Взгляд переместился на лежащую здесь же сумку, и маг хмыкнул, заставив человека поднять веки.

— Ты знаешь, кто я? — спокойно поинтересовался Рейстлин. Расширившиеся от страха глаза жреца показали, что знает.

Превозмогая невыносимую боль, тот вскинул дрожащие руки вверх.

— О, Такхизис, взываю к тебе: пусть сдохнет глупец, посмевший служителю Твоему преградить путь по исполнению воли Твоей… — зло проговорил раненый.

Но несмотря на всю отчаянную страсть, вложенную в мольбу, ничего не произошло. Связанная клятвой Паладайном — сущностью не менее могущественной, чем она сама — нарушить эту клятву без вреда для себя богиня не могла, о чем Маджере, конечно же, прекрасно знал. Жрец устало уронил руки на грудь.

— Какова воля её? Как ты попал в Бездну? — потребовал долгожданного ответа маг.

Казалось вот оно — то, ради чего были все его старания. Вот причина, по которой бросались ему под ноги древние камни забытых руин. Узнать о другом выходе. Преградить ненавистной богине путь к нему и украсть её шанс на свободу.

— У тебя нет власти надо мной, павший архимаг, — оскалился жрец и тут же заорал, когда тот, ничуть не изменившись в лице, наступил на повреждённую ногу тяжёлым сапогом. Скол сломанной кости пропорол ещё относительно здоровые ткани, войдя в них, как нож в масло. — Даже если убьёшь, — прошипел сквозь зубы.

— Убить тебя? Но зачем же? — Рейстлин кривовато усмехнулся.

Да, Тёмная Королева в этот раз перестаралась и сломала хрупкую марионетку раньше срока, но для какого представления она её готовила?..

— Я могу и уйти, но от этого ничего не изменится — ты все равно умрёшь. Твоя рана смертельна. Она вытянет из тебя жизнь рано или поздно. Молись, чтобы всё-таки рано, а не медленно и мучительно, — он обратил жуткий взор на змеящиеся меж багрово-красных песчинок и сливающиеся с ними алые ручейки жреческой крови.

— А ты… Неужели вылечишь меня? — недоверчиво фыркнул раненый. Лицо его уже заметно побледнело, а в отблескивающих в тени капюшона глазах затаилась искорка безысходного безумства.

— Я избавлю тебя от мук, — заявил Рейстлин, внимательно вглядываясь в эту самую искру. Было в ней нечто неуловимо знакомое и понятное, но что именно — он вспомнить никак не мог.

Жрец одарил презрительным взглядом оброненную ношу, уже успевшую пропитаться алым цветом стремительно уходящей из его жил крови, и тут же, прикрыв веки, резко и отрывисто захохотал.

— Мне нечего тебе предложить, вся моя жизнь стоила лишь клочка бумаги и большого камня!.. — неожиданно закричал он. Лицо и кисти рук, неприкрытые мантией, от этого рывка побелели ещё сильнее под темнеющей коркой засыхающей крови. Жрец с судорожным вздохом поднял взгляд на мага. — Бери сумку и заканчивай уже… это…

Жёлтые глаза заинтересованно прищурились в попытке понять причину истеричного выкрика, но уже через секунду снова похолодели, и их обладатель, чуть кивнув, склонился к земле. Брезгливости совершенно не было, когда он открывал грубую холщовую сумку, зашедшую багровыми пятнами. Пусть те и оставляли разводы на длинных костлявых пальцах — Рейстлин уже давно не боялся запачкать руки в чужой крови.

Белые брови удивлённо взметнулись вверх, когда маг наконец увидел содержимое свёртка. Взор снова обратился к умирающему жрецу. Действительно. Клочок бумаги и камень. Было бы в Маджере чуть меньше достоинства и чуть больше злорадного участия — он бы наверняка рассмеялся тоже. Но, к сожалению или к счастью, участь слуги Такхизис вызывала в маге лишь лёгкое раздражение от непроходимой глупости того.

— Сделка… — напомнил жрец, с трудом разлепив тёмные губы.

Рейстлин накинул на плечо злосчастную сумку, зачерпнул рукой горсть красного песка и встал, опираясь другой на остатки каменной стены.

— Аст тарасак синуралан кринави, — прозвучали подобно шелесту слова простого заклинания, и жрец, прикрывший веки от лезущих под них песчинок, закрыл их уже навсегда, а маг, сделав было несколько шагов прочь, осел обратно на треклятый песок, чтобы перевести дух.

Пальцы снова нащупали в сумке тонкий бумажный конверт.

***

По бескрайней, обделённой горизонтом плоскости Бездны двигалась колонна людей в чёрных одеждах. Монотонно, не меняя темпа, въедались носки их сапог в алые пески. На плече каждого висели грубые холщовые сумки, с каждым новым шагом всё больше натирая кожу под мантией шершавым, будто наждак, ремнём. Люди кривили губы, то ли страдая от ощущаемой боли, то ли смеясь над ней — для жрецов богини Тьмы всё едино.

— Как думаешь, посвящённый Тилор, могла ли наша Королева сделать это специально? Сумки эти проклятые подсунуть? Чтобы посмеяться над нами?

Идущий впереди старик, не сбиваясь с шага, чуть повернул голову и одарил спрашивающего ехидной усмешкой через плечо. Ведь правда смешно, а тот не понимает. Он всего лишь юнец ещё. Юные послушники Тьмы — они все над болью смеяться пока не умеют: с широкого лба градом катятся капли пота, чёрные глаза под сведёнными бровями полыхают тупой злобой на весь мир. За то, что он им, беднягам, позволяет так незаслуженно страдать. Как же наивны эти юные послушники.

Взгляд старика вернулся на место. Куда-то туда, где должен быть скрыт если и не конец их пути, так во всяком случае уж точно промежуточная остановка.

— Не думаешь же ты, что богине есть дело до тебя, щенок? До кого-то из нас?

Жёсткий ответ заставил юнца дёрнуться, словно от увесистого подзатыльника. Но он тут же выпрямился и надменно покачал головой. Упрямый.

— Но ведь это я нужен ей, а не она мне, — заявил жрец. Старшие товарищи бросили на того пару презрительно-насмешливых взглядов, но переубеждать самодовольного идиота всё же не стали. Может, потому что имели ярко выраженное чувство собственного достоинства. Может, потому что знали, как за подобные речи карает сама Такхизис. Может, банально потому, что в глубине своих чёрствых и эгоистичных сердец считали точно так же… Кто их знает? Для жрецов богини Тьмы всё едино.

В это время на зыбкой и подвижной грани между песками и тёмным куполом, напоминающим привычное криннское небо весьма отдалённо, возникли, наконец, руины. Красные барханы перед быстро движущейся колонной проплывали тягуче и неправдоподобно медленно. И вдруг шедший впереди старик застыл в сотне шагов от частично сохранившейся стены. Молча вгляделся в пустоту прямо перед собой.

— Что там? — заинтересованно нарушил тишину один из его спутников.

Старый жрец лишь покачал головой. Интересно им, да?

А ведь это всё-таки не промежуточная остановка. Конец. Окончательный и бесповоротный.

***

«Артефакт из чужого мира откроет нашей Королеве путь на Кринн, когда рог мазанёт по священным стенам в окружении девяти каменных свидетелей», — значилось корявым почерком в том письме, адресованном покойнику.

Сколько Рейстлин не перечитывал эту одинокую строчку, избавиться от чувства нелепости происходящего никак не мог. Девять простых булыжников и некий артефакт — и вот уже Всебесцветной не нужны драконы или легионы, чтобы избавиться от своего многовекового заточения? Нет, не может такого быть. Слишком уж всё просто, чтобы оказаться правдой. Кому, как не Властелину Прошлого и Настоящего об этом знать?

Рейстлин перечитывал начертанное на листке раз за разом. Натирал его травами на предмет ещё каких-либо символов, оставленных между строк воском, проверял плотную бумагу с помощью магии. Со всем возможным вниманием разглядывал уродливый угловатый булыжник, обнаружившийся в той же сумке, но никакого результата…

— Её Темнейшество в очередной раз тычет божественным пальцем в небо, — наконец саркастически заключил маг и без колебаний поджёг лежащий на песке листок магической искрой. Языки огня начали медленно разрушать бумагу. Сначала — искривляя в агонии смятые неаккуратными жрецами края. Затем — пожирая белую тонкую плоть, всё ближе подбираясь к затаившемуся где-то в середине кровавому пятну.

Пламя плевалось новыми искрами. Горящие точки сплетались в линии и окружности, на глазах расцветали в скупой палитре тёмных оттенков. Рейстлин знал, что это было — Такхизис. Ей требовалось время, чтобы сплести из хрупкой материи собственный изящный силуэт. Время, конечно, ничтожно малое, но наделённому проклятьем Раэланы магу достаточно было и его. Достаточно, чтобы разглядеть, что взирающая на него Королева не более чем иллюзия. Рейстлин очень надеялся, что ему удалось скрыть от взгляда бездонных очей своё облегчение.