В Замоскворечье Я брел по берегу реки куда глядят глаза. В воде плескались мотыльки, тонули образа. Качалась банка от бычков, трещала стрекоза. Я брел по берегу реки куда глядят глаза. Мазутной радуги дуга бутылку вдаль несла. За нею – клипер «Крузенштерн», обломок от весла. Купала голову свою церквушка в бездне вод. И чайкой белой шелестел забытый «Идиот». «Репей, пусти меня, пусти!..» Репей, пусти меня, пусти! Что прицепился, точно шар земной. Еще и колешься! Прости! И я лечу. А ты, как конь гнедой. Упала ночь. Невидимый злодей. О, одинокая пчела, забывшая свой улей! Так древняя природа средь полей Меня своей настигла пулей. Подчас Куда-то завалился час последний мой. Во трещину иссушенного шагами пола, В ведро, что глубину свою водой Лишь меряет день ото дня и год от года? В сундук, что кашляет в углу в пыли, Или за рамку копии Перова, мой Бог? Но нет, в кармане спишь, прелестный друг. Я не бужу тебя, смотри. И, значит, страхи и сомнения все вдруг Ты прогоняешь, что ни говори. «Мой конокрад! Украл Пегаса ты…» Мой конокрад! Украл Пегаса ты. Твой стих стучит копытами в ночи. Когда и кто тебя учил Топтать веселые цветы? Звон колокольчиков прощальный, Бесчисленных в бескрайнем поле, Кому – преграда для погони Иль плач по ком-то поминальный? Кто был с Пегасом обручен Тревожной, ненадежной узой Иль конь лишь толь носил обузу? И вот тобою он спасен! А я склоняюсь головой К пустым листам чудных сомнений. Мой стул – заправский конь для лени — Скрипит устало в час ночной. «Коли я совру невольно, накажите вы меня…» Коли я совру невольно, накажите вы меня. Отвяжите, уведите белогривого коня! Он костями в поле ляжет, не умеющий судить. Лишь змее одной накажет свою голову хранить. Над горами, над лесами, к звездам носит он меня. Учит слушать плач метели, шорох крыльев соловья. Если ж статься, в гневе грозном мою голову пробьет Он копытом, будто словом, то наступит мой черед Череп бренный свой оставить в диком поле на веку. Чье-то сердце болью ранить иль приютом мотыльку. Любовь Растерялась речка в половодье. Вышла из знакомых берегов. Там, где было мелководье, Утонул вчера чертополох. Утонули лебеда, крапива, Лопухи, репейник и чабрец. Лишь подсолнух тянет горделиво К Солнцу свое солнце. Молодец! – Вам, друзья, осталось ждать недолго. Скоро воды невзначай сойдут. Я для вас смог б выпить Волгу. Пусть не Волгу, а хотя б Оку. Видно, в нем – вся тайна мирозданья, В росте и сияньи головы. Да и речушка растеклась в признаньи В своей к нему единственной любви. Сердце
Часы его назло годам, природе Расстроены. Конца пути не ждут. И лишь одной угодно моде Мелодию знакомую поют. Куда спешить? Что было, то и будет. Умолкнет сердце, не спросив врача. Да кто, друзья, его осудит? К нему не подберут ключа. Механика его надежно устарела. Твердит о прошлом поэтическом веку. Поэт – не часовщик. И неумело Расходует счастливую судьбу. Осень В седеющей дали небес Усталое сокрылось Солнце. И только тонкий луч окрест Открыл земле свое оконце. Ужели ищет он ежа, Что на опушке дремлет мирно? Иль подгоняет муравья К воротам, от грозы, старинным. Быть может, греет желудь он, Что вознесется вечным дубом. Иль птице отдает поклон, Пока не приключилась стужа. Но вот пропал. Седая хмарь Грозится первым снегопадом. И пня лесного календарь Последний лист ласкает взглядом. Равновесие Шуршит песок в моем сердце — В старых песочных часах. Слышу. А все не верится, Что это и правда так. Тик-так, так-так, тик-так… Чашек весов равновесие Подвластно песчинке одной. Правда, а все не верится Под Солнцем и под Луной. Вдалеке вдали Туманные дали безмолвно зовут. Корабли вдыхают ветра И идут за моря. Туда, где у Ганга пылают костры. Где прах, несомый водой, окропляет поля. Туда, где гневный Анкор Взглядами каменных дев Пронзает леса. Где дикие тигры в чащобах ревут. Где нон над рисовым полем Плывет на ветру. И черный дракон парит в вышине. И таинства Вонг — Безумной и женственной Вонг — Газеты столбцами крадут. Где я побывал и где не бывал. Где рикша-старик крутит педали, Плывет над ночной мостовой. И белый неон пишет на мокром асфальте Забытое имя Хонг Минь. |
