Город ярких контрастов, затерявшихся в час-пик душ, больших надежд и оглушительных разочарований. Город, в котором роняют слёзы в стакан с элитным алкоголем, страдают над ровными дорожками снежка и задорно смеются, четвёртый раз заваривая пакетик самого дешёвого чая. Город, способный поднять тебя с колен или вышвырнуть в лужу грязи, дать многое и отобрать ещё больше. Город, где влюбляются и расстаются, строят крепкие семьи и изменяют, страдают от постоянства и наслаждаются беспорядочными половыми связями.
Решение переехать вышло спонтанным и немного диким. Опасным, учитывая озвученные мудаком — Зайцевым угрозы. Болезненным, вспоминая судьбу собственной сестры. Но единственным верным из всех мною принятых раньше.
На самом деле в моей жизни давно не было ничего, за что хотелось бы держаться. Образование в местном институте давали крайне паршивое, найти достойную подработку выходило с трудом, перспективы на будущее выглядели жалко и навевали скорее депрессию, чем предвкушение чего-то хорошего. Я существовала внутри маленькой муравьиной фермы, передвигалась по заранее протоптанным тупиковым дорожкам и поддерживала собственную жизнь только потому, что умирать молодой стало бы нерационально, хотя особенного смысла тянуть до старости уже не видела.
Вернувшись домой, первым делом сменила фамилию, отказавшись от обыденной Соколовой в пользу настолько же банальной Соболевой. Скрывала это даже от родной бабушки, единственного оставшегося в живых близкого человека. Причина была вполне проста: боялась, что Кирилл попробует меня найти, а мне хотелось максимально затеряться среди тысяч мечтателей, прибывающих в столицу.
Конечно, с возможностями и связями своего отца он наверняка смог бы отыскать меня быстрее, чем мне хотелось думать. Но для этого пришлось бы прикладывать усилия, которых я от него явно не заслуживала.
Только получив новый паспорт, я отправила запрос на перевод во все московские ВУЗы, где можно было продолжить обучение по выбранному экономическому направлению. Ждала ответа каждый день, подсчитывала свои небольшие сбережения и оставшиеся от Ксюши наличные и драгоценности, вшитые в подклад её чемодана, возвращённого мне из полиции только спустя несколько месяцев со дня убийства. Если подойти к тратам с умом, то общей суммы мне хватило бы на целый год даже с учётом аренды жилья. Всё складывалось просто отлично.
Вот только согласие на перевод не приходило. Ни через неделю, ни через пять. Я выписывала в ровные столбики все за и против, взвешивая, стоит ли бросать обучение сейчас, отучившись на отлично уже два курса, и надеяться найти что-то в Москве уже по факту? Может быть, другие и решились бы на такую авантюру, но для меня это становилось главным камнем преткновения.
Всё, что я могла и умела делать в этой жизни — учиться. Мои мозги были единственным рабочим инструментом, с помощью которого предстояло пробивать себе место под солнцем, потому что всех иных качеств — житейской хитрости, женской кокетливости или беспринципности, присущей выходцам из самых низов общества, — я от природы оказалась напрочь лишена.
Приглашение пришло всего за две недели до первого сентября. Ведущий ВУЗ страны, стипендия и место в общежитии. Мечта, в которую я долго не могла поверить. Трижды перезванивала по указанному телефону и уточняла все возможные нюансы, чтобы окончательно убедить себя, что это действительно случилось. Что у меня получилось.
Я собрала вещи за несколько часов. Как в дешёвой мелодраме поддалась порыву, ощущению грядущих огромных перемен и избавилась от двух главных балластов: косы до пояса и отношений с Пашей. Тем самым другом Ксюши, который признавался ей в любви бессчетное количество раз, писал стихи и посвящал песни, провожал из дома в школу и из школы домой. Тем самым Пашей, с которым они встречались несколько лет, с момента когда уехал Кирилл и до того дня, как Ксюша заявила, что скоро уезжает к нему в Москву.
Наши же с Пашей отношения зародились на основании злости, грусти и неразумного желания отомстить, не имея под собой даже намёка на взаимную симпатию. Наверное, именно поэтому на протяжении почти трёх лет мы изводили друг друга с таким извращённым остервенением, с каким хотели бы сделать больно совсем другим людям. И, честно говоря, я была настолько задушена этими отношениями, выкарабкаться из которых оказалось тяжелее, чем из трясины, что ухватилась за возможность трусливо сбежать из города как за свой единственный шанс избавиться от них.
К счастью, Паша воспринял как личное оскорбление тот факт, что я вслед за Ксюшей променяла его токсичную заботу на манящую столицу, и тут же разорвал со мной все связи. Заблокировал в социальных сетях, добавил в чёрный список на телефоне и с упоением рассказывал нашим общим знакомым, что именно ему удалось сорвать целку с обеих сестёр Соколовых.
Москва извинялась, подлизывалась и пыталась понравиться, будто безмерно стыдясь того отвратительного приёма, который устроила мне девятнадцатилетней. Москва подарила мне взбалмошную, весёлую и надёжную Вику, блестящие перспективы с будущим красным дипломом, благодарных учеников, которых я готовила к ЕГЭ по математике, и чувство собственной ценности.
— Поехали в бар после пар? — Вика тормошит меня за плечо и пытается разжалобить своим грустным взглядом. В такие моменты глаза у неё становятся огромными, как два бездонных колодца, и я как-то слишком быстро сдаюсь.
Ксюша делала так же. И глаза у неё были похожие, тёмно-карие, что вызывало недоумение у людей, мало смыслящих в законах генетики: как это у одной сестры глаза карие, а у второй — голубые?
— В прошлый раз ты рвалась станцевать на барной стойке, — укоризненно напоминаю ей, но вместо вины или смущения по лицу Никеевой расползается широченная довольная улыбка. Видимо сегодня она не ограничится одними словами. — Я сделаю вид, что с тобой незнакома.
— Машка, ты же будущий экономист! Лучше продавай мой номер телефона всем желающим, хоть отобьём часть потраченного на выпивку.
— Просто потрахайся уже с кем-нибудь и перестань искать себе приключения на задницу. Ну хочешь, я дам тебе номер Димы? Ты ему нравилась, — я затихаю под пристальным взглядом профессора и с удвоенным рвением вожу ручкой по девственным листам тетради, делая вид, будто записываю лекцию. Аудитория погрузилась в летаргический сон под монотонный бубнёж старичка с седой козлиной бородкой, не стесняясь зачитывающего нам параграфы прямо из учебника.
— Тюфяк твой Дима, а мне нужен альфа-самец, — шёпотом сообщает мне Вика, склоняясь к самому уху, и приходится зажимать рот ладонью, чтобы не рассмеяться. — И вообще, вот сама с ним и спи. Те несколько месяцев, что вы встречались, сделали тебя хоть немного довольной и расслабленной. Всё же женщине нужен рядом мужчина. Даже такой сильной и самодостаточной, как ты.
— Я не сильная и самодостаточная. Просто я — зануда, Вик. И скрывать это дольше, чем пару месяцев, всё равно не выйдет. А мужчинам нужно, чтобы им в рот заглядывали и восхищались круглосуточно, как грудничками: как ты хорошо покушал, долго поспал, весело погулял. Сам за собой воду пролитую попытался вытереть? Да лучше тебя на белом свете не найти! У меня так никогда не получится. И не уверена, что мне это вообще нужно.
— А мне нравится, как ты занудствуешь. Ты при этом такая мииииленькая, — лектор отвлекается на звонок по телефону и она тут же кладёт голову мне на плечо, грустно вздыхает несколько раз и игриво спрашивает: — Может быть, попробуем стать лесбиянками?
— Ладно, пойдём сегодня в бар, — нехотя соглашаюсь и сдержанно улыбаюсь, пока Вика пищит что-то про благодарность и вечную любовь. На душе так паршиво, что мне действительно нужно развеяться.
***
Чем ближе апрель, тем чаще колотится сердце. Начинает мучить бессонница, с которой не справляются даже выписанные доктором таблетки. Стучащие по карнизам капли и визг шин навевают нежеланные воспоминания, запрятанные в самые дальние уголки памяти, но всё равно умудряющиеся прорваться, проскочить, пробиться сквозь все выстроенные преграды.
