– Подождите, – полковник подошёл к двери и постучал.

Выглянул майор. Оглядел оценивающе Петра и кивнул. Посторонился. Тишков зашёл в приёмную. Стандартная обстановка для Кремля: красно-кирпичная ковровая дорожка. Неудобные жёсткие стулья. Лакированный стол с кучей телефонов. Портрет Ленина. И вдоль стен – шкафы с папками.

Дверь в кабинет двойная. Шумоизоляция? Безопасность. Майор открыл одну и постучал во вторую.

– Александр Николаевич, тут Тишков Пётр Миронович.

– Пусть заходит, – дебильный разговор. Будто это Пётр у него аудиенции домогается.

Зашёл.

– Успешно ведь слетал? – Александр Николаевич руки не протянул. Вернее, протянул – но не здороваться, а приглашая на стул садиться.

– Спасибо.

– Чего спасибо? – мотнул головой.

Пятьдесят лет. Холёная голова. Даже благообразен. Губы немного тонковаты, и всё время чуть дёргаются – нервничает. Портит общее впечатление родинка справа у рта. Ага, вот в профиль благообразие пропадает. Череп неправильной формы. Как в фантастических фильмах – чуть вытянут назад и вверх. Может, и есть инопланетянин?

Нет – тем бы чувство стиля вживили в нейросеть, а этот оделся, как Бог (тьфу, ЦУМ) послал. Белая рубаха, серый неновый костюм, чуть мятый, и запонки с янтарём – не золотые даже. Большие, жёлто-коричневые. Ни под галстук, ни под костюм, ни даже под цвет глаз не подходят. Глаза-то серые. А носит. Гордится. Красивые.

– Александр Николаевич, как члену Политбюро докладываю. Сборная заняла первое место как по «золоту», так и по общему количеству медалей. Футболисты и обе сборные по волейболу стали чемпионами. Для футбола – достижение, ведь на двух олимпиадах вообще не были. Ансамбль «Крылья Родины» дал два концерта на стадионе «Ацтека» по просьбе президента страны. Эти концерты помогли успокоить протесты молодёжи. За это был обласкан президентом Мексики Густаво Диас Ордасом и награждён Орденом Культурных заслуг.

– Ерничаешь? Молодцы. Правда, молодцы. И тут бы наградить тебя надо. Брежнев бы обязательно так и сделал, – Шелепин нервно перебрал руками лежащие перед ним исписанные листки. Перевернул их, перехватив взгляд Петра.

– Ты ведь понимаешь, Пётр Миронович, что в Москве я тебя оставить не могу.

– Тесно вдвоём? – пропади оно всё.

– Смешно. Хотел отправить тебя послом в Танзанию. Как думаешь, почему – только «хотел»?

– Надо отвечать? Или это риторический вопрос?

– Сделай милость.

– Против Косыгин. Его в Свердловском зале не было. Против Гречко. Его тоже не было. Кто ещё? Ну, министров не считаем. А, конечно! Помпиду звонил, или сам де Голль?

– Умнейший человек. И всё у тебя всегда получается – обидно даже. Всё правильно – плюс Семичастный и Цинев с Цвигуном. Один Устинов слюной брызжет. Я его понимаю. Мне ты тоже не нравишься, не наш ты человек. И не в деньгах дело. Ты всегда к цели не напрямую идёшь, а обойти преграды норовишь. Приспособленец. Карьерист.

– Карьерист? Отправьте меня назад в Краснотурьинск. Я ведь в Москву не рвался, – Пётр наклонился над столом, приблизившись к Шелепину, – Отправите?

– Нет, конечно. Чего это у нас члены Политбюро будут горкомами маленьких городков руководить! Ладно бы ещё Москвы.

– Члены Политбюро? Москвы? Так вроде вы, Александр Николаевич, только что сказали, что не оставите в Москве.

Теперь была очередь Шелепина юродствовать. Не стал. Взял из ящика стола красную корочку и положил перед собой. Потом толкнул Петру.

– Кунаева застрелили из снайперской винтовки в аэропорту Алма-Аты. Место освободилось. Два места – в Политбюро и в Казахстане. Туда партия вас и пошлёт, товарищ Тишков.

– Неожиданно. Кто застрелил?

– Ищем. Ничего не ясно. Винтовка наша. Как бывший председатель Комитета склоняюсь к версии, что Семичастный высказал. США.

– Знаете, Александр Николаевич, главную присказку сыщиков: «Ищи, кому выгодно»?

Шелепин улыбнулся одним уголком рта. Пренебрежительно махнул кистью.

– На меня намекаешь? Нет. Да и неизвестно, чего это Брежнев так отреагировал.

А и в самом-то деле. Чего вдруг? Э, нет! Тут Кунаев сбоку. У Брежнева и в реальной истории инфаркт был, в августе или в сентябре 1968 года. Считалось, что из-за событий в Чехословакии. Сейчас октябрь – и вот он, инфаркт. История. Не свернёшь её с пути. Но тогда довольно легко отделался – а тут решила она подкорректировать достижения Петра. Вариант.

– А в мире чего происходит?

– Затаились все. Голоса-то сначала растрезвонили, а теперь и они молчат. Звонят главы государств, здоровьем Леонида Ильича интересуются.

– Китай?

– А что Китай? Что-то знаешь? – насторожился.

Пётр мно-ого чего знал. Не специально – просто об этом все знают. Даманский. Вот уже через несколько месяцев. А потом – как раз на границе с Казахстаном. И ещё тысячи беженцев туда из Китая. Уже было, или ещё будет? Почти ведь война начнётся, и только срочный визит Косыгина в Пекин на обратном пути из Вьетнама её предотвратит. А во Вьетнам он полетит хоронить Хо Ши Мина. Весной. Есть ещё несколько месяцев. И что сказать «Железному Шурику»? Звучит-то противно – «Шурик». Клоун из комедий Гайдая.

Шелепин вздрогнул, когда Тишков произнёс: «Китай». Листки, что лежали перед ним, были докладной запиской трёх ведомств. Свою информацию дал КГБ, в основном пограничники, свою – МИД, и, кроме того, были данные министерства обороны. Шелепин работал над документом уже целый день. Там, на границе с Китаем, всё было плохо. Там дело шло к войне, а СССР, как всегда, перед любой войной, был не готов. И виной тому опять Хрущёв – он вдрызг поссорился с Мао, и он же практически свёл на нет возможности по защите границ. Огромная граница! Таджикистан, Киргизия, Казахстан, и потом РСФСР. Тысячи километров – и она толком не защищена. Более того, там и частей Советской армии почти нет. Всё в Европе.

И вот этот министр сельского хозяйства в лоб задаёт вопрос, о котором и знать-то не должен. Вообще странный человек. Словно с другой планеты, или будто у него волшебная палочка есть.

Шелепин бросил взгляд на перевёрнутые листы. Там уже была не сама записка, а сделанный им от руки конспект. Самое важное: ситуация в пограничных с Китаем областях.

Ох, непростая она была – ситуация в этих областях. Начиная с 1955 года, китайское руководство стало уделять повышенное внимание тем районам страны, где влияние СССР было достаточно велико: Северная Маньчжурия, Внутренняя Монголия и Синьцзян. Эти области стали объектом массовой миграции населения ханьской национальности (собственно китайцы), почти сто тысяч демобилизованных солдат Народно-освободительной армии Китая (НОАК) расселились вдоль берегов Амура, Уссури и в Синьцзяне. И это не просто бывшие солдаты – это те, кто прошёл Корейскую войну. Политика ассимиляции привела к тому, что в 1958 году, после объявления Мао Цзэдуном «большого скачка», в Синьцзяне вспыхнуло антикитайское восстание мусульманских народов. Ответом стало проведение, по решению Центрального Комитета Компартии, языковой реформы (все языки, кроме китайского, были переведены с кириллицы на латинский алфавит) и закрытие советско-китайской границы, что ударило в первую очередь по кочевавшим на горных пастбищах СССР и КНР скотоводческим народностям. Эти действия, плюс неразумная национальная политика КПК, привели к тому, что весной 1962 года около шестидесяти двух тысяч казахов и уйгуров, вместе с частями 5-го Синьцзянского армейского корпуса, перешли границу СССР и расселились в Казахстане. Это событие ещё больше осложнило советско-китайские отношения, и так уже не отличавшиеся особой теплотой.