Много позже – всего лишь год назад – я узнала, что именно он настоял, чтобы мне выдали диплом. Без этого вмешательства не видать бы мне заветной бумажки, как совести – фее. И средства на мой счет перевели после обучения тоже благодаря директору. Он про это не говорил. И я знаю, что не расскажет.

Джафар Аркадьевич, до сих пор поражаюсь, как могла тогда сказать вам такое, и за доброту и заботу отплатить черной неблагодарностью… Если Вы когда-нибудь прочтете эти строки, простите меня!

«Ну и вляпалась же ты, дурында!» Я немного подумала и обиделась. Просто не додумалась до чего-то более разумного. А тут директор сам дал мне в руки козырь. В конце концов, никаких прав оскорблять меня у него нет. И я не дурында, а в общем-то состоявшаяся личность, взрослый человек, отвечающий за себя и свои поступки. Ни от кого не завишу, между прочим. Червяк внутри ехидно поднял бровь, и я вновь подумала, что совершаю глупость, но было поздно.

– Во-первых, я не дурында, а во-вторых, вышло недоразумение, – на белоснежном костюме директора болталась одинокая черная пылинка, похожая на волос. Я уставилась на нее в качестве моральной поддержки: мол, и на солнце есть пятна, а наш безупречный директор имеет пыль на костюме. По-моему, логично. И так как потрясенный Джафар Аркадьевич молчал, глядя на меня – взгляд очень хорошо ощущался, – я продолжила: – И меня вызвали сюда не для того, чтобы отчитывать, как нашкодившую малолетку, а для объяснений. И объясняться я буду перед комиссией. Все им расскажу, как было. И думаю, взрослые разумные люди все прекрасно поймут, – я особенно подчеркнула словосочетание «взрослые разумные».

Холодный тон удался идеально. Я даже немного погордилась собой. Все-таки не каждый день доводится вступать в противостояние с нашим директором. А за словом он, уж поверьте, в карман не полезет. Но он в самом деле полез в карман. Не за словом, конечно, – за кусочком ткани, а потом снял очки и принялся протирать их, спокойненько так. Я рискнула поднять глаза на него и поняла, что насчет противостояния сильно ошибалась. И, кажется, меня сейчас сотрут в порошок.

Каждый студент давно знал, что Джафар Аркадьевич при всех своих добродетелях уж никак не был натурой флегматичной. Холодным и спокойным назвать его мог разве что тот, кто видел его только по телевизору или в первые дни службы. В неудачные дни директора можно было вывести из себя одним щелчком пальцев, в удачные – двумя. Но все знали: наорет, попсихует, а потом поможет. Но вот если что-то случилось, а в кабинете директора царит штиль – вот тогда дела плохи. Кажется, предназначенный мне шторм был остановлен моими же словами. Дурында и есть дурында. Прав он сто тысяч раз. Но разве могу я это признать?

Директор тем временем водрузил очки обратно на переносицу, в оправе из белого золота, похоже. Как есть пижон. Убрал в карман салфетку и уставился на кончики своих холеных пальцев.

– Вот и расскажите мне, будьте добры, Кира Валерьевна: каким образом у вас дома оказались секретные документы по делу о пропаже детей? Резонансному, прошу заметить. – К тону директора не придрался бы ни один психолог, но я уже поняла, что мне крышка, поэтому решила держать оборону до конца.

«Дурында», – пропел червяк внутри и приготовился к представлению. Я решила его проигнорировать. Но холодок внутри уже поселился.

– Это я должна отчитываться, почему сотрудники Академии делятся с посторонними людьми секретными сведениями?

– Хорошо, я тебя понял, – тон директора не изменился ни на йоту, – в комиссию так и напишем: вступила в преступный сговор с жителем Нижних Уровней, договорилась о распространении секретных сведений, в реестр вписана как потерявшая способности, но в личных целях вполне себе пользуется. Потянет лет на двадцать пять, думаю. Если повезет – на двадцать. А Азаэль… Что Азаэль? В худшем случае из Академии уволят. Да он и так тут чисто из любви к искусству. А его руководству на наши разборки начхать с высокой колокольни. Ну получит по шапке чисто для галочки. А разгребать будешь ты.

Червяк внутри икнул и спрятался. Холод разросся до размеров огромного шара.

– К-к-какие двадцать лет, Джафар Аркадьевич?

– Какие? – нежно спросил директор, воззрился на меня поверх очков, потом вскочил на ноги и оперся на стол, будто следователь на допросе, как еще стол не перевернул: – А такие, Кира Валерьевна, что светит вам теперь срок реальный со всеми вытекающими. И хорошо еще, если госизмену не впаяют, – это если сильно повезет!

Мне кажется, мои глаза готовы были лопнуть. А директор начал ходить из угла в угол, забылся, достал сигарету, потом бросил ее на пол, пнул ногой куда-то под стол.

– Как есть идиотка! Захотела поиграть в великого следователя – пришла бы ко мне! Я уже сам с комиссией договаривался бы по поводу твоих вернувшихся способностей! И, главное, меня в известность даже не поставила о том, что снова практикуешь! Я тут ни сном ни духом. В пять утра звонок из комиссии: срочно на ковер! Моя якобы потерявшая способности студентка тут, оказывается, не потеряла ничего, а работает себе. И что я мог сказать? Стоял как дурак, выслушивал все это!

– Так все ж по закону, – прохрипела я, мечтая о стакане воды, а лучше – о бокале хорошего, надежного яда. – Диплом получен, в реестр внесен, лицензия присвоена…

Директор неожиданно остановился и воззрился на меня как на умалишенную.

– Кира, – начал он таким задушевным голосом, каким разговаривают с безнадежно больными, отчего мне стало еще хуже, хотя казалось, дальше некуда, – скажи, пожалуйста, ты когда последний раз проверяла статус своей лицензии?

– После получения диплома, – буркнула я, силясь понять, к чему этот вопрос.

– А-а-а. – По лицу директора было заметно, что место на койке душевнобольных мне обеспечено. – А договор на обучение читала?

– Вообще не читала, – призналась я. – Родители подписывали, мне тогда восемнадцати не было. Но там был стандартный договор…

– Еще лучше. Так позволь мне тебя просветить, – директор взял со стола бумагу и снова сел напротив меня: – При поступлении в Академию одним из условий бесплатной учебы был пятилетний контракт после выпуска. Работать должна там, где укажет начальство, – Джафар Аркадьевич ткнул пальцем в потолок. – Если контракт расторгается досрочно, ты должна вернуть всю сумму, затраченную на твое обучение. А это, уж поверь мне, дорого.

Если до этого мне было не по себе, то сейчас натурально поплохело. Если уж директор говорит «дорого», то сумма там поистине астрономическая.

– Либо всё за не отработанные по контракту годы. В твоем случае – сумма целиком…

Джафар Аркадьевич нацарапал пару строк на бумажке и подвинул мне. Внутри меня с треском что-то оборвалось, потому что мне показалось, что он ошибся ноля эдак на три. Я нервно сглотнула и отодвинула от себя лист.

– Так вот, Кира, – продолжил директор, подождав, пока на моем лице сменится вся гамма эмоций, – в силу того, что твои способности считались утерянными по причине несчастного случая, действие контракта на тебя не распространялось, а твоя лицензия была заморожена на неопределенный срок. При возврате способностей контракт возобновляет силу. И, соответственно, ты должна либо работать, либо… – он кивнул на лист с начертанной на нем трехэтажной цифрой, – отвечать по всей строгости закона, увы.

Я перевела дыхание. Если честно, из предложенных вариантов мне не нравился ни один… В первом случае мне нужно бросать свой магазин: навряд ли уважаемое государство так просто от меня отлипнет. Девушки справятся, наверное, но мне нравится самой вести дела. А еще больше я дорожу своей скучной жизнью. Если откажусь работать, все равно потеряю магазин, да и вообще всё. На мои плечи свалится такой долг, какой мне за всю жизнь не отдать, если честно. Идти в тюрьму? Когда я выйду оттуда, мне будет почти пятьдесят в лучшем случае… Да и не факт, что смогу полноценно работать, я же не знаю, куда меня распределят! Это три года назад я была талантливой и подающей надежды. После той аварии все пошло не так…