Должно же быть что-то.

          Рони снова захныкала.

          Данте опустился перед ней на колени, как делал это бессчетное количество раз, и увидел, как ее лицо заливают слезы, а слова застряли между ними. Его голова упала ей на колени, а руки вцепились в спинку стула.

          — Ты не убьешь ее, — все тем же ровным голосом произнес отец, — Я отдам ее людям, которые сначала овладеют ею, а потом убьют. Она будет страдать. С другой стороны, ты можешь предоставить ей пощаду, мой мальчик.

          Нет.

          Нет.

          Он не мог. Это его вина. Ему не следовало связываться с ней. Столько лет они провели вместе, и вот к чему это привело.

          — У тебя есть две минуты на выбор.

          Две минуты.

          Сто двадцать секунд.

          Внезапно Данте услышал каждый удар своего сердца, бьющегося в голове, кровь прилила к ушам, тикала, как бомба замедленного действия, с каждой секундой приближаясь к взрыву.

          Он посмотрел в широко раскрытые испуганные голубые глаза молодой девушки, которая осмелилась остаться с ним, зная, что он выберет. Он не мог позволить ей страдать от рук людей своего отца. Он не мог позволить ей умереть вот так. Он ни хрена не мог сделать. Он был беспомощным маленьким придурком, который думал, что ему сойдет с рук игра с огнем, не обжигая ни себя, ни свою возлюбленную.

          — Ублюдок! — закричал он в беспомощном отчаянии, поднимаясь, чтобы поднять пустой стул и швырнуть его через всю комнату.

          Он оглянулся на отца, сердце его бешено колотилось.

          — Не заставляй меня делать это.

          — Одна минута, — последовал ответ.

          Схватившись кулаками за волосы, Данте затрясся, воя в потолок от беспомощности, не желая делать то единственное, что он должен был сделать, чтобы пощадить ее.

          — Тридцать секунд.

          Напряжение в комнате нарастало.

          Глубоко выдохнув, Данте медленно позволил чувству спокойствия овладеть собой. Не говоря ни слова, он подошел к отцу и достал из внутреннего кармана пиджака нож, чувствуя в руке небольшой вес, похожий на камень.

          — Ты освободишь этого зверя, отец, сделаешь это, зная, что однажды он убьет и тебя. Это твой последний шанс остановить это безумие.

          Отец почти гордо улыбнулся. Этот человек был чертовски трахнут на голову.

          — Время вышло, сынок.

          Закрыв на мгновение глаза, Данте испытал искушение порезать его ножом. Но это ничего не решит, Рони все равно умрет, и подземный мир погрузится в хаос, с которым он еще не был готов справиться.

          Взяв нож, он снова опустился на колени и снял скотч с ее рта, мокрого от слез.

          — Должен быть какой-то выход, Данте, — голос Рони дрожал, она тряслась всем телом. — Пожалуйста, не делай этого.

          Данте посмотрел ей в глаза, его собственные горели, горло сжалось.

          — Прости меня, Рони, — услышал он свой огрубевший от боли голос.

          С этими словами он вонзил клинок ей прямо в сердце.

          Ее крик пронзил воздух, в горле забулькала кровь, сочащаяся из колотой раны. Дрожащими руками он вытащил клинок и приставил его к ее шее, той самой шее, которую целовал столько раз, — перерезав сонную артерию, подарив ей мгновенную смерть. Она этого не заслужила. Это останется отпечатком на всю жизнь.

          Несмотря на все это, он смотрел ей в глаза, видя, как жизнь медленно вытекает из ее тела, а его собственное меняется с каждой секундой, его сердце ожесточается.

          — Дан... — она в последний раз поперхнулась кровью, прежде чем обмякнуть.

          Все было кончено в считанные секунды.

          Данте продолжал смотреть на ее пустое лицо, чувствуя, как ее кровь растекается вокруг них, что-то холодное поселилось в его сердце. Он не смог защитить ее. Его первая любовь, его первое убийство.

          Кто-то хлопнул его по спине. Его отец.

          Данте посмотрел на свои руки, испачканные ее кровью, почувствовал, как в нем закипает ярость, и глубоко вздохнул.

          Сейчас не время.

          Однажды. Он заставит его заплатить за мать, за брата, за Рони. Однажды. Ему оставалось только ждать. Ему оставалось только ждать и терпеливо копать его могилу. Он просто должен был играть не на открытом месте, как раньше, а в тени, где Ищейка Марони не учует его.

          Однажды.

          — Похороните ее, — услышал он приказ отца, но Данте покачал головой, его сердце было тяжелым, тело покрыто ее кровью.

          — Нет. Я сам сделаю это.

          После паузы отец кивнул мужчинам, чтобы они убирали хижину, и ушел.

          Данте встал, его руки слегка дрожали, когда он разрезал веревки, связывающие ее, и поднял ее. Ее тело казалось тяжелым, тяжелее, чем когда он поднимал ее раньше.

          Не глядя на мужчин, он вышел из хижины и углубился в лес, тишина, холод и ее тело были его единственной компанией. Он почувствовал, как первая слеза скатилась с его глаз, и сжал челюсти, моргая, чтобы прояснить зрение, когда приблизился к озеру. Нет. Он не заплачет. Его отец был прав, это урок, урок никогда, никогда не показывать свою слабость, все, что может быть использовано против него, по крайней мере, не там, где кто-то мог видеть. Вот тут-то он и подвел Рони. Он был умен, он был резким, и был хитрым. И в будущем он собирался использовать каждую из этих вещей в свою пользу, позволяя отцу думать, что он на поводке. Маска. Он наденет маску.

          — Держи.

          Данте обернулся на голос и увидел Тристана, стоящего на небольшой поляне с лопатой и кучей одежды рядом с ним, между ними была вырыта яма в земле. Он удивленно посмотрел на младшего, но промолчал.

          Тристан тихо достал хлопчатобумажную простыню и положил ее на землю, показывая Данте, чтобы тот положил на нее тело Рони. Данте сделал это почти на автопилоте, в последний раз взглянув на еще одно безжизненное тело девушки, о которой он заботился. Тристан завернул ее труп, связав простыни в аккуратные узлы, которые заставили Данте сжать челюсти.

          — И твоя одежда тоже, — быстро сказал мелкий.

          Данте понял, что он был прав. Одежда была вся в крови. Им нужно будет уйти.

          Сняв кожаную куртку, Данте секунду подержал ее в руках, понимая, что, вероятно, больше никогда не наденет, и бросил в яму. Раздевшись догола, стоя на ледяном ветру, он чувствовал, как холод проникает глубоко в кости, в самое сердце.

          — Иди умойся, — Тристан кивнул на озеро, и Данте почему-то прислушался к мальчику.

          Его мозг не работал. Вода была холодной, но холод не проникал в мозг. Когда он взял воду и потер кожу, он понял, что внутри него что-то меняется. После всего, что произошло за последний час, Данте уже не был прежним. Хотя он смывал кровь с кожи, она уже просочилась в поры, смешиваясь с венами, оставляя шрам на сердце каждый раз, когда оно билось.

          Каким бы чистым он ни был, Данте вернулся к могиле и увидел, что Тристан почти закончил ее закапывать. Эта маленькая помощь была неожиданной. Даже внимательной. Он никогда бы так не описал мальчика.

          Наклонившись, чтобы собрать одежду в кучу рядом с ним, Данте нашел свой собственный белый свитер, джинсы и ботинки. Нахмурившись, он посмотрел на семнадцатилетнего юношу, самоотверженно закапывающего землю.

          — Ты вломился в мой дом? — спросил он, слегка удивленный.

          Тристан пожал плечами, на его лице блестели капельки пота.

          — Вломиться было нетрудно.

          Данте покачал головой. Быстро одевшись, он сел на берегу озера и, разминая пальцы, посмотрел на особняк на холме, венчавший лес. Через несколько минут Тристан подошел и сел рядом с ним, отбросив лопату в сторону и протянув ему бутылку Джека Дэниэлса из тайника Данте.