По мнению Кейси и еще небольшого количества людей, компромиссы стоили того. Большинство же отвергало жизнь упакованных в контейнеры овощей. Неважно, для своего блага или для блага планеты. Такие люди оставались на земных территориях. Да, погода все экстремальнее, но ничего, терпимо. Да, арктическое таяние прискорбно, но не влияет на них так, как на популяцию островов или прибрежных зон. Земля, десятилетиями страдая от глубокой добычи полезных ископаемых, мстила масштабными землетрясениями, лесными пожарами, ураганами, муссонами. Природные катаклизмы ускоряли катастрофу, созданную руками человека. Строительство химических заводов и атомных электростанций загрязняло атмосферу, сушу и воду радиоаксонами, наночастицами и микроциногенами.

Мировое сознание перевернулось за одну ночь. Экогорода, ранее считавшиеся утопией, были удалены из эпицентров бедствий. А голография из неподвижных капсул, когда-то расцениваемая как ограничительная мера, стала олицетворять свободу и безопасность. Для чего подвергать себя испытаниям реальной жизни, если она так изменилась? Зачем? А что бы сказала сестра? Кейси знала ответ.

Границы существовали для того, чтобы Силия могла их нарушать. Нет запретов, нет проблем. Сестра жила в мире, отдаленном от реальности. Именно поэтому людям трудно смириться с ее исчезновением. Одни прямо отрицали случившееся.

Пятьдесят байтов, что сегодня она появится здесь.

Другие скорбели.

У меня тоже есть сестра.

Третьи винили себя.

Не могу спать… Я должен знать, моя ли вина.

Абсурдные эмоции. Да, Силия ушла, но никакая бессонница ситуацию не исправит. Вина неуместна. Иррациональна.

Хотелось бы Кейси ее не чувствовать.

ЖДИ МЕНЯ, КЕЙ. Я иду к тебе.

Кровь стекает в водосток раковины М.М. Вода очищает пропеллер.

Высушив лезвия свитером, я молоточком простукиваю вмятины. Руки трясутся так, что чудом не попадаю по пальцам. Сердце вот-вот разорвется. Болт дважды падает на песок. Наконец сажаю его на вал и завинчиваю пропеллер.

Наконец-то! Все готово. Солнечные батареи М.М. переделаны в мотор. На закате вытаскиваю Хьюберта для пробного запуска. Как только мы оказываемся в воде, завожу двигатель и ползу к корме.

– Давай, Берт. Не подведи!

Хьюберт стонет. Я держусь за борт.

– Давай же, ну!

Движение волны под нами отбрасывает меня на корму. Готовлюсь к следующему крену, которого нет. Потому что Хьюберт плывет. Он плывет, прыгая по волнам, взбивая пену. И хочется расцеловать его. Я выравниваю наклон, проверяю румпель и направляюсь к берегу. Оставив Хьюберта на пляже, вбегаю в дом, чтобы взять припасы. Кое-какое печенье из таро заплесневело. Без сожалений выбрасываю его на пол кухни и беру свежее из стеклянной банки М.М. Широким жестом опустошаю сразу всю банку. Ведь я еду домой!

– Абсолютно не согласна, – Ты-я следует за мной, пока я переношу вещи и раскладываю их в шкафчике под кормой.

– С самого начала ты знала, чем это закончится.

– Согласна.

– Для тебя мой отъезд не должен быть сюрпризом.

– Не согласна.

– Ты противоречишь сама себе, – упрекаю я, но она не смотрит на меня.

Она смотрит на море. И я вместе с ней. В моих снах, где я различаю цвета и плаваю днями напролет, есть другие острова и парящие в воздухе города. Но сны – лишь сны. Я им не доверяю.

Правда в том, что я понятия не имею, где Кей. Джоули! Да я не знаю, где нахожусь сама! Раньше заплывала на Хьюберте так далеко, как могла, надеясь увидеть землю или хотя бы что-нибудь. Но вокруг нас только бескрайние просторы неспокойного моря. Вспоминаю, как здесь было хорошо. Идиллия в лучшие дни, ураган – в худшие. Слишком много вещей и много воды. Слишком мало вещей. Лишь тишина и солнце будут наблюдать, как я тону.

Дрожа, возвращаюсь в дом. Поднимаюсь по ступенькам, прислушиваясь к шепоту песчинок под ногами, прохожу на кухню. Распахнутые окна приглашают в гости морской бриз. В ветреные дни он оживляет каждый уголок: гуляет на кухне, долетает до скромного холла, танцует с рваным кружевом занавесок гостиной и засыпает в кресле-качалке спальни. Но и без морского очарования здесь чувствуется жизнь: в нескладном сочетании мебели из разных эпох, в простой планировке комнат без сюрпризов, в нишах стен, словно переходах в другие миры.

Дом, вероятно, являлся фамильной гордостью, ценной и любимой, переходящей по наследству. Когда я впервые вытащила свитер из гардероба М.М., у меня возникло искушение остаться. Возможно, я сойду с ума в одиночестве, или полностью потеряю зрение, или таро подхватит гниль и погибнет. Будущее слишком абстрактно, а здесь и сейчас я в безопасности. Мы заботимся друг о друге: дом М.М. и я.

Позади меня скрипит дверь. Я не поворачиваюсь, потому что, кроме нас с Ты-ей, в доме никого нет. Она появляется, держа что-то в руках: вязаный свитер, украшенный мордами мопсов на груди.

Комок поднимается в горле при воспоминаниях о первом дне. Втянув воздух в сдутые легкие, я очнулась на берегу, обнаженная, как будто только что родилась. Здешняя вода никогда не отличалась теплом, но в тот день она была просто ледяной. Зубы от холода стучали так громко, что вызывали вспышки перед глазами. Кое-как я доползла до дома по галькам, погруженным в пески. М.М. спасла мне жизнь. Вернее, ее свитера. Я вытащила из шкафа, откуда тут же вылетела моль, один с изображением мопса. Пуловер был толстым и теплым. Идеальным.

Потребовался целый день, чтобы унять дрожь. Целая неделя, чтобы вспомнить имя. Воспоминания возвращались обрывками. О цветном мире, который я перестала видеть. О сестре, ждущей меня дома, где бы он ни был. Я ощущаю нашу близость в крови. Должно быть, она умирает от переживаний, потеряв меня. Наверное, я забываю ее, а вдруг она меня тоже?

Сердце сжимается при взгляде на свитер. Своим врагом я считала море. Но на самом деле, мой враг – этот дом, эта одежда. Даже Ты-я. Они окружили меня комфортом. Комфортом, к которому я привыкла.

Выхожу из спальни. Из гостиной. Плевать на печенье на полу кухни. Спускаюсь по ступенькам крыльца. Ты-я следует за мной. Она наблюдает, как металлической пластиной, добытой в Судоверфи, я выцарапываю на перилах еще одну полосу – еще один прожитый день. Перила испещрены длинными линиями. Если повезет, сегодняшняя станет последней.

– Останься здесь, – приказываю Ты-е.

Она мигает, все еще держа свитер в руках.

– Просто… останься. Хорошо?

Сглатываю подступивший ком, отворачиваюсь и бегу к Хьюберту. Не оглядываясь, толкаю его в воду, забираюсь внутрь и включаю мотор.

Солнце садится за горизонт. Мы плывем к нему навстречу. С трудом, будто бреду сквозь сухие пески, я воскрешаю в памяти медово-яблочные оттенки заката. Вскоре угольно-серое небо чернеет. Всходит тусклая луна, похожая на старинную лампу. Пару часов спустя мы оказываемся в центре спокойной глади моря. Я выключаю мотор, чтобы сэкономить батареи и отдохнуть. Запасной пуловер под головой. Звезды на небе – последнее, что я вижу. А потом снова встает солнце, освещая море серыми искрами. И я снова запускаю мотор.

Зарубки на борту Хьюберта означают каждый пройденный день. Пью воду в полной уверенности, что скоро будет дождь. Грызу печенье и пытаюсь вести беседу.

– Берт, милый. Думаешь, мы держим верный курс? А хочешь посмеяться? Ладно… думаю, что нет.

– А я все равно расскажу: «Почему рыбы молчат? Потому что набрали в рот воды».

Хорошо, пожалуй, остановлюсь.

– Почему ты не отвечаешь, когда я ругаюсь?

– Джоули! Ты хуже Ты-и. Ну скажи хоть что-нибудь!

Через неделю я перестаю разговаривать с Хьюбертом, потому что у меня заканчивается вода.

Передо мной стоял выбор: взять побольше воды, но плыть медленно, или надеяться на дождь. Я выбрала дождь. На острове он идет как минимум два раза в неделю. Но здесь его нет. Пока нет.

Пытаюсь вздремнуть – единственный способ не обращать внимания на жажду. Неожиданно что-то капнуло на голову. Дерьмо чайки? Удивленно озираюсь. На небе нет птиц. Еще одна капля. И я почти рыдаю от счастья.