– Откуда вы знаете?!

– Ты трогала початки? – Весея почувствовала, как от волнения скрутило живот.

– В первый раз нет. Я тогда еле нашла дорогу обратно, под самую ночь добралась. Очень испугалась, да еще и мама разозлилась – меня так долго не было, платье порвала. Я хотела забыть обо всем, но не смогла: гадала, что там за поле, почему огорожено сеткой… А запах такой сильный, вкусный. На мед похож.

– Значит, там теперь ограждение… А после?

– После я несколько раз к полю ходила, но найти его не всегда получалось. А когда получалось, шла вдоль сетки, искала, где можно внутрь пробраться – так хотелось взять початок. Хотя бы один. Они, наверное, вкусные, раз так сладко пахнут. Но сетка сплошняковая, густая.

– Ну, ты-то в итоге нашла брешь, вижу, – Весея не сдержала замечания. Митка понуро кивнула, разглядывая пятна на руках.

– Когда это случилось? Вчера?

– Позавчера.

Повисла пауза. Весея припоминала все, что знала о поле: о том, чем его обрабатывают и в какие временные промежутки, когда созревают початки («ладень» – так называл их человек с такими же мазутно-черными глазами, как и у Воика), и через какое время загноятся язвы на коже. Сведения всплывали в памяти, но были обрывочными, смутными – разумеется, столько лет прошло. Остается только жалеть, что не воспользовалась случаем, не записала всего, что довелось услышать. Впрочем, тогда в желто-красном вихре опадающих листьев сгорала ее шестнадцатая осень. В ту осень у Весеи были занятия поважнее.

– Я почти не таилась, кто-то мог заметить меня за флажками. Но я точно не делала то, о чем говорят – дома эти сожженные и куры. Да и к ведьме близко не подходила. Правда, однажды столкнулись с ней лицом к лицу, да тут же и разминулись.

Отец Воика задумчиво рассуждал, много лет назад: "Огороди территорию флажками, запусти парочку страшных слухов, и со временем они укоренятся, станут неотделимы от правды. И никто больше не сунется туда, где раньше собирали грибы и ягоды".

– Не думай о злых языках, Митка. Но ты и впрямь сунулась, куда не следовало. Я постараюсь помочь, но… Ты ведь знаешь, у меня и подходящих лекарств немного. Заранее прости меня, если что-то пойдет не так…

Она замолчала. Внутри все так и кипело, клокотало: что ты делаешь, она же совсем ребенок. Это жестоко – говорить, что все может плохо кончиться. Но и лгать язык не поворачивался. Повисло тягостное молчание, Митка глубоко вздыхала, грудь вздымалась и опадала. А потом девочка махнула рукой и сказала – так просто, словно речь шла о какой-нибудь ерунде:

– Ладно, как будет, так будет. А тайну свою вы мне все таки расскажите, если не сейчас, то потом.

– Верно, мы найдем время поболтать. Ложись-ка под одеяло, а я сбегаю за лекарствами. И постараюсь успокоить твою маму.

– Вы все ей расскажете?

– Да, – не стала врать Весея и вышла за дверь.

Коридор встретил ее тишиной и полумраком, лишь у кухни виднелась полоска света. Весея направилась туда.

Ждана спала, уронив голову на скрещенные руки, Воик сидел напротив и тоже едва не клевал носом. Свитер хозяина дома был слишком большим для тринадцатилетнего мальчишки. Воик тонул в нем, казался болезненно худым.

На кухне пахло успокоительным настоем. Весея вопросительно посмотрела на сына, тот пожал плечами:

– Тетя Ждана попросила меня заварить успокоительный напиток. Выпила две чашки, посидела чуть-чуть. А потом я смотрю – она голову свесила, глаза закрыла.

– Переволновалась. Ничего страшного, пусть поспит. Сейчас за лекарствами схожу, а вот после придется ее разбудить.

– Я с тобой.

– Останься, – Весея покачала головой. – Присмотри за ними. Ждана проснется, испугается, что нас с тобой нет… Только, пожалуйста, Воик, не нужно заходить к Митке: и ее потревожишь, и сам, чего доброго…

Сын нахмурился. Весея потрепала его по голове, пропустила жесткие черные волосы между пальцев. Мальчишка отстранился, нахохлился точно воробушек. И правда, взрослый уже, зачем ему мамины нежности.

– Держись, я скоро вернусь.

– Давай быстрее.

Осень для жителей поселка – нелюбимое время. В домах сыро и стыло, отопление включают лишь к зиме, а до этого приходится перебиваться вязаными свитерами, стегаными одеялами и обогревателями.

Весея шагнула за порог, словно в ледяную прорубь нырнула. Перебежала дорогу, на ощупь пробралась по крошечному парку – мощеная дорожка, живописная днем, в темноте была практически не видна. Один фонарь не горел вовсе, другой мигал, выхватывая из предрассветной мглы кусочек пожухлой клумбы.

Войдя в дом, Весея первым делом бросилась к шкафу, переоделась в теплое, затем – к полкам с лекарствами. И застыла, не зная, что выбрать. В аптеке ей выдавали только то, что было необходимо для работы. Митке понадобятся антисептики, гипертонический раствор, заживляющие мази – все это у нее есть, этого вдоволь. Может быть, травы, которые Весея собрала летом, тоже подойдут, собьют температуру. Но как понять, что творится у Митки внутри?

«Не торопись, подумай». Весея отошла от полок, села за стол, где сын обычно делал уроки, положила перед собой карандаш и бумагу. Нужно было записать все, что она помнила про ладень.

Золотистые початки опрыскивали средством, которое в большой концентрации было ядовитым для всего, кроме ладеня, а в маленькой работало как удобрение. Именно поэтому в тридцати шагах от поля деревья, кусты и травы росли буйно, плотно, а в пяти шагах чернела голая земля, и еще находили мертвых мышей и птиц.

В то время, когда ей было шестнадцать, про поле знали всего пять человек из поселка. Конечно, поселковый глава. Двое рабочих – их каждое утро забирали на машине с темными стеклами, везли окружными дорогами. Какую-то долю информации донесли и до начальника склада: он поставлял материалы для нужд поля. Ну а пятым и совершенно случайным человеком стала она сама, Весея.

Многие догадывались, что по-настоящему мистического в гиблых местах мало. Кто-то, наверное, в своих домыслах был недалек от истины, но проверять, докапываться до правды себе дороже. Молчать и забывать, принимать на веру любую выдумку, любую сплетню, не выбиваться из общего хора – этому научили и год от года наведывающиеся досмотрщики, и выступления главы со своими прихвостнями, и злые языки, в любой момент готовые раздуть искру до пожара, как случилось с Миткой.

«Могло произойти и со мной, – подумалось Весее. – Нет, я скорее вошла бы в число первых сплетниц». Да, так и случилось бы – если бы не встреча, разделенные на двоих секреты, долгие разговоры и теплый шепот на ухо, тайная свадьба.

Каким смешным казался ей муж в той маске – будто бы на голову надели стеклянную банку. И собственные руки в плотных белых перчатках, неудобная, обтягивающая тело двухслойная одежда, сапоги с массивными подошвами. Она помогала мужу обрабатывать ладень, стояло засушливое лето…

Лето! Весея зацепилась за воспоминание, записала слово, оттолкнулась от него. Ладень опрыскивают три раза – поздней весной, после посадки. Потом в первой четверти лета, когда проклевываются ростки. И последний раз – когда начинают зреть початки. Сразу после опрыскивания не то, что прикасаться голыми руками, приближаться к полю нельзя.

Впрочем, яд довольно быстро выветривается. Если дует ветер в сторону поселка, жди болезни. У некоторых людей появляется небольшой жар, а животные будто впадают в апатию, отказываются от еды, подолгу спят. Так продолжается чуть меньше недели, а потом все возвращается на круги своя. А еще через неделю палисадники начинают цвести, пестрят всеми красками, даже если погода к этому ну никак не располагает.

Ближе к концу осени ладень созревает, и его можно собирать голыми руками, не опасаясь за здоровье…

Тупик. Весея расстроилась. Она вспомнила многое, но все не годилось. Одно ясно: Митке повезло подобраться к полю в начале осени, а не в разгар лета. Но как определить повреждения и быстро вылечить девочку, Весея по-прежнему не знала.

К Ждане она возвращалась с тяжелым сердцем. Соседка продолжала дремать на кухне, а вот Воика нигде не было видно. Почувствовав раздражение, Весея направилась к комнате девочки, аккуратно заглянула. Сын сидел на полу, прямо под окном, держал Митку за свесившуюся с кровати руку.