— А разве ты сама не оцениваешь меня так же? — обиженно буркнула я, шмыгая носом и в глубине души безумно желая услышать настолько необходимые сейчас слова утешения. Именно сейчас мне нужны были банально-лживые «всё будет хорошо» и «ты у меня умница», совсем как глоток воздуха утопающему.
— Конечно же нет! — возмущённо парировала мама, укоризненно покачав головой. — Ты всегда воспринимаешь в штыки все наши с отцом попытки как-то расшевелить тебя, считая, что мы просто придираемся. А на самом-то деле невозможно смотреть, как ты упрямо отказываешься от того, что тебе на самом деле под силу. Будто ребёнок, который давным-давно научился пользоваться ложкой и уже сжимает её в руке, но всё равно из принципа лезет в суп пальцами.
— Но ты сама постоянно меня ругаешь… — вяло попыталась возразить я, вспоминая, что именно и как мне говорили родители за последние несколько лет. И поняла, что не могу вспомнить практически ничего, ведь каждый раз, видя признаки недовольства или разочарования на их лице, я просто переставала слушать, сквозь поток постоянно идущего фоном в моей голове самобичевания улавливая только укоризненный или усталый тон.
— Ну ругаем, но по делу же! Или мы, например, должны были похвалить тебя за то, что обманом сбежала от нас к какому-то парню? А в остальное время мы лишь пытаемся донести до тебя, что ты можешь намного больше, чем делаешь. И нас, как родителей, очень угнетает видеть, как ты осознанно и будто назло всем принижаешь себя.
— Вы всегда вот так дёргали только меня. С самого детства. Словно всё, что я делала, априори было неправильным, а всё, что делал Костя — идеальным, — давняя обида прорвалась наружу вместе с новым потоком слёз, которые я отчаянно пыталась вытереть рукавом блузки, окрасившимся чёрными разводами потёкшей туши.
Я ведь всегда считала, что меня любят меньше брата. И если сначала это казалось несправедливым и вызывало дикую ревность и редкие приступы агрессии по отношению к нему, выплёскивающиеся в необъяснимых порывах ущипнуть его, в исподтишка сломанных игрушках или порванных книгах, то со временем мне просто удалось найти логические обоснования поведению родителей. Костя очень умный — понятно, почему его любят. Костя душа компании, у него отличное чувство юмора и лёгкий характер — ну как не обожать такого? У Кости высокая выносливость, способность сосредоточиться на проблеме и моментально найти её решение, ловкие и умелые руки — в общем, все задатки прирождённого хирурга, готового пойти по стопам родителей, а значит их огромные надежды на его счёт оправданы и верны.
А раз любимчиком и опорой семьи был именно мой брат, мне скоро расхотелось предпринимать хоть какие-нибудь жалкие попытки перетянуть часть внимания и любви на себя. Я привыкла к роли «запасного игрока», про которого вспоминали только в те редкие моменты, когда Костя умудрялся вытворить что-нибудь этакое и вызвать на себя гнев родителей. Но брата я очень любила, несмотря на постоянные тревожные мысли о том, что мне никогда не стать такой же хорошей, каким был он.
— Полина, — с губ мамы сорвался тяжёлый вздох, а пальцы неожиданно бережно и ласково погладили меня по голове, этим простым и в то же время таким нежным движением напомнив мне про Максима. И вместо того, чтобы успокоиться, я сдавленно взвыла и снова спрятала лицо в подушку. — Солнышко моё, да никогда мы не считали, что кто-то из вас прав, а другой — нет. Может быть, было разное к вам отношение, но лишь потому, что вы были совсем разными. Костя всегда знал себе цену и был уверен в своих способностях. А мы как-то слишком потакали ему в этом. Ты не представляешь, как мы с отцом теперь корим себя за всё: и за то, что пошли у него на поводу и купили машину, и за то, что безмерно умилялись его чрезмерной самоуверенности, не подозревая, к чему это приведёт. Быть может, веди мы себя с ним по-другому, и он бы не стал гнать под двести на влажной дороге и был бы сейчас с нами.
Не помню, в какой именно момент я подскочила, но последние слова мамы уже звучали прямо у меня над ухом, пока мы обнимались и щедро заливали друг друга слезами, всхлипывая и шмыгая носом в такт.
— Ты была такая бойкая, смелая и активная, когда была маленькой, Поль. Ты наверное уже и не помнишь, как Костя из-за этого ревновал, потому что тебя вечно все родственники, воспитатели и учителя нахваливали за воображение и смелость. А потом что-то случилось и ты начала уходить в себя всё сильнее и сильнее, а после смерти Кости и вовсе полностью закрылась от всего мира. И мы просто не знаем, что ещё сделать, чтобы как-то помочь тебе справиться с этим.
— Ну точно не посадить меня под домашний арест.
— Да мы дождаться не могли, когда же ты наконец взбунтуешься! Раньше тебя и на час бы удержать не удалось, — хмыкнула мама, после чего я не выдержала и всё же нервно рассмеялась, чувствуя, как с души сваливается один огромный камень, долгие годы тянувший меня вниз.
Только вот второй, появившийся совсем недавно, и не думал никуда уходить. Более того, чем яснее для меня становились все причины поступков и поведения родителей, тем обиднее было вспоминать, как я разрушила наши отношения с Максимом в тот самый момент, когда он так открыто дал понять, насколько сильно нуждается во мне.
И получалось, что я предала его? Значит, предала и саму себя, и свою любовь, которую искренне считала способной преодолеть любые трудности.
— Кхм, — нерешительно покашлял отец, остановившийся в дверном проёме ровно так же, как десятью минутами ранее мать. Только, в отличие от её обеспокоенного вида, у него на лице играла лёгкая улыбка, выражавшая что-то среднее между умилением и торжеством от вида наконец-то примирившихся жены и дочери. — Не хотел я вам мешать, но… Просто знай, Полиновская, что в школе я занимался биатлоном и попадал в мишень семь из десяти. Так что этому козлу, кто довёл тебя до слёз, очень не поздоровится.
— Это я, пап, — глухо откликнулась я, улыбаясь сквозь до сих пор бегущие слёзы от столь непривычно боевого настроя отца. — Это я повела себя как козёл.
— Что ж, тогда планы меняются… — протянул озадаченный моим ответом отец, поправив чуть съехавшие на переносице очки, и помолчал с минуту, по-видимому, оказавшись не готовым к такому раскладу дел. — В таком случае, пойду готовиться к обороне, если вдруг кто-нибудь из родителей твоего мальчика решит за него заступиться.
И в этот момент мне стало как-то особенно плохо и больно, словно сквозь тело проталкивали и проворачивали тупое, зазубренное лезвие, с каждым вдохом входившее всё глубже и раздирающее сердце. Потому что я точно знала, что за Максима заступиться некому.
Комментарий к Глава 34. Про предубеждения…
Дорогие читатели, на следующей неделе главы не будет. Скажу честно: я очень устала и хочу иметь возможность выдохнуть и расслабиться пару дней.
Чтобы вернуться и довести уже героев до заветного финала!
Спасибо за понимание.
========== Глава 35. … и про гордость. ==========
На следующий день в гимназии Максим не появился. Ни к первому уроку, перед которым я три раза бегала от гардероба, где надеялась увидеть его куртку, к кабинету математического класса, где мечтала увидеть уже его самого; ни ко второму уроку, ни к обеду… А я всё равно продолжала ждать и надеяться на чудо, несмотря на брошенное Славой «он остался дома» в ответ на немой вопрос в моих глазах.
Смирилась я только в тот момент, когда, притаившись за углом здания, наблюдала за очередной плановой тренировкой нашей команды по футболу и лично убедилась, что Иванова на ней нет. Впрочем, смирением это можно было назвать только с большой натяжкой, потому что в кармане куртки я крепко сжимала свой телефон, с помощью Наташи пополнившийся ещё одним контактом.
Звонить Артёму я очень боялась. Не знаю, что беспокоило меня больше: опасения, что он примет сторону брата и откажется не только помогать, но и вовсе разговаривать со мной, или панический страх услышать, что Максиму будет намного лучше без меня и мне стоит перестать надеяться на примирение. Нет, я в любом случае собиралась стоять до конца и хотя бы добиться открытого разговора и возможности объясниться, но именно сейчас особенно хотелось заручиться поддержкой кого-нибудь, кто сказал бы пресловутое «у тебя всё получится».
