Ее собственный Маро оказался тихим, понятливым. Сидирисса спокойно пускала пса в дом, зная, что он ничего не разобьет, не сунется куда запретили. Со временем он почти перестал выбираться на улицу. Любил греться у батареи, спать на кровати, прижавшись к ее боку, класть голову на колени. Маро многого боялся: оставаться в одиночестве в пустом доме, шума и чужих голосов с улицы, грозы.

Шерсть пса отливала рыжим, Сидириссе нравилось проводить по ней ладонью, зарываться пальцами. «В честь ли моря я тебя назвала? – думала она порой. – Или в честь Марека?»

Спустя три года, как закончилась их история, Марек погиб под колесами автобуса. К тому времени он совсем спился, обрюзг, растолстел. После его смерти Сид почти месяц не могла встать с кровати, лежала, устремив невидящий взгляд в потолок. Винила себя. Бабушку, которая вырастила ее такой непохожей на остальных. Вспоминала, как, заслышав о проблемах Марека – о затяжной болезни отца, о разладе, – сбегала с работы, скреблась к нему, звала. Как его мать, поникшая, озлобленная старуха, гнала ее с порога. Но Сид не уходила, садилась под дверь и ждала-ждала-ждала. Дышала на замерзшие руки.

Как, в конце концов, выходил Марек, плюхался рядом. Тянул заунывно: «Эй, Си-и-и-ид». Она обнимала его, шептала: «Все будет хорошо, хорошо». Рассказывала о Маро, о море, о далеких городах. Марек тихонько сидел рядом, порой проваливаясь в дремоту, а дослушав очередную историю, просил прощения. За себя, за своих идиотов-друзей, которые начали травлю, которые за бутылкой горячительного выспрашивали у него подробности их жизни, смеялись, фантазировали, распускали сплетни. Сид прощала. Она до последнего верила, что у Марека все наладится. Но судьба распорядилась иначе – и Марек встретил конец по дороге в больницу.

В какой-то момент Сид заметила, что нападки прекратились. Возобновлять общение никто не спешил, но никто и не лез в душу. На работе Сид отселили в отдельный закуток – в бывшую кладовку, которую переделали под комнату. Едкий запах дешевой краски держался несколько месяцев. Рабочий день Сид начинала, забираясь по приставной лестнице к самому потолку, раскрывала маленькое окошко. Порой, спустившись, она обнаруживала, что больше не одна в комнате. Начальник отдела, видимо, караулил, спешил посмотреть, как колышется юбка, как напрягаются тонкие руки, цепляющиеся за деревянные перекладины. Он умел ходить тихо, появлялся незаметно, словно из-под земли вырастал. За это начальника не любили сплетники, не раз попадавшиеся на обсуждении чьей-то персоны.

Сид тоже его не любила – за маслянистый взгляд. Она пропустила момент, когда мужчины стали смотреть на нее по-другому, с едва скрываемым интересом. Пристально, словно пытаясь заучить ее движения, жесты, черты лица. «Ты, видимо, поздний цветочек», – говорила когда-то бабушка внучке-нескладехе. Сид тогда не обращала внимания на ее слова, не интересовалась ни своей, ни чужой внешностью. А теперь вспоминала и думала: «Это ли бабушка имела в виду?»

Ровесницы успели выйти замуж и обзавестись детьми, девичьи фигурки раздались, былое озорство сменилось степенностью, важностью. А она вытянулась, осталась тонкой, стройной. Не любила заплетать волосы или завязывать их в хвост; тяжелые черные локоны спускались до поясницы.

«Не так на меня смотрел Марек. Не так». Его симпатия была искренней, чистой. А у этих-нынешних-живых взгляды цепкие, липкие.

Однажды Сид допоздна задержалась на работе. Когда вышла, на улице было сумеречно, сизые облака нависали, будто стремились прикоснуться к макушкам деревьев. Сид поежилась, подумала о том, как бы не опоздать на последний автобус.

Она почти подошла к остановке, когда затылок обожгло болью. В глазах потемнело, колени обмякли, Сид стала оседать на асфальт. Но упасть ей не дали. Кто-то схватил за шиворот, силком поволок. В нос ударил гнилостный запах подворотни. Тот, кто тащил ее, на секунду остановился, видимо, раздумывая, как поступить. Затем подхватил Сид подмышки, встряхнул, придавил к холодной стене. Закричать бы, позвать на помощь – но рот накрыла огромная рука, сдавила челюсть. Вторая нырнула под юбку, до боли сжала ногу над коленом, скользнула выше…

Муть перед глазами слегка разошлась, и Сид увидела своего мучителя.

Деян служил охранником на складах, примыкающих к зданию, где она работала. Про парня говорили, что он связался с дурной компанией из соседнего поселка. Сид не раз слышала брань и глумливый смех, доносящийся со стороны складов, – разнорабочие и охранники любили собираться по вечерам. Деян был заводилой, смутьяном, легко ввязывался в драки. Его в начале каждого месяца собирались увольнять, но почему-то оставляли, давали еще один шанс. Больше Сид о Деяне ничего не знала.

Рука под юбкой медленно ползла выше. Сид собрала все силы, рванулась, но мужчина удержал ее, залепил крепкую пощечину.

– Ну, давай развлечемся, милая…

«Я могу убежать, – подумала Сид. – А вернуться получится?» Сердце колотилось где-то под подбородком, кровь шумела в висках, в ушах звенело. «Прочь, прочь, прочь», – чудилось ей в этом звоне. Сид вдруг вспомнила, как однажды, еще ребенком, решила умереть. Понарошку и в то же время по-настоящему.

Тогда Сид долго блуждала по разным землям, искала, чьей жизнью пожертвовать, кого и на какую смерть осудить. Ей отчего-то хотелось стать осой и нырнуть в банку с медом, но в тот день нити вели ее в обход городов и селений, по диким местам. Так что о банке пришлось забыть, да и осы ей не встретилось.

В какой-то момент Сид вынырнула на поверхность, поднялась над землей и попала в ураган. Металась от одного существа к другому, пропитывалась их страхом перед стихией до тех пор, пока не обнаружила в высоких ветвях гнездо с птенцами. Скользнула в одного из них. Кушать-страшно-где мама. Сид постаралась обособить себя, не дать жилам и нервам птенца прорасти сквозь свое сознание. Быстро разобралась, как двигаться, как пищать. Подползла к самому краю гнезда. Расправила хилые крылышки, наперед зная, что они не смогут удержать тело в воздухе. Тем более, в ураган. Свист ветра, круговерть перед глазами. Яркая, затмившая остальные чувства, вспышка боли.

После Сид очнулась в земле под корнями, на переплетении нитей. Страх пришел позже, когда она возвращалась к себе.

«Получится ли такое с человеком?» Терять ей, в общем-то, было нечего, ждать спасения неоткуда. И Сид решилась.

Деяна трясло от желания, он не думал ни о боли, которую причиняет, ни о том, что будет, если найдутся свидетели. На мгновение Сид почувствовала неправильную, иррациональную жалость. Но собственное искаженное от ужаса лицо напротив, широко раскрытые, полные слез глаза, не дали забыться. Сид стоило немалых усилий заставить тело Деяна подчиняться.

Было странно и страшно смотреть на саму себя сверху вниз, осознавать, насколько она хрупкая, тонкая, слабая. Сид стянула с плеч куртку, укутала в нее, как в плед, свое тело. Аккуратно опустила на землю. Оставалось надеяться, что ничего плохого не случится до тех пор, пока она не вернется. Затем Сид повела мужчину прочь, подальше от злосчастного переулка и остановки.

Склады располагались на окраине поселка, за ними тянулись поля. Дальше дорога уводила в лес. Сид вспомнила как в прошлом году один охотник-любитель сломал обе ноги, угодив в овраг. И якобы был рад, что легко отделался.

Сид нестерпимо тянуло обратно, а страх Деяна, не понимавшего, что происходит и куда несут его ноги, грозил поглотить. Последний склад – вытянутое здание из грубого кирпича, бранные надписи по стенам. Поникшие предзимние поля. Сидирисса облегченно выдохнула, когда добралась до леса, свернула на уводящую от главной трассы тропинку. Кроны сомкнулись над головой.

Овраг отыскался довольно быстро. Сид заставила Деяна замереть на самом краю; под ногами – крутой обрыв, глубина захватывает дух. Где-то внизу проглядывали очертания речки. Сид почувствовала, как участилось сердцебиение, ладони взмокли, а живот скрутило до тошноты. Отвратительные ощущения. «Теперь-то понимаешь, мальчик, каково мне было, когда ты вжимал меня в стену?»