на Кришьяня Барона. Вот она с рассеянным видом едет с ним в машине по тому самому шоссе, что тянулось параллельно железной дороге, к их будущему дому. Вот выходит мелководьем по малиновой солнечной полосе из зеркально-фиолетового моря на закате в Лиелупе, вот, благоухая духами, сидит рядом и с упоением смотрит на сцену из партера Оперы.

Снежаночка была театралкой и регулярно заставляла Дмитрия, тогда ещё не именовавшегося Олеговичем, ходить с нею в театры и на концерты. И он, страдалец, стоически сопровождал любимую. Но, устав от многочисленных забот и дел, засыпал прямо во время спектакля, что чрезвычайно Снежаночку раздражало.

Сейчас же среди полок супермаркета перед ним стояла не утончённая девушка с театральной сумочкой в руках, а, судя по произносимому тексту, опытный прораб со стройки, дающий распоряжения бригаде работяг. Хотя, надо отдать ей должное, не менее броская, стройная и мало изменившаяся. Но, главное, настоящая, реальная, не расплывчатый образ из памяти.

Дмитрий Олегович с удовольствием разглядывал Снежаночку, сравнивал и ждал, когда та закончит распекать кого-то по телефону.

Параллельно перед ним мелькали кадры из его личного кинофильма, и он опять видел, с каким восторгом сто лет назад она смотрела из театральной ложи вниз на оркестр и вдруг ахнула, когда арфист благодарно поцеловал свой инструмент после спектакля. А потом изображение сменилось, на первый план вырвалась проза жизни, и Дмитрий Олегович вспомнил себя в растрёпанных чувствах и с документом о разводе в руках.

Говорят, что даже пары с многолетним стажем расстаются после ремонта. Их браку тогда не исполнилось и месяца, а они взялись за строительство дома. Что уж тут говорить о долговечности связей!

Свадьбу Снежаночка откладывала трижды, каждый раз ссылаясь на то, что не готова к такому серьёзному шагу, что ей надо подумать и собраться с мыслями. Дмитрий, тогда ещё не именовавшийся Олеговичем, смутно подозревал, что не в запутанном серпантине мыслей дело, но всякий раз смиренно соглашался на неопределённый срок отложить день икс и предаться самоанализу.

Теперь он стоял поодаль среди прозрачных лотков с лаймовскими конфетами и любовался своей Снежаночкой, пытаясь понять, что же заставило их разойтись. Точнее, что заставило Снежаночку подать на развод, а его – безропотно согласиться.

Снежаночка была всё такой же – привлекательной и эмоциональной.

– Какое там М100! – гневно рокотала она в телефон. – Что ты в марках цемента понимаешь! Только попробуй М100 взять! М400!

Дмитрий Олегович замер. Его восхитительная изнеженная Снежаночка в принципе не могла бы говорить о марках цемента, да ещё в такой тональности. Это была не её тема, да и не её стилистика. К тому же когда-то все его попытки рассказывать о подробностях строительства будущего дома выводили Снежаночку из равновесия, она не хотела знать подробностей процессов рытья котлована или установки стропил.

По сути дела, из-за этого цемента они и развелись.

Надо сказать, что Дмитрий Олегович обстоятельно и самозабвенно по всем правилам строил дом и все выходные проводил в круговерти закупок материалов, вымешивания раствора и выкладывания шлакоблоков, а Снежаночка, хоть и была категорически против, вынуждена была смириться. И в воскресенье вечером после утренней «смены» (ведь обещал же, и билеты она давно, причём сама, взяла, и так мечтала!) тащила его на гастрольный спектакль.

Естественно, что после трудовых подвигов он уставал и засыпал прямо в первом акте под возмущённое шипение на ухо молодой и возвышенной жены-эстетки. И не трогали его ни занимательные перемещения искромётного Фигаро, ни страдания обманутой Жизели, ни вокальные сетования рабыни Аиды на жарких брегах Нила, ни полёты над гнездом кукушки.

– Мало того, что ты заснул, так ещё и громко сопел на всю Русскую драму, – выговаривала ему после спектакля в машине сгоравшая со стыда раздосадованная Снежаночка.

Впрочем, младой Дмитрий Олегович умудрялся всхрапывать не только на концертах классической музыки, но и в кинотеатре на комедийном сеансе – после бетонных-то работ!

Теоретически поначалу Снежаночка принимала постулат, что жизнь на природе в частном доме хороша и полезна. Но после того, как несколько раз съездила на стройку, её мнение кардинально поменялось, а смирение сменилось тихим ропотом.

– Не хочу киснуть в каком-то посёлке и мотаться в город каждый день, терять два часа – туда и обратно, – говорила она. – Мне и так хорошо, не нужны мне твои зелёные газоны с маргаритками, я ничего не хочу менять и люблю ходить на каблуках по тротуару – с педикюром.

И Дмитрий Олегович, любуясь прелестными покрашенными лаком нежно-розовыми ноготками, послушно соглашался с тезисом, что девушке, выросшей в городских условиях и не вкусившей прелестей сельской идиллии, совсем не подходит перспектива высаживания, выращивания и консервирования огурцов и помидоров, равно как и квашения капусты в большой дубовой бочке. Он же воспитывался в традициях прилежного огородничества на родительской даче в Дарзини. К тому же недавно у тех появился ещё один участок земли, а потому они решили презентовать приобретение молодым, чтобы пара выстроила себе хороший современный дом в перспективном посёлке. А Дмитрий, тогда ещё не именовавшийся Олеговичем, надо отметить, имея высшее строительное образование, вполне мог с задачей справиться, да и пышущие энтузиазмом и опытом родственники взялись ему помогать.