– Что-то случилось? – пробормотал парень.
– Мне нужно к матери уехать…
– Нет, постой, – Максим резко открыл глаза и уставился на великана.
Тот по привычке отвел взгляд и опустил голову. Предрассветные сумерки еще не рассеялись, но было достаточно светло, чтобы отчетливо разглядеть уродливые шрамы и грубые черты лица, которых он так стыдился.
– Надолго?
– На день или два… Может ты, ну-у-у, хочешь со мной поехать? Если боишься…
– Ничего я не боюсь, – надулся Максим.
– Не хочу тебя здесь оставлять, такого маленького и беззащитного, – он смеялся над ним, специально подначивал.
Рядом с Тимом Макс, конечно, казался маленьким и беззащитным, и его это сильно задевало.
– Ничего я не беззащитный… Просто мне тоже надо к своим съездить.
Тим нахмурился.
– Не надо тебе туда ехать!
– Но я, может, тоже хочу навестить маму…
– Ты же не вернешься ко мне, – вздохнул верзила, еще сильнее сжимая тонкие запястья.
– Отпусти! – потребовал Макс своим самым грозным тоном, пытаясь приподняться и выползти из-под нависающего над ним тела.
– Ты можешь по телефону ей позвонить от Петровича, слышишь? – Тим как будто и не замечал его тщетных попыток высвободиться и обиженного, теперь уже не в шутку, выражения лица. Коленом прижал его бедро, лишая возможности соскользнуть с кровати, стиснул руки еще сильнее.
– Черт, мне больно! – вскрикнул Максим.
– Каждый раз, как представлю, что ты уезжаешь, хочется приковать тебя наручниками к кровати…
– Ну же, пусти! – коленом левой ноги Макс уперся в его живот, поморщился от боли. – Это не смешно, ты меня раздавишь!
– Каждый раз, когда ты сопротивляешься, как будто не хочешь меня – просто с ума схожу! Я же люблю тебя, а тебе плевать, думаешь, я не замечаю?
– Нет, все не так, Тим, ты мне руки сломаешь, – он зашипел от боли, выгнул спину, упираясь затылком, чтобы немного ослабить давление на плечи, того и гляди суставы выскочат. Чем больше он сопротивлялся, тем сильнее наваливался на него верзила, все больше распаляясь от гнева. Лицо покраснело, верхняя губа дрожит от бешенства. Нужно было срочно сменить тактику, расслабиться, но в такой ситуации это было сложно.
– С чего ты взял, что я тебя не хочу? – бедром Макс вжался в его пах и сразу же почувствовал ответную реакцию. Его хватка моментально ослабла, выражение лица смягчилось.
– Давай я поеду с тобой и просто позвоню, как ты и сказал, хорошо?
– Ох, Макс, прости, я сам не знаю, что на меня нашло, – он смутился, глубоко вздохнул, успокаиваясь. Потом приподнялся, встал с кровати, помогая Максиму сесть.
– Больно? – спросил, целуя раскрасневшиеся запястья, испуганное лицо и тонкую шею, путаясь пальцами в его растрепанных волосах.
– Все нормально, – Максим остановил его, заставил выпрямиться и прижался губами к рельефному прессу, провел острым горячим языком снизу вверх, пробуя на вкус теплую упругую кожу.
– Так с чего ты взял, что я тебя не хочу? – прошептал, медленно стягивая с него пижамные штаны и глядя прямо в глаза.
Тим уже ничего не мог ответить. Красивое лицо, блестящие от желания глаза из-под густых темных ресниц и отросшей за зиму челки, полураскрытые губы, фарфоровая кожа хрупких плеч – все это буквально завораживало, лишая малейшей возможности думать или говорить. Но самое невыносимое – то, что голова Макса находится в непосредственной близости от его затвердевшего члена. Пухлые губы идеальной, ярко очерченной формы, касаются его бедра, а пальцы мягко сдавливают его мошонку. Дыхание сбивается, а сердце замирает. Как же хочется просто взять его за волосы и… Но это уже совсем дикость, нельзя уподобляться мудаку, которому он череп разбил с одного удара в этой же самой спальне.
Хотя сам Макс не выглядит испуганным или смущенным, словно и вовсе забыл о том случае. Он медленно проводит языком по всей длине – от основания до головки, осторожно оттягивает губами крайнюю плоть, проводит остреньким кончиком по уздечке снизу. Потом покрывает весь ствол жадными горячими поцелуями, придерживая его рукой и жмурясь от удовольствия. И наконец обхватывает губами его головку, это не так уж просто, как бы челюсть не свернуть, зато как приятно почувствовать его на вкус. Раньше Тим ему не позволял подобного: боялся, что это может быть неприятно, особенно после всего, что Максу пришлось пережить, но сегодня после эмоционального всплеска, он просто потерял бдительность. Сейчас он мог думать только о том, каким же идиотом был все это время!
Тим вцепился в его волосы, подаваясь бедрами навстречу и проталкиваясь внутрь горячего рта до самого горла. Макс уже прекрасно знал, что нужно делать руками, он чувствовал его тело не хуже собственного, знал его ритм и силу, с которой должен сжимать член. Даже не задумывался над своими действиями, нужно было лишь спокойно дышать через нос, но это было тяжело. Он сам был возбужден до предела, а стоны Тима, дрожь его тела, большие руки на затылке – лишали возможности оставаться трезвомыслящим.
Надолго бы его все равно не хватило, это было слишком сильно, слишком близко, слишком интимно. Раскрасневшиеся щеки, челка, прилипшая к воспаленному лбу, дрожащие ресницы, ничем не прикрытое желание, жаркое, жадное, нетерпеливое.
Разрядка наступила быстрее, чем он ожидал. Успел только перехватить свой пульсирующий член, оттянуть за волосы голову Макса назад и сразу же кончил ему на лицо и плечи. Дыхание перехватило и даже в глазах потемнело на долю секунды. Макс был для него существом из другого измерения: нечто священное, бесконечно чистое и прекрасное. К нему страшно было прикоснуться, он как будто боялся испачкать его своим уродством, сломать, как тонкую фарфоровую куклу своими узловатыми грубыми руками. Он не пытался больше взять его, они об этом даже не говорили, но Тим чувствовал, что напирать не стоит, хотя иногда был просто на грани, еле сдерживался. Он, почти не отрываясь, следил за Максом ежедневно, как тот двигается, как смотрит, как улыбается, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, каким он сейчас сидел перед ним на кровати. Дрожащий, задыхающийся, с лихорадочно горящими глазами, с треснувшей и кровоточащей нижней губой, с каплями его спермы на щеках. Все такой же прекрасный, но порочный, грязный, растленный, словно вся его внешность вопила только об этом. Теперь он понимал, что видят в нем другие.
При всей разности характеров, интересов и темпераментов, было в них нечто, что объединяло гораздо сильнее и делало их родственными душами. Они оба были заложниками собственной внешности, по которой их судили окружающие, две крайности одного понятия.
Тим аккуратно вытер пальцами его щеки и губы, чмокнул в макушку, вдыхая полной грудью его запах.
– Нам пора, – Макс покосился на окно, солнце уже почти встало из-за горизонта.
Петрович встретил их на дороге, за несколько километров до поселка, на своем старом УАЗе, снова немного удивился, увидев Максима.
Они проехали по центральной улице – теперь уже заасфальтированной и не такой грязной, как это бывало прежде по весне, остановились у большого дома, выкрашенного светло-голубой краской. Забор слегка погнулся, калитка на одной петле болтается, приусадебный участок зарос, даже тропинки не видно. Тимофей грустно вздохнул.
– Сергей только на Новый год наведывался, – пояснил Петрович. – А Иван… Даже не помню когда был…
Соседи из дома напротив столпились на крыльце, чтобы поглазеть, кого это председатель к Нине Анатольевне привез. Худой старичок с папиросой, мужчина в телогрейке и с ведром, и маленькая девочка со светлыми косичками.
– Даша часто приходит, – спохватился Петрович, как будто забыл о чем-то важном. – Уколы делает от давления, по дому помогает, а на двор ее, ясное дело, не хватает, за детьми надо смотреть, муж-то в прошлом году погиб.
