Через пару лет Елизавета Морякова запустила собственную глобальную инициативу «СемьЯ». Абсолютно не религиозный проект не спонсировал рождаемость, не предлагал деньги в обмен на ребенка. Его задачей было создать такую среду, в которой любой родитель был бы уверен в будущем своих детей, как и в том, что посаженное в неё семя прорастёт и даст плоды. Эта цель, помноженная на жизненную энергию Елизаветы, в итоге оказалась катализатором для всего социального блока: здравоохранения, образования, самореализации, культуры, туризма…

Вскоре в программу «постучалась» полиция, пожелавшая трансформировать систему работы с трудными подростками. Инициативная группа кумиров молодёжи – музыкантов, инфлюенсеров, блогеров и киберспортсменов – взялась за антинаркотическую пропаганду, практически сразу найдя общий язык с правоохранителями, с которыми они тут же придумали несколько интересных совместных ходов.

Надо сказать, что этими и многими другими внутренними направлениями параллельно успешно занималось само обновлённое правительство. Судебная система, безопасность, борьба с наркотиками, наука, транспорт развивались и улучшались естественно, так как с исчезновением повсеместной коррупции к людям вернулось чувство справедливости, а за ним – ответственность за своё дело. Все эти направления пересекались и взаимно дополняли инициативы Фонда.

Спустя девятнадцать лет экономика страны почти полностью перестроилась, семнадцать страниц Книги были засвидетельствованы подписями Совета, а стену жёлтого особняка украсило тринадцатое табло скорби. С потерями пережившая вторую пандемию, с повреждёнными лёгкими, измождённая и доведённая до хронического недомогания Елизавета Морякова отстранилась от работы и передала дела Фонда в руки тридцатилетнего сына Даниила. К тому времени он уже получил блестящее образование, имел опыт руководства инициативами Фонда и сформировал своё – довольно радикальное – видение будущего.

Отгремел Новый год. Держа дочь за руку, Лера аккуратно обошла огромный двухуровневый пентхаус, показывая той каждый уголок, каждую деталь нового незнакомого дома. На это ушло больше двух часов.

– Господи! – она растянулась на стеклянной поверхности кухонного островка так, что даже свесила ладонь и фривольно коснулась пальцами бедра Даниила, сидевшего на противоположной стороне. – Иногда это просто вымораживает!

– Ну вы же не каждый день переезжаете, – ответил он, протянув ей отрезанный кусок яблока.

– Знаешь, раньше она воспринимала абсолютно всё в штыки. Что-то новое – закрылась. Не нравится – закрылась. Боится – закрылась. Рада – закрылась от самой себя и реакции со стороны, – Лера выпрямилась и взяла яблоко и нож из рук мужчины. – Но сейчас стало легче. Мне кажется, что она частично ориентируется на меня. Авторитет, что ли, заработала…

– Это любовь.

– Хорошо бы! – она обернулась и посмотрела на противоположную сторону, где в самом конце 270-градусного остекления осталась чем-то заинтересованная Мэй. – Вот и к тебе довольно быстро привыкла.

– Ещё нет.

– Она тебя не боится, понимаешь?! Не кричит, не впадает в истерику. В её системе координат это очень большое признание! Возможно, даже чувство.

– Я польщён.

Даня обогнул прозрачную столешницу, чтобы поцеловать любимую, но сделать это ему помешал внезапный звук, донёсшийся с другой стороны пентхауса, от которого Лера подскочила как ужаленная. Это был смех.

Среди всего этого огромного пространства Мэй больше всего понравилась обращённая к окнам ниша под дальней лестницей – иммерсивный грот, весь покрытый чёрными зеркалами экранов, на разбросанных пуфах которого можно было релаксировать или работать в любой удобной позе. Но главное – эта часть дома не была проходной, сюда почти никто не заглядывал мимоходом и не мешал одиночеству.

Дав маме уйти, Мэй аккуратно опустилась на колени и брезгливо ощупала подушки вокруг. Засунула руку под одну тёмно-синюю и немного удивлённо, по-совиному изогнув шею, перевернула её. Ещё раз широко раскрытой ладонью медленно, еле касаясь, провела по короткому ворсу на её поверхности. Видимо, какие-то внутренние сомнения и страхи развеялись – девочка сняла рюкзачок, наклонилась и провела щекой по мягкой шершавости пуфа. Потом вдруг сгребла руками подушки в кучу и удовлетворённо уткнулась в них лицом. Ей было хорошо! Плавно, по-кошачьи, она легла поверх этой пирамиды, поелозила, устраиваясь поудобней, и наконец, умиротворённо сложив руки на груди и закрыв глаза, сделала несколько глубоких размеренных вдохов. Здесь можно жить!

Девичьи руки станцевали в воздухе несколько плавных па, а затем левая потянулась и коснулась свода над собой.

Чёрное зеркало внезапно отозвалось так странно, что Мэй испуганно отдёрнула ладонь и сжалась. На месте её касания засветился яркий голубой след, будто на той стороне неведомый зверь приложил к стеклу свою мохнатую лапу. Ей понадобилось больше минуты, чтобы прийти в себя, но интерес пересилил. Она протянула правую руку и коснулась панели сбоку – след медленно проявился на новом месте. Быстро перевернулась на живот, отбросила в сторону оранжевый пуф и ударила ладонью по полу – лапа так же стремительно прыгнула вслед за ней. Удивительно! На девичьем лице возникла так редко появлявшаяся улыбка.

Разметая подушки, Мэй доползла до самого дальнего и тёмного конца грота, до панели самого густого чёрного цвета… И снова голубая лапа была тут как тут!

– Кто ты? – прошептала она, чуть ли не впервые в жизни сама начиная разговор, стараясь не развеять налёт таинственности, и, всё так же лёжа на животе, огляделась по сторонам.

– Я? – раздалось эхом вокруг. – Я – лис!

Звук сфокусировался, и сбоку из черноты вышло и село на задние лапы небольшое существо, полностью покрытое колышущейся на ветру голубой шерстью, с длинным хвостом, большими стоячими ушами и узкой умной мордочкой. Глядя на него, Мэй заинтересованно наклонила голову.

– Тебе не кажется, что это движение больше подойдёт мне? – ответил лис.

Как все псовые, он поднял одно ухо вверх, прислушиваясь, словно уловил принесённый порывом далёкий настораживающий звук. Увидев ответную улыбку, зверь медленно обошёл по панелям вокруг, а на противоположной стороне опустился и, подражая ей, положил мордочку на лапы. Он был готов ждать.

Прошло около двух минут, прежде чем любопытство Мэй снова преодолело внутренние барьеры.

– Давай играть! – прошептала она.

– Ну что же…

Лис плавно поднялся на задние лапы и начал сгибаться в хищную пружину – с такой медлительностью, от которой в волнительном ожидании дети обычно начинают нервно хихикать. Не сдержалась и эта девочка. Но стоило ей издать звук, как лис сорвался с места и перелетел на другую сторону, рассыпая по потолку голубые звёзды искр. Мэй проводила его зачарованным взглядом и бросилась вдогонку, через три секунды в прыжке коснувшись изображения ладонью.

– Осторожно! Молодец! – по-отцовски похвалил зверь, но тут же снова умчался прочь. – Теперь ногой!

Мэй с разбегу распласталась, словно футболист в подкате, и, проскользив по чёрному глянцу, стопой достала до голубой шкуры.

– Левой рукой, правой! – указывал лис, а Мэй волчком вертелась вслед за ним. – Вверх! – наконец скомандовал тот.

Ей пришлось подпрыгнуть, чтобы коснуться мохнатого живота, но всё же дело было закончено с первого раза. Именно в этот момент из её груди вырвался довольный смех, так сильно настороживший маму.

– Ты в хорошей форме, – констатировал лис, спускаясь по экранам прыжками, будто по опалённым зноем камням к водопою.

Когда мама прибежала, Мэй сидела на краю грота с еле уловимым выражением радости на лице и отстранённо смотрела на небо в окне, словно птица, всю жизнь мечтавшая о высоком полёте. Рядом сидел голубой зверь.