Первым, с кем Милочка столкнулась в отделении, был вовсе не заведующий, а Алексей Алексеевич Захаров. Он поздоровался с ней не вставая из-за своего рабочего стола: перевёл взгляд со страницы книги, которую читал, на Милочку, затем нарочито небрежно откинулся на спинку кресла. Светлые глаза прищурены, уголки губ слегка приподняты в улыбке.

– Проходите, коллега. Можете занять правую половину того стола, – он махнул рукой в сторону стола слева от себя.

В его голосе чувствовалась явная насмешка.

Алексей Алексеевич был самой яркой фигурой не только в отделении, но и во всей больнице. Среднего роста кучерявый блондин, он был любимцем медсестёр. Коллеги-врачи не любили его жёсткие циничные высказывания, но ценили профессионализм и прямолинейность. Алексей Алексеевич был всего на три года старше Милочки, но смотрел на неё свысока, как умудрённый опытом и знаниями ментор. Впрочем, он, действительно, был умён и амбициозен и не скрывал своих притязаний на пост заведующего отделением.

– Располагайтесь, – продолжал Алексей Алексеевич. – Курите? Не стесняйтесь. Надолго к нам? Так вы, значит, после интернатуры к нам, осчастливить решили своим появлением. Простите, не подготовились к вашему приходу: цветы не купили, дорожку не расстелили.

Милочка подошла к указанному ей столу; отодвинула стул; села, откинувшись на спинку, копируя собеседника; открыла сумочку; достала из неё пачку, а из пачки сигарету; повертела её между пальцами слегка разминая. Алексей Алексеевич, не отводя взгляда от её лица, пошарил рукой по поверхности стола перед собой, взял зажигалку и протянул Милочке.

– Спасибо, – сказала она.

Закурили. О чем говорить Милочка не знала, поэтому продолжал Алексей Алексеевич:

– Даже не думайте, милочка, что я буду вас учить и нянчить. Поработайте месяц-другой с Анатолием Семёновичем, посмотрим на ваши успехи, решим, что с вами дальше делать.

Милочка затушила окурок сигареты в кадке с деревом, стоящей между ними.

– В няньках не нуждаюсь, работать под присмотром не собираюсь. Работать буду одна.

– Вот как? Договорились. Облажаетесь – разгребать за вами не буду. Понятно, милочка?

Алексей Алексеевич не любил возражений. Непроизвольно его голос поднялся на октаву выше, углы губ брезгливо опустились. Заметив это, он постарался произнести как можно спокойнее, изобразив подобие улыбки:

– Кстати, как вас зовут, милочка?

Она улыбнулась нарочито широко, обнажив верхний ряд зубов:

– Именно так и зовут – Милочка. Для вас Людмила Сергеевна.

«Обалдеть, – подумала Милочка, – хорошее начало: один враг уже есть. Впрочем, сам нарвался. Индюк напыщенный. Раскудахтался. Звезда местного пошиба. Подожди-подожди. Ты у меня от злости кипеть будешь скоро».

Перед Милочкиным взором проплыл круглый темно-синий чайник, расписанный яркими цветами, со свистком на надменно изогнутом носике. Чайник плавно опустился на плечи Алексея Алексеевича, заняв место его головы, и тут же забулькал, испуская пар и пронзительно свистя носом.

– Свисти громче! Не все слышат, – приказала она, прищурилась, грозно посмотрела на чайник, и с него слетела крышка.

Отказываясь от опеки и консультаций старших коллег, Милочка не рисковала ни своей репутацией, ни здоровьем пациентов. На последнем курсе института она много ассистировала, самостоятельно проводила несложные операции и вела палаты заведующего кафедрой хирургии. К середине прохождения интернатуры к ней относились как к знающему своё дело врачу, без скидок на молодость. На новом месте ей понадобилась пара часов, чтобы выяснить, где находятся те или иные вещи. После чего работа пошла размеренно и спокойно к искреннему восхищению медсестёр, привыкших к внезапно возникающим ситуациям, угрожающим жизни больных и вызывающих суету и беготню в отделении. К концу первого дня работы у Милочки была группа поддержки. В эту группу поначалу вошёл и Анатолий Семёнович, под опеку которого её пытался спровадить высокомерный Алексей Алексеевич.

Анатолий Семёнович оказался длинным тощим не первой молодости мужчиной. Он производил впечатление человека неряшливого и неопрятного. Жидкие жирные волосы, зачёсанные назад, обнажали глубокие залысины, кончик длинного крючковатого носа нависал над верхней губой. Одевался он обычно в дорогие, недоступные большинству, необычайно популярные в те времена, джинсовые костюмы. В больнице он числился на внештатной должности Казановы. Было известно о его многочисленных, непродолжительных романах. Почти все вновь прибывшие на работу медсестры проходили через его руки. Он был непревзойден в искусстве очаровать, уговорить, уломать. Один раз он даже был замечен стоящим на коленях перед очередной жертвой. В ход шли цветы, конфеты, обещания жениться. Жертвы его неуёмной похоти долго приходили в себя, узнав, что Анатолий Семёнович давно и счастливо женат, обожает жену и сыновей близнецов.

– Здравствуйте, здравствуйте, – сказал он закрывая дверь ординаторской и направляясь к столу, за которым сидела Милочка. – Наслышан о вас, Людмила Сергеевна. Добро пожаловать в наш коллектив.

Милочка, разложив перед собой истории больных, книги, записывала назначения в огромных листах, популярных в реанимационных отделениях. Лекарственные препараты полагалось назначать с точностью до минуты, строго соблюдая порядок введения и учитывая множество факторов, влияющих на активность препаратов. Это было увлекательное занятие, сродни прочтению замысловатого шифра.

– Как работа? Продвигается? Помощь требуется? – не унимался Анатолий Семёнович, уставившись на Милочку своими выпуклыми водянистыми глазами.

– Справляюсь, – сказала Милочка, отложив в сторону только что дописанный лист с назначениями.

– Галина Николаевна, – громко позвала она.

Дверь в ординаторскую открылась, и появилась медсестра: круглолицая брюнетка с раскосыми, не по возрасту озорными глазами.

– Доброе утро, доктор. Как сынишки? Как любимая? – улыбаясь, обратилась медсестра к Анатолию Семёновичу.

– Злая ты, Галя, – засмеялся Анатолий Семёнович, показывая жёлтые от никотина, неровные зубы. – Всю интригу поломала. Только хотел за доктором приударить.

Прийдется поддерживать чисто дружеские отношения. Да, коллега? Вы курите?

Закона, запрещающего курение в общественных местах, не было. Хотя курение в медицинских учреждениях не поощрялось и, даже, порицалось, большинство медработников курили. Студенты и медсёстры курили на лестницах и чердаках, врачи в ординаторских, начальство в своих кабинетах. Открыто сигареты ещё не рекламировали, но с экранов кинотеатров и телевизоров смотрели бравые парни с обязательной сигаретой в зубах, и субтильные красотки, зажав мундштук между длинных пальцев, прищурив глаз, залихватски выдували облака дыма.

Когда захлопывались двери за больничным начальством, уходили посетители и были выполнены вечерние назначения, наступало время ужина для работающих в ночную смену. Ужинали все вместе в, так называемой, комнате отдыха. Выкладывали на стол принесенную из дома еду. Закончив есть, пили чай и курили так долго, как позволяла обстановка в отделении; иногда часами, иногда укладывались в несколько минут. Вечеров, когда можно было долго пить чай, курить и обсуждать всё подряд было больше .

– Как тебе новая врачиха, Семёныч? – спрашивала Тамара, сероглазая, миниатюрная блондинка. Давно привыкшая к поклонению и заискиванию, красивая Тамара вела себя несколько вызывающе и высокомерно.

– Рядом с тобой никак, Тамарочка, – отвечал Анатолий Семёнович.

Они давно работали вместе и хорошо понимали друг друга, можно сказать, были друзьями. Оба были амбициозны и стремились к высоким позициям. И если Тамаре должность заведующей лабораторией была обеспечена в ближайшее время, то притязания Анатолия Семёновича значительно подкосило появление в отделении более молодого, умного и харизматичного Алексея Алексеевича. После прихода Милочки его позиции пошатнулись ещё больше. Расчитывать на повышение он мог только уничтожив их обоих. Милочка казалась более уязвимой. Анатолий Семёнович вспоминал их встречу, как она на него смотрела, что говорила. Никаких поощрительных знаков с ее стороны не нашёл, ничего отрицающего его пока ещё намеки на ухаживание не нашёл тоже. Для начала можно было попытаться по привычке очаровать и обольстить её.