Моя подруга Кира всегда говорила, что жизнь подобна неимоверно сложной, жутко хаотичной видеоигре.

При рождении тебе выдают случайным образом сгенерированный аватар с определенным именем, расой, лицом и социальным статусом. Тебя забрасывают в случайное место на карте в случайной исторической эпохе.

Вокруг – совершенно случайные люди.

Твоя основная задача – продержаться как можно дольше.

Порой игра кажется легкой. Даже веселой.

А порой становится так тяжко, что хочется плюнуть на все.

Увы, в этой игре у тебя лишь одна жизнь. Если ты голодный или изнываешь от жажды, или болеешь, или ранен, или слишком старый, то твоя шкала здоровья заканчивается и все – геймовер.

Некоторые живут почти сто лет и так и не понимают, что все это – игра, которую можно выиграть.

Ты побеждаешь в игре под названием «Жизнь», когда делаешь вынужденное приключение максимально приятным как для себя, так и для других игроков, которых встречаешь на своем пути.

Кира говорит, если бы люди пытались выиграть, то всем было бы гораздо веселее играть.

«Альманах Анорака», гл. 77, 11–20.

Подобно Марти Макфлаю, я проснулся ровно в 10:28 под песню Back in Time группы Huey Lewis and the News.

За такое пробуждение следовало благодарить винтажные радиочасы с откидывающимися цифрами «Panasonic RC-6015» – той же модели, что и у героя «Назад в будущее». Часы включали ту же песню, в то же время, что и в фильме, когда Марти, наконец, возвращается назад в будущее.

Я откинул шелковые простыни и опустил ноги с огромной кровати на уже подогретый мраморный пол. Умный дом зафиксировал мое пробуждение и отдернул шторы на окнах на три стены, открывая потрясающий панорамный вид на мои обширные лесные угодья и небоскребы Коламбуса на горизонте.

Я просыпался в этой комнате с необыкновенным видом каждый божий день, но все еще не до конца верил своему счастью. Совсем недавно мне было достаточно лишь проснуться здесь, чтобы начать улыбаться и скакать от радости.

Только не сегодня. Сегодня я особенно остро ощущал глухое одиночество, тишину в пустом доме и то, что мир балансирует на грани краха. В такие дни четырехчасовое ожидание того момента, когда можно будет вновь надеть гарнитуру ОНИ и окунуться в OASIS, тянулось целую вечность.

Взгляд выцепил на горизонте здание GSS – сверкающий треугольник крыши из зеркального стекла в самом центре города. Головной офис находился всего в нескольких кварталах от старого комплекса небоскребов IOI, где я какое-то время прослужил в долговом рабстве. Теперь он также принадлежал GSS. Мы переоборудовали все три здания в бесплатные гостиницы для бездомных. Угадайте, кто из четверых владельцев выдвинул эту идею.

Справа виднелся силуэт бывшего отеля «Хилтон», где я снимал номер в последний год конкурса – теперь он стал достопримечательностью. Подумать только, люди платят за возможность взглянуть на крошечную студию, в которой я прятался от мира, полностью посвятив себя поискам пасхалки. Вряд ли кто-то из этих товарищей догадывался, что тот период был самым мрачными и одиноким в моей жизни.

Казалось бы, теперь я зажил иначе. Вот только я тоскливо стоял у окна, уже грезя о новой дозе ОНИ.

Еще несколько лет назад я распорядился снести штабеля на Портленд-авеню в Оклахома-Сити, где прошло мое детство и юношество, чтобы воздвигнуть памятник маме, тете, соседке миссис Гилмор и всем другим беднягам, которые сгинули в той дыре. Я построил на окраине города новый жилой комплекс, куда бесплатно переселил обитателей штабелей. Меня до сих пор согревает мысль, что они, как и я, стали теми, кем никогда не мечтали стать, – хозяевами дома.

Однако штабеля по-прежнему в любое время можно посетить в OASISе – их точную копию, воссозданную по фотографиям и видео, сделанным до взрыва. Теперь туда стекались туристы, и даже возили на экскурсии школьников.

Я и сам порой заглядывал в штабеля: сидел в своем старом, скрупулезно воссозданном убежище, поражаясь тому, как много мне пришлось преодолеть. Настоящий фургон, служивший мне убежищем, извлекли из кучи металла и транспортировали по воздуху в Коламбус, в музей GSS. Однако я предпочитал навещать его симуляцию: там мое убежище по-прежнему скрывалось на границе штабелей в куче заброшенных машин, до того как их подорвала бомба Сорренто и они погребли под собой мое детство.

Иногда меня тянуло к точной копии штабеля тети Эли. Я карабкался по лестнице к ее трейлеру, заходил внутрь и сворачивался калачиком в углу помещения для стирки, где раньше спал. Я просил прощения у мамы и тети за то, что отчасти послужил причиной их гибели. Больше с ними негде было поговорить – после них не осталось ни могил, ни надгробий. Как и после отца. Всех троих кремировали – тетю непосредственно во время смерти, при пожаре, а родителей позже, благодаря городской программе бесплатной кремации. Теперь от них остался лишь пепел, который гулял по миру вместе с ветром.

Посещая штабеля, я понял, зачем Холлидэй столь любовно и скрупулезно воссоздал свой родной город Миддлтаун, где провел весьма несчастное детство: чтобы навещать собственное прошлое и вспомнить того человека, каким он был прежде, до того как его изменил мир.

– У-у-утречка доброго, Уэйд! – произнес заикающийся голос, едва я ступил в ванную. Я скосил глаза на гигантское умное зеркало над раковиной, откуда мне во все тридцать два улыбался Макс – мой многострадальный электронный ассистент.

– Доброго, Макс, – пробормотал я. – Как дела?

– Как сажа бела! – ответил он. – Спроси что пооригинальнее, ну же, давай!

Я пропустил его просьбу мимо ушей, и он принялся бренчать на воздушной гитаре, во все горло распевая: «Мир Уэйда! Слово Уэйда! Пора тусить! Крутяк!»[6]

Закатив глаза, я вручную спустил воду в унитазе для пущего эффекта.

– Божечки, – присвистнул Макс. – Ну и публика сегодня. Опять не с той лапы встал, что ли?

– Видать, да. Включи-ка утренний плейлист.

Из колонок полилась мелодия This Must Be the Place (Naive Melody) группы Talking Heads, и мне сразу полегчало.

– Грасиас, Макс.

– Де нада, моя пинья колада.

Несколько месяцев назад я вновь установил электронного ассистента «Макс Хедрум 3.4.1», надеясь его присутствием воссоздать настрой тех времен, когда разыскивал пасхалку Холлидэя. И приемчик действительно в какой-то степени сработал – меня словно навестил старый добрый друг, и, говоря начистоту, мне позарез не хватало товарища. Хотя в глубине души я понимал, что болтать с компьютерным помощником почти такое же чудачество, как болтать с самим собой.

Пока я переодевался для тренировки, Макс зачитывал мне последние новости: я велел ему пропустить все, связанное с войнами, болезнями и голодом, поэтому он начал с прогноза погоды. Оборвав его на полуслове, я натянул на нос очки дополненной реальности «Окагами» новейшей модели и направился на первый этаж. Макс последовал за мной, появляясь на множестве допотопных мониторах-коробках, расставленных по пути.

Даже в разгар дня бывший особняк Холлидэя казался пустынным. Дом приводили в порядок высококачественные человекоподобные роботы, которые обычно трудились в ночное время, поэтому я их почти не видел. На кухне стряпал личный повар Демитрий, но он редко покидал рабочее место. Как и охранники, стоявшие на посту у ворот и патрулировавшие территорию: они входили в дом, только если срабатывала сигнализация или я сам их вызывал.

Большую часть времени я куковал один-одинешенек в гигантском особняке с пятьюдесятью комнатами: двумя кухнями, четырьмя столовыми, четырнадцатью спальнями и в общей сложности двадцатью одним санузлом. До сих пор понятия не имею, к чему столько уборных и где большинство из них расположены. Спишем это на небезызвестную чудаковатость предыдущего владельца.

Я переехал в старое поместье Джеймса Холлидэя через неделю после победы в его конкурсе. Владения располагались на северо-восточной окраине Коламбуса и в то время пустовали. По распоряжению Холлидэя, после его смерти все добро распродали на аукционе. Однако особняк и тридцать акров земли вокруг оставались его недвижимостью, которую я унаследовал вместе с другим имуществом. Саманта, Эйч и Сёто любезно согласились продать мне свои доли, благодаря чему я стал единственным собственником поместья. И вот теперь я жил в той же уединенной крепости, где последние годы жизни скрывался от мира герой моего детства. Там, где он создал три ключа для трех врат…