– Это брат мастер, ново–хаву! Заговоренные осиновые весла, лучшее средство от лупоглазых. – Паромщик сделал вид, будто замахнулся и ударил по воде. – Надоело на этих гадов патроны переводить. А это один купец подсказал, даже денег не взял. Жалко утоп бедолага.

– Значит, хороший был человек.

– Ты прав Иван. Говно не тонет, – ответил Потап, закинув весло на плечо, и отправился на свое рабочее место.

Уже несколько часов от реки доносилось дружное: «эй дубинушка, ухнем». Темное пятно парома ползло по лунной дорожке широкой реки, а после начали раздаваться выстрелы, и хлопки весел по воде. Спустя какое–то время все стихло. Возобновилось удалое «у–у–ух» и замерший было паром, снова сдвинулся с места.

Так повторялось в каждый заход. Ближе к средине реки, тупые лупоглазые, или как их еще называли рыбоголовы, начинали плавать вокруг парома, с целью поживиться человеческим мясцом.

Рыбоголовы были перерожденными: мертвецами, которых оживляла земля, а стихии, в которые попадало тело, уродовали, каждая на свой лад.

Эти, получались из утопленников. Переродившись в воде, они становились гуманоидами, с чешуйчатой, склизкой кожей, пастью полной мелких, острых зубов и рыбьими головами с выпученными глазами по бокам.

Натрескавшись рыбки, они вообще–то были душевные ребята. Плескались себе в водоемах, пугали русалок, но лишь до тех пор, пока в обозримом пространстве не появлялся человек.

Чего–чего, а любовь к человечинке, у лупоглазых было не отнять. Ради двуногой добычи они готовы были упорно лезть под пули, рвать жабры, терять конечности и свои выпученные глаза. Лишь бы достать, урвать и утянуть под воду хоть кусок человеческой плоти.

И были они настолько напористы, что не чувствуя боли, нападали до тех пор, пока хорошенько не оглушишь, или не прострелишь их рыбью башку.

Плавали они очень быстро. От того стрелять по плывущему рыбоголову, было переводом патронов впустую. Все равно что, уподобляться разгневанному царю Ксерксу и хлестать море плетью. Эффект, был примерно тот же.

Но все было не так уж и худо. Одно дело выдернуть рыбака из узкой лодки, а вот стащить с большого плота, было уже куда трудней. На суше они были косолапы и не любили покидать свою стихию. Пока между человеком и водой было, хотя бы метра полтора суши тварям было лень нападать на свою жертву. Ну, право, зачем же тратить силы на того, кто может убежать или дать сдачи из выгодного для себя положения?

Выпустив из переноски бедного Фому, про которого совсем забыл, Иван стал готовить мотоцикл для транспортировки. Потап, как для частого клиента, даже смастерил, для его железного коня специальные держатели. Их как раз вынесли из кустов на берег и поставили у причала. Иван осмотрел добротную конструкцию, и решил, что накинет Потапу сверх символической платы несколько монет. Хороший мужик. Заслужил.

Паром с купцами «с той стороны» причалил, гулко стукнувшись о камни. Часть мужиков отправилась, отдыхать к костру, откуда потянулись обратно их сменщики.

Иван закатил на паром мотоцикл, который тут же закрепили теми самыми держателями, следом на паром зашел Гром, а за ним скисший Юра, ненавидевший мерзких рыбоголовов всей душой.

Иван встал у каната и приготовился тянуть его вместе со всеми. Но подошел, Потап, отстранил его, сунув в руки увесистое весло, а после отправил караулить лупоглазых.

Под раскатистое «э–э–э ухнем» без приключений добрались до средины реки, где следовало удвоить бдительность. Но ничего не происходило. Лишь несколько раз плеснуло в темноте за бортом и все.

– Слушай, Иван, – позвал обливающийся потом паромщик, – давно хочу спросить.

– Ну, – отозвался мастер, крепко сжимая весло и внимательно вглядываясь в волны, бросающие в глаза отблески лунного света.

–Тебе лет–то, как и мне, но я вон сед уже, и морда как груша сушеная, а ты все как семнадцатка.

Мужики, натужно пыхтя стали похохатывать.

– Где ты сед? – обернулся Иван и воззрился на блестящий в лунном свете лысый череп Потапа.

– Где надо, – ухмыльнулся паромщик. – Так вот к чему я, – он быстро смахнул пот со лба, – вас в Обители такими делают, или вы препараты какие–то принимаете? Поговаривают, что вы что–то там извлекаете секретное из трупов перерожденных тварей, а потом употребляете.

– Я тоже такое слышал, – хохотнул Иван, возвращаясь к наблюдению за рекой.

– Значит правда?

– Нет. То, что мы извлекаем, употреблять будет только самоубийца. Да и законы общие знаешь. Кто употребляет плоть перерожденных, приравнивается к каннибалам. А с каннибалами у нас разговор короткий. Веревка, петля да сук покрепче.

– Ну, вам–то, мастерам во всех княжествах некоторые законы не писаны.

– Этот закон одинаков для всех, – не оборачиваясь, сурово ответил мастер.

Бледный от качки подмастерье слушал их молча, и хотел было намекнуть дядьке, что Иван некоторых тем не любит, но в сумраке рассмотрел на его лице ехидную усмешку. Он понял, что тот по привычке язык чешет, чтобы разнообразить нудную работу.

– Ну, Вань, ты мне друг? – жалостливо продолжал паромщик, тем временем весело подмигивая племяннику. – Раскрой секрет. Ведь старею.

– Стареет он, – косо ухмыльнулся рядом тянущий канат бородатый мужик. – Моя баба в жизни так не визжала подо мной, как твоя кажну ночь. Потом полночи псы по селу лают, да серут с перепугу раза в три больше положенного.

– От того он Ваньку и донимает, – встрял другой. – Если у Потапа хрен завянет и повиснет, так он повесится вслед за ним.

Дружный гогот разнесся над резвыми волнами. Впереди из темени стал вырисовываться залитый тусклым светом причал. И когда до берега оставалась дюжина метров, мужики снова весело запели свое «у–у–х», и даже сошла бледность с лица подмастерья, в дно парома грохнуло что–то большое.

Пес от испуга залаял, Юра в панике схватился за держатели, а мужики, крепко вцепились в канат. Иван, отпрянув от края парома, догадался, что это было, но молил Бога, чтобы это оказалось, не то, о чем он подумал.

В дно снова ударило. На сей раз так ощутимо, что паром накренился и с громким шлепком встал на место. Мертвенно бледный подмастерье взял наизготовку пистолет, перепуганные мужики, держась за канат одной рукой, в другой держали наготове весла, а сообразительный Гром, чтобы не свалиться в воду, с трудом протиснулся к мотоциклу, в крепкие объятия держателей.

Началось невообразимое, со всех сторон на борт из воды стали выпрыгивать, лучащиеся в лунном свете, склизкие тела.

Первого сразу же подстрелил подмастерье. Выпученный глаз на рыбьей башке, расплескавшись ошметками, лопнул, и тварь свалилась за борт. После он палил по рыбоголовам из пистолета, почти не переставая.

Пошла работа веслами. Но оказалось, одно дело лупить гадов по головам, торчащим из воды, и совсем другое, сойтись с ними врукопашную. Весла тут же упали на борт, в ход пошли выхваченные ножи.

На груди Ивана, под острыми когтями доставшейся ему твари, куртка из довольно плотной кожи, превратилась в лохмотья. Лишь только чудом, оцарапало кожу, не вспоров мышцы.

Тут он пожалел, что поленился одеть тесный доспех, который лежал в прижатой держателями сумке. Этим тварям он был не по зубам.

Из сцепки держателей высунулась голова рычащего Грома, и вгрызлась в перепончатую ногу, обидчика Ивана.

Тварь растерялась, чем мастер тут же и воспользовался. Из вспоротого брюха на доски шлепнулся моток сизых потрохов, следом в выпученный глаз вонзился острый клинок. Пес отпустил лапу, Иван, выдернул нож из глазницы твари и пинком отправил ее в воду.

В следующий миг по нему прошелся быстрый удар сбоку.

Один из ушлых рыбоголовов, распорол сквозь куртку кожу на боку, но тут же получив с разворота кастетной рукоятью в морду, отправился в родную стихию.

По ребрам заструилась горячая кровь. Но останавливаться было нельзя, иначе гарантированная смерть.

Бородатые мужики к удивлению Ивана, работали не хуже него.