Они стояли, молча глядя друг другу в глаза секунд десять. У женщины из глаз вырвались две слезы, губы задрожали, она прошептала:

– Лизонька!..

Бросившись к Евгении, она обняла ее, и принялась гладить по голове, приговаривая:

– Девочка моя, девочка…

– Меня зовут Евгения. Женя. – она с трудом выговорила свое имя относительно внятно, – но я фнаю. Я фюфтвую, фто Лиза где-то фдефь. Фо мной. – она чуть-чуть отстранилась и взяла плачущую мать за руки, – я офень хотела бы уфнать ее полутфе. И ваф. Вы плиглафите мне в гофти? Покавете ее комнату?..

Женщина, во взгляде которой появился свет, быстро закивала головой и снова обняла девушку, намочив ей маечку слезами.

– Подофдите меня! Фефяф, отплофуфь у нафяльфтва!

Евгения заглянула в конференц-зал. Трое мужчин с аппетитом ели лапшу.

– Плиятного аппетита! Мне нувно ненадолго отлуфитьфя! Я возьму белое такфо?

Генерал, кивнул, вытирая рот салфеткой.

– Фпафибо! Обеффяю, я навелфтаю упуффенное!..

Вытерев рот и руки салфеткой, Тарантин поднялся, потянулся и воскликнул:

– Ну-с!..

Не получив в ответ никаких указаний, он вернулся на рабочее место, Родион остался с шефом один на один. Мельников, не поднимая глаз, спросил:

– Я все думаю… Этих людей… Их правда застрелили бы?..

Генерал покачал головой, прожевал и ответил:

– Нет, конечно. – он бросил есть и поднялся из-за стола. – пошли, Мельников.

В конференц-зале оказалась еще одна дверь с ведущей вниз лестницей. Минуя ответвления, они медленно спустились на самый низ. На минусовом этаже располагалось стрельбище. В этот час оно было полностью свободно. Илья Александрович подвел Родиона к стенду. Достав из кобуры пистолет, и сняв его с предохранителя, он дал его парню.

– Пальни пару раз.

– Зачем?.. Я не люблю оружие.

– Нужно для дела. Представь, что это один из тех ублюдков из университета, если тебе так будет легче.

Едва у Родиона промелькнуло перед глазами то самое, перекошенное от злобы лицо, дышащее животной яростью и жаждой крови, дохнул порохом и сталью смотрящий в упор оружейный ствол, он изменился в лице, резко вскинул руку и, растревожив эхом тишину, высадил в мишень всю обойму. Илья Александрович нажал на кнопку. Родион, на мгновение лишенный кислорода гневом, жадно и тяжело дышал. Мишень преодолела еще только полпути, но он уже видел одно сплошное отверстие, образовавшееся прямо посреди контура головы.

– Не соврал твой ангел-хранитель. Ты все тот же. Зрение, скорость, реакция. Только насчет сопротивляемости веществам она перестаралась. Отсюда и конфуз в клинике. Не могли тебя ни разбудить, ни успокоить. Да, и это тоже ее подарок.

Родион посмотрел генералу в глаза.

– Я вот еще что хотел спросить: а зачем вам мы с Жек… Евгенией? У вас же в распоряжении такие технологии. Можно сделать отряд… Да сколько угодно суперагентов. Армию пуленепробиваемых монахов. Вооружить самыми современными стволами, броней…

– Во-первых, Мельников, армия у меня и так есть. В одном только этом здании больше сотни вооруженных людей. Даже продавцы в магазине – наши кадровые офицеры или агенты. Во-вторых, нет больше этих технологий.

– В смысде?..

– Конюкова Евгения Артуровна останется единственной в своем роде. Как и ты, кстати. Ее «папа» мертв. Его ассистент тихо и мирно выехал в Абхазию. На заслуженную пенсию. Все чертежи и компьютеры я приказал сжечь, когда вы с Конюковой… Вернулись. Не осталось ничего. Ни единого осколка. Очкариков, которые на меня работали, шмонали жестче, чем фанатье на стадионе. Никаких флэшек, смартфонов, облачных хранилищ. Да и пахали они врозь. Об окончательных целях проекта знала только верная мне профессура. Два дедушки за восемьдесят. И беседа с наемниками о праве выбора, конечно, – либо вы живете долго и счастливо на честно заработанные. Либо находите в себе глупость чем-то и с кем-то поделиться и спешите к нотариусу. Я не на том уровне ответственности, Мельников, чтобы закрывать глаза на откровенный п****ц. Дай богатой рухляди этот грааль, и начнется охота за молоденькими мальчиками и девочками. Who wants to live forever, ты спросишь? А все и каждый, Мельников, все. До самого конца засыпать с мыслью, что я допустил такое? – Илья Александрович забрал у Родиона пистолет, – я пас… Прохладно здесь. Пошли отсюда, у нас много работы.

***

Евгения и так, и сяк жонглировала бадминтонной ракеткой, то вращая ее на одном пальце, то стремительно перебрасывая из руки в руку, как конный рыцарь свой клинок, то проделывая с воланом финты наподобие футбольных. Ни на секунду не прекращая демонстрации своих талантов, она заканчивала повествование:

– …Хотите, вельте, хотите, неть, но это так. Только никому ни флова! Это гофудалфтвенная тайна! Ее знают только единитфы!.. Фтланно! Я дейфтвительно, как будто умею ф ней облаффятфа!.. А тфем это так пафнет?..

Она еще раз осмотрелась. В комнате, которую можно было назвать исключительно детской, царил тот грустный для родителей порядок, как будто ее владелица поступила в университет в другом городе и заявится теперь лишь с ближайшими каникулами. Кровать была заправлена, на компьютерном столике и мониторе лежал хорошо заметный тонкий слой пыли, различные награды, кубки, фотографии в рамках, подарочные фигурки были аккуратно расставлены. И море мягких игрушек. Десятка два было только на кровати, остальные расположились на полочках, на полу, и в объятиях гигантского плюшевого зайца, занявшего свой персональный угол. Пахло чем-то сладковатым и пряным.

Людмила Георгиевна, мама Лизы, смотрела, замерев. На ее слегка посвежевшем лице, то появлялась, то пропадала улыбка.

– Это иланг-иланг. Лиза после последнего чемпионата мира полюбила восточные ароматы. Я подумала, ты вспомнишь…

– Ефли фефтно, нет… Но я правда, как будто фдефь уже была! И вот этот плакат! – девушка указала на постер с китайской бадминтонисткой, украшенный размашистым затейливым автографом, – мне кажется знакомым!

– Сунь Лили. Она тогда стала чемпионкой. Она не давала автографов, но для Лизы сделала исключение. Из уважения. Ей было всего шестнадцать… И третье место! На взрослом турнире!

Евгения не позволила Людмиле Георгиевне погрузиться в воспоминания, внезапно ее обняв, и залопотала:

– Я тут у ваф фовелфенно как дома! Но фефяф мне надо ефать. Мы ловим маньяка, который хофет взолвать ТЭФ! Но я обеффяю, фто уже фколо мы фнова увидимфя. Дадите мне клютфь? И повалуйфта, не пугайтефь, ефли я загляну пофдно! И еффе… Не поколмите меня тфем-нибудь? Феводня фсе мои попытки покуфать потелпели крах…

Женщина не успевала кивать в ответ.

Родион растекся в гостеприимных объятиях кресла бизнес-джета, предоставленного Баскаковыми. Полностью отгородившись от не прекращающих кусаться мыслей, он полубодрствовал-полудремал. Окунуться в сон с головой ему особенно мешали две самые настойчивые, упрямо, практически осязаемо колющие острыми углами в затылок. Одна – о том, что он так и не встретился с Сашей. И не поблагодарил за этот самый второй шанс. Вторая – о километрах под крылом. В последний раз он поднимался на борт самолета совсем давно, в детстве.

В крохотном аэропорту его сразу у трапа встретил старенький «глазастый» мерседес. Пожилой водитель с аккуратно стрижеными седыми усами, громоздким, покрытым красными прожилками носом и глазами, затаившимися глубоко под пушистыми бровями, несколько раз оборачивался, но промолчал. Родион тоже не стремился к диалогу. Он смотрел в окно и поражался сходству увиденного с его родным городом – те же малоэтажки, та же тишина и никаких пробок.

Мерседес остановился около аллеи невысоких березок, в кронах которых играло спелое предвечернее солнце. Через дорогу тянулась вереница похожих друг на друга таунхаусов. Стоя у ворот дома под вторым номером Родион не сомневался: он точно попал по адресу. Это был скорее не дом, а колония элементалей из «Клинка армагеддона». Его забор и светлый фасад были с любовью оформлены под фэнтэзи. Глядя на его эркеры, высокие окна и венец всей конструкции – украшенную флюгером башенку с витражными окнами, можно было подумать, что здесь, на краю земли, укрылся от неприветливого современного мира тысячелетний волшебник или алхимик и до сих пор ставит свои загадочные эксперименты. Вместо звонка на воротах висело классическое кольцо и табличка: «Добро пожаловать! Постучите, мы услышим». Парень постучал. С минуту стояла полная тишина, потом послышались быстрые шаги, и ворота открыл Виталя Котов, все такой же веселый и белобрысый, в синем махровом халате и с сеточкой на голове.