– Ты спасла меня.

Вайолет резко выпрямилась и сняла очки, чтобы вытереть глаза.

– Нет. Я позвонила в 9-1-1. Но все не зашло бы так далеко, если бы я что-нибудь предприняла раньше.

Я покачал головой. Пальцы потянулись к гитаре, чувствуя ее гладкое дерево и вес на коленях. Папа подарил мне ее на мой десятый день рождения. Тогда еще были хорошие времена. Когда она впервые оказалась у меня в руках, я почувствовал, словно мне вернули какую-то часть меня, о которой я раньше и не подозревал.

Вайолет была права – заложить гитару было равносильно тому, чтобы оторвать конечность и отдать ее тому потному парню за прилавком. Не думал, что когда-нибудь снова возьму ее в руки.

А теперь мне ее вернули. Теперь я могу играть и петь для Вайолет все песни, которые написал в ее комнате, пока она сидела в футе от меня и не подозревала, насколько совершенна…

– Но я никогда больше не буду такой невежественной, – сообщила Вайолет, снова надевая очки и выпрямляясь. – Диабет 1-го типа требует инъекций инсулина, контроля уровня глюкозы и соблюдения диеты. Я собираюсь изучить этот вопрос. Научусь делать инъекции и прокалывать палец, считывать показатели и следить за тем, чтобы твое состояние оставалось стабильным. И собираюсь контролировать тебя, чтобы ты выполнял все указания, заботился о себе, чтобы никогда… больше никогда…

Ее снова захлестнули рыдания, и из глаз полились слезы.

– Ви, не надо…

– Я так испугалась, Миллер, – прошептала она. – Прости.

– Ты не виновата.

Это меня разрывало чувство вины за то, что она видела меня таким, но в груди расцветала надежда. Ее слезы, ее страдания… Они могут означать только одно.

Она тоже меня любит…

Потом пришла медсестра и показала, как проверять кровь на датчике, который измеряет уровень сахара. Ви внимательно наблюдала, мысленно делая заметки.

– Можно мне посмотреть? – спросила Ви, когда медсестра закончила. – Когда-нибудь я стану врачом.

– Как закончишь, выброси в мусорное ведро. – Медсестра отдала ей индикаторную пластинку и вышла из комнаты. Вайолет подождала, пока она уйдет, и проколола себе палец.

– Что ты делаешь?

Она взяла меня за руку и прижала палец с рубиново-красной каплей крови на кончике к моему.

– Обещай мне, – произнесла она. – Обещай мне, что мы всегда будем друзьями. Я не могу снова потерять тебя. Никогда…

Всегда быть друзьями.

Мне хотелось рассмеяться и сказать ей, что это невозможно. Что я пересек границу в ту ночь, когда мы познакомились. Что рядом с ней вся моя жизнь собирается воедино из осколков, пусть даже ненадолго. Мы месяцы проводили вместе, и каждую минуту я пытался найти в себе мужество сказать ей, что бедный бездомный ребенок, которому нечего предложить, готов отдать за нее жизнь.

Я с трудом сглотнул и подавил рвущиеся наружу слова, потому что мне тринадцать и я не должен любить такую девушку. Так рано. Так всепоглощающе.

– Я обещаю…

– Я обещаю…

Я ударился лбом о стекло, когда автобус попал колесом в выбоину, выдернув меня из моих мыслей. Из воспоминаний о том утре в больнице, которое было лучшим и худшим одновременно. В тот день я не только понял, что люблю Вайолет, но и отпустил ее.

– Глупое чертово обещание.

Я оглядел почти пустой салон; было темно, и никто, казалось, не слышал меня. Или притворились. Футляр с гитарой лежал у меня на коленях, и я крепче сжал его, нервничая.

Теперь мы жили в разных концах школьного округа. Оказывается, моя госпитализация и поставленный четыре года назад диагноз имели и положительный эффект. Для подобных мне детей и их семей существовала благотворительная программа, чтобы помочь им встать на ноги, а также чтобы я ненароком не прикончил себя в машине, пытаясь ввести инсулин. Нам выделили социальное жилье на задворках на скалистом утесе с видом на пляж Лайтхаус.

Теперь для встречи с Вайолет мне приходилось ехать на автобусе, а не шататься вечерами по темному лесу, но я все равно старался видеть ее как можно чаще. Насколько позволяло ее свободное время, которого с каждым годом становилось все меньше.

«Она ускользает, потому что ты бесхребетный осел».

После того как Вайолет вернула мне гитару, она каждый вечер просила поиграть ей. Я раньше никогда ни для кого не играл. Она мой первый слушатель. Сидя вечерами в ее комнате, мы делали уроки или разговаривали, а потом она просила меня спеть. Что я и делал. Вместо того чтобы рассказать ей о своих чувствах, я пел и играл, а она так и не узнала. Даже не подозревала.

Она считала себя слишком скучной, чтобы понравиться парню, а я был слишком труслив, чтобы сказать ей, как она ошибается.

Я прятался за чужими песнями. Например, «Yellow» от Coldplay. Ее любимая. Она стала «нашей песней». Вайолет думала, что я выбрал ее, потому что она хорошо звучит на акустической гитаре. Но не подозревала, что каждое стихотворение посвящено ей. И она всегда плакала, повторяя снова и снова, какой я талантливый. Одаренный. Пророчила мне славу.

Я ей не верил, но знал, что хочу заниматься музыкой всю оставшуюся жизнь. Вайолет показала мне правильный путь, и я полюбил ее за это. Любил по тысяче причинам, но она высоко ценила нашу дружбу, поэтому я, стиснув зубы, уважал ее решение.

Я позволил ей болтать глупости о том, как ужасна любовь и как она все разрушает.

Позволял слушать, как спорят ее родители, и думать, что так происходит со всеми.

И я обещал быть ее другом. Поклялся на крови.

А чтобы вонзить нож еще глубже, она продолжала восхищаться этим ублюдком Ривером Уитмором. Я подозревал, что она лелеяла свое увлечение, потому что это было безопасно. В душе Вайолет тоже жили свои демоны, просто другие.

Но я больше не мог этого терпеть. Завтра был первый школьный день. Мне предстоял еще один год – наш выпускной год в старшей школе – и Вайолет никогда не узнает, что я чувствую. Я должен сказать ей, пока не стало слишком поздно. Убедить ее отбросить страх и увидеть, как хорошо и правильно нам будет вместе. Насколько идеально, черт побери.

Насколько мы подходим друг другу.

Должно быть, Вайолет меня ждала, потому что, как только я обошел ее дом, окно тут же открылось.

– Иди сюда, быстро!

Она помахала мне, в руках у нее шуршал белый прямоугольный конверт. Ее родителям было все равно, войду я в парадную дверь или нет. Но каждый вечер я взбирался по шпалере, как Ромео в пьесе. Только в той версии, где Ромео у Джульетты во френд-зоне. Жестоко.

Сначала я просунул в окно футляр с гитарой, и Ви осторожно отложила его в сторону, пока я, как обычно, заползал внутрь. И, как обычно, у меня перехватывало дыхание от ее вида.

Когда мы познакомились, Вайолет Макнамара была заучкой, как она сама себя назвала, но за последние четыре года превратилась из теплой, пушистой гусеницы в настоящую бабочку – глаза глубокого синего цвета, блестящие черные волосы и тело, которое благодаря футболу было в прекрасной форме, но округлое во всех правильных местах.

Для меня она само совершенство.

Мне нравилось, как она в задумчивости проводила языком по брекетам или как полировала очки о футболку, серьезная и умная, словно профессор колледжа.

Чертовски умная.

Два года назад она сняла брекеты. Вскоре после этого ей попали по лицу во время игры в футбол. Думаю, ей выписали дерьмовые контактные линзы, потому что она до сих пор не видела, насколько красива. А может, и видела, хотя никогда не говорила об этом. Но ее уверенность росла вместе с ней. Теперь она общалась не только со мной и Шайло, а еще и с подругами по учебной группе, девушками из футбольной команды, участвовала в дебатах и вступила в клуб математики и науки. Ее все любили, в том числе и популярные ученики.