Когда он перестал дышать, я обломала ветки с кустов и накрыла его. Вскоре его тело было скрыто, просто еще одна часть леса. Животные найдут его и прикончат, а затем бактерии медленно разложат тело. Скоро все будет так, будто его здесь никогда и не было, единственными, кто будет помнить о нем, будут растения, которые использовали его остатки в качестве топлива для своих корней.

— Тебе не следовало пытаться причинить мне боль, — сказала я. — Тебе не следовало пытаться причинить вред моему сыну.

Он не ответил. Как он мог? Я убила его.

Позади меня раздался шорох, но я не обернулась. Мгновение спустя Бабушка потерлась о мои лодыжки, глубоко мурлыча. Она задрала нос к скрытому телу.

Когда я забралась на верхушки деревьев, у Николая было странное выражение лица. Я вымыла руки в ближайшей луже, но запах крови и смерти все еще витал в воздухе.

— Поспи немного, мой дикий мальчик, — сказала я.

Бабушка последовала за мной, и они свернулись калачиком, согреваясь.

Даже когда наступила ночь и нас окутала тьма, я не спала. Я наблюдала за нашим окружением, глаза медленно становились острее из-за отсутствия света.

Какая-то часть меня боролась за здравомыслие, за человечность. Но более первобытная часть отказывалась отпускать. Вместо этого, чем больше времени я проводила, выживая, как животное, тем больше я чувствовала, что мыслю, как животное. Становлюсь похожей на одного из них.

Я поцеловала сына в лоб, когда он спал, мягкий, как перышко.

— Я буду охранять тебя, — прошептала я. — Я буду лучше, чем моя мать. Затем мать твоего отца. Я буду охранять тебя.

И я бы так и сделала.

Даже если это означало бы потерять себя в процессе.

4

Константин Тарханов

Предатель умер легко.

Он упал на пол, как мешок с пшеницей, воздух и жизнь покинули его тело. Кровь прилипала ко всему, с чем она соприкасалась, включая мои руки и манжету. Я расправил их. Окровавленные манжеты это одно, но мятые? В конце концов, я джентльмен.

— Что-нибудь?

Я повернул голову. Даника прижалась к стене, будто пыталась раствориться в кирпичах. Пот покрылся блестящим блеском, натруженным после многочасовых допросов и пребывания в ловушке под banya — баней. Все мужчины бросили меня на допрос, но Дани, как ни странно, осталась.

— Нет, — вспомнил я ее вопрос. — Местонахождение Татьяны остается неизвестным.

Даника прикусила губу.

— Титус, — поправила она. — Ее зовут Титус. Татьяна женщина, которую мы любили; Титус женщина, лишающая жизни невинных.

— Это один и тот же человек. — я приложил усилия, смягчая голос. Даника с трудом справлялась с потерей своей суррогатной матери и своего самого дорогого друга. — Иногда те, кого мы любим больше всего, причиняют нам сильнейшую боль.

Что-то промелькнуло в ее глазах. Она знала, что я говорю не о Татьяне.

Какая-то необузданная часть меня хотела ткнуть Данику, попытаться нажать на ее кнопки. Я хотел, чтобы она разозлилась настолько, чтобы произнести ее имя. Хватит плясать вокруг да около, хватит хитрых взглядов и незаконченных предложений.

Но я бы не стал так поступать с Даникой.

Я приберег бы этот гнев для своих врагов — даже если бы они использовали ее имя только для того, чтобы посмеяться надо мной или вызвать мою ярость. Где она сейчас? Титус хочет ее смерти; кто сказал, что ее кости уже не лежат на короне моего господина?

К чести моих врагов, эта тактика обычно срабатывала. Произнесение ее имени приводило меня в ярость, вызывая ту реакцию, которую они хотели. Но они никогда не могли наслаждаться этим долго. Их смерть наступала быстро.

Это моя семья избегала этой темы, как чумы. Ни один из них не произносил ее имени в течение трех лет.

Иногда я беззвучно произносил слоги, напоминая своему языку, как это ощущается.

— Олежка сказал, что он идет по другому следу. Мы должны пойти и поговорить с ним. — голос Даники вырвал меня из моих мыслей.

Я подозревал, что именно поэтому она последовала за мной в темноту, чтобы она могла стать моим путем обратно к свету.

Если бы только она знала, что для меня уже слишком поздно. Небеса сгорят прежде, чем они увидят, как я войду в их жемчужные врата. Моя душа теперь была собранием насилия и ненависти, крови и безумия. Облегчения не настанет — за исключением того момента, когда я, наконец, испущу свой последний вздох.

Несколько дней я размышлял об этом. Пуля в голову, падение с крыши.

Но тогда кто сделает мир безопасным для моей семьи? Для моих племянниц и племянников? Я единственный, кто способен на это. Единственный, кому больше нечего терять.

— Оставь его, пока он не приведет кого-нибудь к нам, — сказал я ей. — Это его работа.

— Его работа убивать.

А не доставлять добычу в твоё подземелье, она не добавила.

Я отошел от тела и вышел из комнаты. Когда я распахнул перед ней дверь, Даника приложила все усилия, чтобы смотреть куда угодно, только не на изуродованный труп, который мы оставили позади. Она никогда бы в этом не призналась, но большую часть времени держала глаза закрытыми, в некоторых местах даже закрывала уши.

Выйдя в коридор, она притормозила. На несколько мгновений воцарилась напряженная тишина.

— Все в порядке, Даника?

Она взглянула на меня, медово-карие глаза блестели от слез.

— Ты... ты веришь в то, что он сказал?

— В какую часть?

Даника посмотрела на свои руки.

— В том, что ее... нет?

Во мне поднялся вихрь эмоций, но я сохранил ясное выражение лица.

— У Татьяны был шанс убить ее, но она этого не сделала.

— У нее был шанс убить всех нас, — отметила Дани. — В течение многих лет. И все же она этого не сделала.

— Змеи терпеливы.

Она подняла глаза и встретилась со мной взглядом.

Одна из причин, по которой Даника была таким хорошим следователем, заключалась в том, что, когда она обращала все свое внимание на тебя, ты чувствовал себя единственным человеком во всем мире. У нее цепкие глаза, сказала Роксана, когда впервые вошла в семью. С одного взгляда ты попадаешь под ее чары.

Как обычно, Роксана оказалась права.

— Да, — сказала Даника более тихим, но не менее требовательным голосом. — Они такие, не так ли?

Более слабый мужчина ответил бы на вопрос Даники на одном дыхании. Первичная и гормональная часть их мозга преобладает над их рациональным мышлением.

Но я знал, что лучше не поддаваться чарам Дани. В конце концов, как вы думаете, кто ее обучал? Взрастил ее способности? Это определенно не был обаятельный Артем, грубый Роман или мечтательница Роксана. Даже Татьяна и Дмитрий, хотя они оба души в ней не чаяли в юности.

Именно эта привязанность, которую я испытывал к ней, помешала мне воспринять ее слова как вызов. Если бы один из моих людей так со мной разговаривал, я бы обрызгал стены его кровью.

— Все сделано?

Роман вышел из конца коридора, его глаза сразу же обратились к Данике. Он спорил, когда она настояла на том, чтобы присоединиться ко мне, и я знал, что он проверяет ее на наличие каких-либо признаков боли.

— Да. Он нам ничего не рассказал, — сказал я.

Его взгляд на мгновение метнулся к крови, запятнавшей мои руки.

— Совсем ничего?

— За исключением того, что она мертва.

Боль и отрицание боролись вместе в выражении его лица. Чувство, которое я хорошо понимал.

— Это чушь собачья. Эти ублюдки говорят это только для того, чтобы разозлить тебя.

Даника перебила:

— Это сработало.

— Брехня, — повторил он.

— Это не делает ситуацию менее эффективной, — ответила она.

Я прошёл мимо Даники, ощущая, что вот-вот завяжется потасовка. Оба они сдержали свои комментарии, увидев, что я двигаюсь. Скорее всего, они снова начнут, когда мы вернемся домой.