— Ивкова правильно поставила, молодец, — Вешка опустилась рядом и тоже достала тетрадь и карандаш. — Мехвода своего… Земелова… В общем, чтоб он больше пост без команды не покидал. Мало, что маячит, так отвлекается, когда у нас глаз и ушей мало.
— Есть.
Плещев поймал ее взгляд. Вздохнул.
— Карандаш и тетрадь пока убери.
И дождавшись, пока она исполнит приказ:
— Давай сначала свои вопросы. Вижу, что распирает тебя. Только по-очереди и коротко.
…
— Ну!
— Почему мы встали здесь, а не поддержали наших в городе?! По Уставу…
— Стоп! Я сказал: «коротко»… М-да. Устав Броневых Сил Народного Войска я не хуже тебя знаю. И про встречный бой тоже. Его вспомнила?
Увидел ее кивок и продолжил.
— Ты норматив по метанию гранат помнишь?
— Тридцать шагов, — Вешка уставилась на свои прижатые к коленям кулаки. На черный от копоти и масла палец села пятнистая яркая букашка.
— Вот тебе и ответ… На станции от забора до забора те самые тридцать шагов и будет…
Плещев прислушался.
— Вроде тише стало…
Девушка приподняла уши, ловя звуки. На станции еще стреляли. Винтовки и пулеметы. Не пушки. Зато знакомо запели горны. Отозвались гудками паровозы.
— Кхм, — комбат привлек к себе внимание. — Здесь задача «раз» — не дать к себе подойти…
— Зоран Душанович, — перебила его Весна, — почему ребятам в подбитой «шестерке» не помогли?!
— Некому там было помогать! — взорвался Плещев. И… сглотнул рвущееся слово. Продолжил опять спокойно: — Лекари наши туда уже сползали. Всех… — Он дернул-мотнул головой. — Зенитка… А вот о том, что никто из вас этого не углядел, сделай вывод и заруби… на носу у каждого. — И жестом остановил готовую козырнуть Вешку. — Все! Смотри сюда!
Палец ткнулся в тетрадный лист с набросками карты.
— Мы здесь. Перед самой переправой со станции связник вернулся. Там все было спокойно. Что это значит, а?
— Прорыв, — выдохнула Весна уже обдуманное. — Усиленный дозор.
— Правильно. А теперь смотри. Закатнее тракта лес верст шесть-семь шириной. С восхода река и тоже лес, — палец оставил пятна на желтоватой бумаге. — Большой. Мы его краешек зацепили во время похода. Где главные силы прорыва?
Вешка дернулась вскочить.
— Сиди! Всю эту ораву услышим задолго…
Девушка медленно выдохнула. Вытерла потные ладони о штаны. Прислушалась. Звучало только со стороны станции. Редко щелкали винтовки. Огрызнулся чужой пулемет. Его оборвал выстрел танковой пушки — танкисты добивали остатки дозора…
— Поняла, — утвердительно кивнул Плещев. — Поэтому, задача «два»: не мелькать. Спрятаться и не дышать. Пять стволов у нас всего…
Комбат захлопнул тетрадь. И вторя шлепку страниц, с полудня донесся раскатистый звук взрыва…
— БК детонировал, — поморщился комбат.
Вешка диковато глянула на него. Поднялась на ноги. Одернула прилипшую к спине войнерку.
— Зоран Душанович, а голова с полуколонной средних, которые ушли на брод?
Мужчина неторопливо поднялся, медля с ответом.
Вместо него с полуночи резко и гулко заговорили орудия «двадцаток».
…
От Ивкова она пошла не сразу к своей машине. Решила навестить Земелова на его посту. Все равно, пришлось делать крюк спускаясь по лесистому восходнему скату холма. Под ботинками тихо похрустывала сухая трава. Над головой заливалась голосистая пичуга. А вдалеке гремело.
Сейчас, когда силуэт самоходки Ёнча скрылся за листвой, девушка вдруг ощутила одиночество. И страх, словно, ждавший этого, накатил обессиливающей волной. Колени вдруг стали мягкими. Вешка схватилась за сосновый ствол. Мелькнуло: «не колыхнется, не выдаст меня!» Зажмурилась, стиснув зубы. «Ёнч тоже боится!» — вынырнула следующая мысль.
Да, Ивков, тоже испугался. Она поняла это еще во время инструктажа, увидев, как вздрагивают крылья его длинного и горбатого носа, как кривятся напряжением уголки губ. Невысокий, чуть выше ее самой, он умел пугать противников веселым бешенством, в которое переплавлял свой страх. И не только пугать, а еще бить. Жестоко и расчетливо, говоря потом друзьям: «папа научил». В словах этих сквозила гордость за калеку отца, спасшего семью от погрома во время гражданской войны.
«Папка! Я боюсь! Папка! Мне страшно! Горстью против лавины!»
Кулак врезался в грубую неровность коры. Вешка всхлипнула, втянув воздух сквозь стиснутые зубы — пересилила спазм, сжавший ребра. Медленно выдохнула. Посмотрела на ссадины. Пошевелила пальцами. Кисть отозвалась ноющей болью.
— Черт… — ругнулась шепотом.
Торопливо, не давая себе расслабиться, зашагала к своему экипажу…
…
— Радек, ты где?
— Здесь, — негромко отозвался Земелов. — Через кусты не ломись, командир. Возьми правее и на карачках. Там прореха в межовнике…
Тщательно раздуваемая из страха ярость едва не вспыхнула гневом: «учить вздумал!» Справилась. Проползла в неглубокую ложбинку. Легла грудью на траву, не делая даже попытки взглянуть на поле.
— Как там?
Мехвод дернул ухом, прогоняя комара. Волосы на затылке, как слиплись, так и высохли — острыми, торчащими в разные стороны косицами.
— Стреляют. Наши все реже. Ихние все чаще…
— Я не про то… На поле что?
— А не видно никого. Затаились… Здесь они. Ждут и смотрят…
Вешка подтянулась, подвинулась на локтях. Выглянула в просвет между кустом и сросшимися стволами чего-то лиственного. При этом прижалась плечом к плечу Земелова. Вдохнула с ароматом травы и прелой листвы густой запах чужого пота.
На поле ничего не изменилось. Разве что один из бронетранспортеров, так и не доехавших до леса сейчас дымил сильнее.
Девушка скосила глаза влево. Рассмотрела напряженные скулы, заострившийся длинный нос, вздрагивающие белесые ресницы. На верхнюю губу мужчины с зудящим звоном опустился комар. Радек фыркнул, дернул лицом, сгоняя насекомое.
— Вот леший! Совсем зажрали… — тихо ругнулся Земелов и обернулся к ней. Заглянул расширенными зрачками в ее зрачки. — Слышь, командир, а ведь только пара наших отстреливается…
Она сама это слышала. Готова была к такому исходу. Неожиданностью стал заданный ею самой вопрос:
— Радек, ты кем до армии был?
Мехвод замер. Моргнул. Дернул губами. Отвернулся, отвел взгляд. Хмыкнул.
— Механиком-водителем в ДорСтрое… После восьми классов механическую школу закончил. На бульдозере работал…
Весна видела сейчас уголок глаза и выгоревшие ресницы. Напряженные, но без болезненного излома губы.
— У нас…
— Ты почему в школу командиров не пошел? — перебила девушка, — У тебя же полное среднее. И опыт. Ты ведь в Полночной войне участвовал? Вполне можешь экипажем командовать…
Про то, что его самостоятельность давно стала ей поперек горла, не сказала — оба об этом знали.
— Не хочу… — Земелов опять повернулся к ней и, глядя в глаза, улыбнулся. — Не по мне — людей на смерть отправлять.
Вешка дернулась. Хлебнула воздуха.
— Мне бы за себя ответить…
Зажмурилась. Сглотнула судорожно.
— Значит…, а я могу, да?
Радек кивнул. Улыбнулся еще шире.
— Да. Сможешь. Раз уже впряглась…
Девушка отвернулась. Не нашла слов. Молчанием согласилась. Уставилась на медленно встающие за лесом справа дымы — горело там густо и обильно, сильнее, чем на станции. В тихом ветре они поднимались почти вертикально, образуя столбы разной толщины, и на одной высоте резко смазывались сорванные верховым потоком воздуха. Там больше не стреляли. Зато дальше, намного дальше, на версты, глухо ворчала артиллерия — работали сразу десятки стволов.
— Эк у нас живенько становится, — выдохнул Земелов. — Знаешь… под Каумкамьелли мы двумя полками так вот встряли. Как шли походом, так и воткнулись в подготовленную оборону, да еще и в тыл нам зашли…
Слова текли спокойно, осмысленно, без того внутреннего напряжения, что сопутствует нарождающейся истерике. И без осуждения — не искал он сейчас виноватых… «В школу. Обязательно в школу командиров», — промолчала Вешка. Закрыла глаза.
