Розалинда охала и ахала, готовя ей постель. А Ари вяло думала, что пропажа горничных — очень важно, наверное, не все они убежали с женихами. Может быть, кого-то из них и убил лорд-маршал. Да, это вполне возможно, вот спросить бы сейчас у Розалинды, где был лорд-маршал в те дни, когда девушки исчезли. Но язык не хотел поворачиваться, Ари только кивнула Розалинде, отпуская ее, и легла в постель, слушая, как колотится дождь за окном.

Она не боялась заболеть — Розалинда не знала, что у Ари иногда внезапно повышалась температура. Предсказать это было невозможно, проследить связь — тем более, да и приступов этих не было с далекого детства, Ари и думать про них забыла.

Моран, ее няня, испытывала перед этими приступами какой-то суеверный ужас или сильно расстраивалась.  Сейчас Ари подумалось, что грусти в словах няни было больше. Та бормотала что-то про колдовскую силу, накладывая Ари на лоб компресс, пахнущий травами. Да, няня очень сокрушалась, кажется. Или Ари это показалось, приснилось, когда няня суетилась рядом, что-то объясняя ее матери, их голоса растворялись в дыму ароматных трав… В сознании у Ари тогда все перемешалось — ей виделись исполины в измятых доспехах с гербом Малессы. Великаны били огромными зазубренными мечами по их замку, камни из стен падали со скалы с оглушительным грохотом. А няня причитала:

— Не дело это, не дело, такой дар надо развивать, учить, а не губить на корню. Нельзя лишать ребенка такой редкости. Забудет же все, никогда не быть ей провидицей теперь, никогда не сможет правильно истолковать знаки… И хорошо если ее не будут мучить кошмары…

Ее мать, заломив руки, почти истерически воскликнула:

— Перестань повторять одно и то же! Моя дочь не будет полоумной знахаркой, не станет собирать травы и разговаривать со зверями! Ей не место среди всех этих ваших сумасшедших старух и в шатрах предсказателей. Ее мир — не заговоры, а дворцы и балы… Тебя для того и взяли, чтобы от этого греховного «дара» ничего не осталось, — в голове Ари ее окрик словно превратился в хриплый задыхающийся лай лисицы.

Ари села на кровати, прижимая к себе одеяло. У нее был какой-то дар? Очень ценный, про который она забыла? Да, этот сон она видела незадолго до осады, но это ничего не доказывает. Она могла услышать разговоры, ведь отец готовился к обороне, закупали припасы, оружие, проверяли кладку стен… А спор Моран с матерью мог и правда пригрезиться из-за жара. В конце концов, она никогда не видела свою мать в таком состоянии, в паническом ужасе. Скажи Ари кто, что та может так вести себя — приняла бы за сказку.

Да и что теперь поделать, если Моран уже наверняка умерла, а мать ни за что не скажет правду? А если действительно был тот разговор, то тем более бесполезно  искать следы дара — няня же ясно сказала, что Ари не сможет верно истолковать ни одного знака из своих видений.

Она всхлипнула. Ей было очень жалко себя. Словно у нее отняли что-то дорогое, ничего не объяснив, решив все за нее. И теперь ей остается лишь бояться страшных снов и все время ошибаться, вспоминая о них. Или нет? Может быть, лучше забыть о них и действовать так, как подсказывает интуиция? Или полагаться на рассудок? Столько вопросов и ни одного правильного ответа. Ари заблудится в этом темном лесу из сомнений, если продолжит бродить в нем и дальше. Стволы сомкнутся как крепостная стена, не выпустят ее обратно, она навеки останется в своих кошмарах, будет думать только о них, даже бодрствуя. Поэтому остается только делать то, что считаешь правильным, не позволять сомнениям парализовать твою волю и свести тебя с ума.

Она уже все решила, что ей до грозных неразборчивых предзнаменований? Она не избавится от них, но не даст им руководить ее поступками. Они заслуживают не больше внимания, чем назойливо жужжащие пчелы в саду. Если знаки непостижимы и противоречивы, как им верить? Ну какие вокруг пираты? А ведь сон об Аберрахе вроде как обязан быть пророческим…

Ари завернулась в одеяло и спокойно заснула под шум ливня за окном. И даже не закричала во сне, когда увидела разрозненные картинки. Красивая девушка в платье горничной шла куда-то по коридору рядом с библиотекой, оглядывалась, прижимая к себе сверток. Ее что-то напугало, она выпустила кулек из рук, он упал. Большой железный ключ покатился по полу с громким звоном. Окровавленное лезвие ножа мелькнуло у нее перед глазами, капли упали на подол серого платья. И свет померк, словно резко задули свечу. Только в ушах отдавался тихий смех — ласковый, но зловещий.

Ари открыла глаза, глубоко вздохнула, смахнула с лица слезы и посмотрела в окно. Рассвет только занимался, серый сумрак, позолоченный солнечными лучами, проникал в комнату сквозь щель между штор. А это значило, что она успеет сегодня добавить снотворное в еду сторожей, охранявших Рэндальфа. И как-то передаст ему записку, что бежать обязательно надо сегодня, а не завтра. Пока лорд-маршала нет в замке. Наверное, она надрежет каравай и подсунет клочок бумаги в еще теплый хлеб. Это сделать легко, она знала, что никто не проверяет еду для узника.

Но тогда получалось, что весь день расписан по секундам и нельзя тратить их на попытку прочитать невнятные письмена ночного кошмара и зыбких воспоминаний.

День до вечера промчался стремительно, как стрела вылетала из «игрушечного» лука Бастьена. Не успеешь моргнуть — а она уже торчит из дерева в лесу, дрожа пестрым оперением. Ари внезапно вспомнила о брате и их детских играх, когда с удивлением заметила, что уже вечереет, а покрасневшая макушка солнца вот-вот коснется горизонта. Да, Бастьен, сможет ли она его еще раз увидеть? Она загрустила от этой мысли, и сердце тревожно сжалось.

Потом память заботливо напомнила ей, что Моран очень не любила, когда закатный диск алел. Она говорила, что нельзя долго смотреть на алую полосу, касающуюся горизонта, а то накличешь беду и прольется кровь.

Ари отмахнулась от воспоминаний, бросила последний взгляд на свою комнату, прижала к себе узелок с драгоценностями и крадучись вышла в коридор. По пути через кухню до конюшни ее не остановили, даже когда она случайно уронила тяжелый нож. Надо же было Рэндальфу чем-то защищаться, если на них нападут! На звон лезвия и стук деревянной ручки об пол никто не пришел, хотя повар чем-то шуршал в каморке-кладовой совсем рядом. Но он слишком громко напевал себе под нос какую-то песенку — вот ничего и не услышал. Глупую песенку, надо признать, — что-то про недалекую стрекозу, которой объяснялся в любви ворон, а в итоге ее съел.

— Еще скажи, что и это — предзнаменование, — тихо фыркнула Ари, смеясь над собой. — Если бы я каждый раз верила в такие знаки, мне бы завтрак в горло не полез.

Ламброзио был знаток фривольных куплетов и народных побасенок со своей родины, и во многих из них  незадачливые герои в конце умирали. И он частенько напевал свои песенки, готовя еду. Что смотрелось зловеще, если подумать…

— Нечего думать, никто же не умер от его тортиков, которые выслушали десять куплетов про утонувшего в луже мельника или подавившегося ветчиной сапожника, — шикнула на себя Ари и под уздцы вывела из конюшни самого покладистого коня, серого в яблоках.

В сторону сёдел она даже не посмотрела, этим займется Рэндальф, в охотничьем домике хранилась старая упряжь, он сам так говорил.

Лес казался удивительно безмятежным, конь послушно ступал за Ари, и лишь глухой стук его копыт нарушал тишину. Ари совсем успокоилась и даже вполголоса начала напевать ту мелодию, которую играла совсем недавно. Никаких предзнаменований, ничего зловещего, ее спутники — лишь красивая мелодия, притихшая чаща и… Постой, это же ее путь к свободе! Теперь она абсолютно свободна! И не будет больше этого гнетущего замка со всеми лгунами и убийцами, впереди — только бескрайняя счастливая жизнь.

Счастье затрепетало в груди теплым пушистым птенцом, потешным и неуклюжим. Его перья словно щекотали ее, заставляя едва ли не пританцовывать. Даже когда Ари села на корточки перед храпящим стражником, то заметила, что пытается изобразить детский танец «маленькие гусята идут вереницей». Это было совсем неуместно, поэтому Ари нахмурилась и замолчала, сосредоточенно отстегивая большой и блестящий ключ от связки на поясе сторожа.