–Ничего,– разочарованно пожал плечами Баишев.

–У меня тоже ничего,– подтвердил Коновалов.

Разочарованные псевдотуристы покинули неприглянувшийся им ресторан и неспешным прогулочным шагом направились к вокзалу. У находившегося на полпути небольшого сквера, в котором они собирались перекурить и пропустить по паре глотков виски, стояла полицейская машина, а сам зелёный пятачок был обнесён полосатой сигнальной лентой. Полицейские стояли по периметру, не допуская в сквер любопытствующих зевак, а трое сотрудников в противогазах и длинных резиновых перчатках с помощью каких-то приборов обследовали одну из скамеек. В стороне от них, под бронзовым бюстом Гилберта Честертона, скрестив руки, стоял рослый широкоплечий мужчина с высоким лбом и узким интеллигентным подбородком.

–Вы не знаете, что здесь произошло?– вежливо поинтересовался Баишев у одного из зевак.

–Вроде бы умерла какая-то пожилая пара,– неопределённо ответил тот.

–Судя по вниманию, это были персональные пенсионеры имперского значения,– цинично сострил Коновалов и единственный рассмеялся своей собственной шутке.

Бессмысленно потоптавшись пару минут у сигнальной ленты, друзья продолжили свой путь к вокзалу. Остаток дня и половину ночи они провели, шляясь по лондонским пабам, а на следующее утро проснулись в своём гостиничном номере в таком же бедламе, как и накануне.

–О, господи. Я больше так не могу…,– простонал Баишев, обматывая гудящую голову мокрым холодным полотенцем.

–Не ной – потерпи. Остался последний день,– урезонил его Коновалов.– Если сегодня будет закладка, то завтра же вернёмся в Москву.

–А если не будет?

–Тогда будем ждать дальнейших указаний…

–И продолжать пить?

–А что делать? Мы должны изображать отвязных русских бизнесменов, а не учёных ботаников. Надо поддерживать свой облик аморале. Нам на это выделен бюджет. Когда ещё ты за казённый счёт погуляешь по лондонским кабакам?

–А может, лучше погуляем по музеям?

–С меня достаточно Музея Востока. Я старший – и я решаю, где нам гулять,– твёрдо закрыл бессмысленную дискуссию Еоновалов.

–О, господи…,– снова простонал Баишев и, закрыв глаза, уткнулся лицом в подушку.

Коновалов тем временем сделал глоток виски из очередной недопитой бутылки и, устроившись в кресле перед телевизором, как обычно стал бессистемно щёлкать пультом. На одном из новостных каналов он с удивлением увидел обнесённый сигнальной лентой сквер, бронзовый бюст Честертона и накрытый синим полиэтиленом кусок асфальта. Коновалов прибавил звук и отложил пульт в сторону. В кадре появилась надпись “Breaking news” и, стоящая возле ограждения взволнованная женщина-репортёр с микрофоном в руке.

–Мы ведём наш экстренный эксклюзивный репортаж из города Мэтфилд. Ещё вчера на этом самом месте,– взволнованным голосом начала она и указала на расстеленную синюю плёнку,– стояла скамейка, на которой в бессознательном состоянии были обнаружены русский шпион-перебежчик Андрей Осокин и его дочь Катарина. По словам медиков, они были отравлены каким-то неизвестным ядом. Судя по тому, что сквер был немедленно закрыт и подвергся тщательной дезинфекции, а скамейка увезена на экспертизу это было какое-то очень сильное и опасное отравляющее вещество. Два года назад Осокин и несколько обвинённых в шпионаже российских физиков были обменяны на задержанную в США группу русских нелегалов. После своего освобождения Осокин поселился в Мэтфилде, получил работу в Ост-Индском колледже и иногда читал лекции для наших спецслужб. Скотланд-Ярд не исключает, что его отравление – это тривиальная месть со стороны Москвы.

–Выключи этот бред,– затыкая уши, жалобно попросил Баишев.

–Это не бред – это реальность. Похоже, наша миссия завершена досрочно,– мрачно резюмировал Коновалов.

–Ты думаешь, это и есть тот крендель, из-за которого мы пьём здесь уже четвёртый день?

–А ты думаешь, что Мэтфилд битком набит нашими людьми?

–Я ничего не думаю…

В телефоне Коновалова пискнула СМС-ка. Он прочитал сообщение и многозначительно покачал головой.

–У меня заболела дочь. Надо срочно возвращаться ближайшим рейсом.

–Какое счастье,– не к месту радостно улыбнулся Баишев и сбросил с головы мокрое полотенце.

Глава 3. Пробуждение.

Ночное тёмно-синее небо стало понемногу голубеть и на его фоне проступили чёрные очертания далёких гор. Понемногу заснежено-белые вершины обрели розоватый оттенок, а потом из-за них вырвалось невыносимо-ослепительное солнце. От его испепеляющего света Андрей Осокин зажмурил глаза и застонал. Тут же раздались тихие лёгкие шаги, и молодой женский голос доверительно-вежливо спросил:

–Мистер Осокин, как вы себя чувствуете?

–Никак,– неопределённо просипел тот и ещё раз попытался открыть глаза, но отвыкшие от света зрачки не воспринимали даже полумрак реанимационной палаты.

Осокин снова зажмурился и стал прислушиваться к своему организму. Казалось, что не было ни ног, ни рук, ни туловища. Оставался только затуманенный мозг, в котором калейдоскопом крутились, казалось бы, давно забытые афганские пейзажи. А ещё были противный кислый привкус во рту, тошнота и неприятное першение в горле. Казалось, что кто-то засунул ему в гортань гибкий резиновый шланг. Осокин попытался прокашляться, но у него ничего не получилось – дыхательные пути не слушались и жили какой-то своей особенной жизнью.

–Что со мной?– чужим свистящим голосом спросил он у своей невидимой хранительницы.

–С вами всё в порядке. Вашей жизни ничего не угрожает,– профессионально успокоил его вкрадчивый женский голос.

Всё в порядке! Эта стандартная утешительная фраза вернула Осокину сознание лучше любого нашатыря. Он вспомнил дорогу к Мэтфилдскому вокзалу, сквер Честертона и утомлённую Катю, тревожно спрашивающую: “С тобой всё в порядке?”. Сомнений не было – их обоих отравили!

–Что с Катей?!– натужно прохрипел не на шутку встревоженный Осокин.

–С вашей дочерью тоже всё в порядке. Она находится в соседней палате.

–Она тоже отравлена?!

–Гораздо легче, чем вы,– уклончиво ответила медсестра.

–Я хочу её видеть!– напрягшись из последних сил, потребовал Осокин.

Он попытался приподнять онемело-ватную руку, но оказалось, что та прочно пристёгнута к кровати.

–Вам нельзя волноваться, двигаться и громко говорить.

–Я хочу видеть свою дочь!

–Подождите пять минут. Сейчас она придёт.

Невидимая медсестра вколола своему пациенту через капельницу успокоительное, и через пару минут он снова расслабленно задремал безо всяких тревожащих душу снов и видений.

Второй раз Осокин очнулся легче и с относительно ясной головой. Возможно, ему помогли – потому что после очередной неудачной попытки открыть глаза, он услышал не молодой женский голос, а хорошо знакомый низкий мужской баритон, принадлежавший его куратору – директору четвёртого, так называемого “русского” отдела службы Ми5 старшему полковнику Алексу Груберу.

–Андрей, как вы себя чувствуете?

–Нормально. Что с моей дочерью? Она тоже отравлена?– не открывая глаз, задал свой главный вопрос Осокин.

–В гораздо меньшей степени, чем вы. Катя уже ходит по своей палате.

–Кто и зачем нас отравил?

–А вы сами не догадываетесь?

–Неужели, мои бывшие коллеги?– выдвинул Осокин самую несуразную с его точки зрения версию..

–Абсолютно верно,– подтвердил его невероятное предположение Грубер.– В то утро двое русских агентов приезжали в Мэтфилд. И вряд их интересовал исключительно Музей Востока.

–Вы их задержали?

–К сожалению, не успели.

–Но зачем им нужно было меня травить? Тем более, вместе с дочерью?– с демонстративным недоумением спросил Осокин.

–Я хотел бы спросить тоже самое у вас,– переадресовал вопрос Грубер.– Подумайте, вы ничего не задолжали своим соотечественникам?

–А что я им мог задолжать?

–Предположим, ту самую рукопись, которая интересует и нас и Москву…

–Имеете в виду мемуары Маевского? Откуда они могут взяться у меня, если вся ваша служба искала их семь лет, да так и не сумела найти?