Замыкало триумф Элпидия мычащее стадо быков, которых приготовили для торжественной жертвы. Рога их украшали разноцветные ленты, а бока лоснились от благоухающих эссенций. Жертвенное стадо гнали веселые пастухи и кричали что-то по-сирийски. Загорелые, в козьих шкурах, с полупустыми винными мехами, они проследовали в пыли, как призраки и исчезли за триумфальной аркой. Сзади жертвенных быков подгонял пастушок, почти ровесник Элпидия. Ученик теурга увидел, как у него развязался ремешок на сандалии, юноша присел его завязать и вдруг растерянно посмотрел в сторону. Убирая волосы с пыльного лба, пастушок подался вперед и, когда в невероятном удивлении он наклонился почти к самому лицу спящего, – Элпидий проснулся.

Ученик теурга открыл глаза и прислушался. Поверх сопения и храпа, доносившихся из соседних комнат, где-то в глубине сада звенел-заливался самозабвенный сверчок. Зябко тянуло предутренней свежестью. Элпидий накинул на плечи одеяло и вышел в сад. Огромное звездное небо, подпертое с четырех сторон крытой колоннадой, уже немного поблекшее на востоке, всей своей глубиной нависало над ним. Пегас в стремительном беге распластал свои крылья, Рыбы уплывали в светлеющую бездну, Юпитер подпер половинку Луны, и она светила невыразимо ярко в глубокие глаза юного ученика теурга.

– Что, не спится?

Элпидий не сразу разглядел Евтиха. Он что-то делал у большого белого камня, лежащего посредине сада.

Юноша посмотрел снова задумчиво в небо:

– Скажи, Евтих, правда, что тот, кого выбирают боги, живет долго? Вот наш учитель, ему уже скоро семьдесят.

– Не знаю, что тебе и сказать, Элпидий. Ямвлих великий теург и маг. Я сам видел, как на него проливался золотой дождь Зевса. А о других, кого отметили боги, я, наверное, знаю и твоего меньше. Знаю, что Пифагор прожил сто лет. И что богоизбранный Плотин умер от какой-то ужасной язвы, а Порфирий вроде бы от неядения мяса…

Евтих осекся и прислушался. Из глубины дома раздался звон хозяйского колокольчика.

Раб извинился и ушел. Элпидий остался наедине со своими мыслями о богоизбранных и о влиянии богов на длину их земной человеческой юдоли. Но так ни до чего определенного не додумавшись, вышел через калитку на заднем дворе дома в рощу Дафны.

Дафна в этот предутренний час была чарующе таинственна и тиха. Среди темных свечек кипарисов белела новыми стропилами крыша храма Зевса. Рядом, погруженное во мрак, угадывалось небольшое святилище Артемиды. Ласково журчала родниковая вода, собираясь в ручьи и наполняя бассейны и фонтаны, скульптуры, как привидения, отсвечивали белесой дымкой между лаврами. А в центре этого таинственного великолепия, над пирамидами кипарисов возвышался величественный храм Аполлона. Даже сквозь темноту аллей ученику теурга виднелись отсюда и широкие белые мраморные ступени храма, и массивные колонны, подпирающие свод этого огромного параллелепипеда. И все эти формы красоты священной рощи, казалось ему, держались на одном пронзительном звоне сверчка. Священная Дафна притаилась, ожидая рождение бога-солнца.

Элпидий вернулся в сад, положил на ограждение портика одеяло и увидел Евтиха на том же месте, у камня, как будто он никуда не уходил.

– Что это за камень, Евтих?

– А ты разве не знаешь? – удивился раб.

– Нет. Мне никто не рассказывал о нем, – ответил Элпидий смутившись.

– Это священный камень. Говорят, что именно здесь, на этом месте Аполлон высыпал стрелы из колчана, горюя о потере любимой Дафны.

– И что, при помощи этого камня учитель будет общаться с богами? – В голосе Элпидия дрогнуло сомнение.

– А ты ожидал чего-то иного? – услышал он за спиной и повернулся: из дома в сад выходил Ямвлих, уже одетый в белые одежды мага. Он выглядел бодро, как будто не спал вовсе и не пил вина на пиру.

– Господин наш Гермес трижды Величайший говорил, что общение с богами происходит с помощью трав, камней и ароматов. А через теургическую молитву боги являют себя нам не далее, чем на расстоянии вытянутой руки.

– И так может быть всю жизнь? – загорелись глаза Элпидия.

Ямвлиха умилила наивность ученика:

– Даже всю жизнь, мой юный друг, – и он улыбнулся ему как ребенку.

Юношу воодушевила эта улыбка:

– А что для этого надо сделать прежде всего, учитель?

Теург, благословляя, положил Элпидию на голову руку.

– Закуй тело в цепи воздержания, и обрящешь свободу от Духа, который тебя наполнит.

Евтих посмотрел от священного камня снизу вверх на хозяина:

– Все готово, мой господин.

– Ну, где эти лежебоки? – громко воззвал Ямвлих в глубину дома.

На его голос один за другим в сад стали выходить его ученики. Заспанные, наспех одетые, они показались почему-то Элпидию кучкой странствующих актеров, застигнутых грозой в поле. Такими неказистыми они казались на фоне магических одежд учителя.

Ямвлих снял домашние сандалии, воскурил у священного камня ладан, смешал вино с эссенцией, наполнил им чашу, поднял ее на вытянутых руках, коснулся ее лбом, преклонил колено и медленно вылил вино на каменнное темя. В этот момент Элпидий отметил сходство позы Ямвлиха со скульптурой Аполлона в дафнийском храме. Исполинский Аполлон так же стоял на одном колене и возливал из золотого фиала-чаши вино богине Деметре, умоляя вернуть ему любимую Дафну.

Вылив вино, Ямвлих передал фиал Элпидию. В это время угрюмое темное небо начало оживать. Розовые и алые сполохи заколыхались где-то над отрогами Аманских гор. Первые несмелые лучи коснулись вершин кипарисов и лавров рощи Дафны, где-то робко пискнула первая утренняя пичуга, сверчок, как будто напуганный священнодействием в честь Гелиоса, затих в доме теурга. Казалось, вся природа притаилась в ожидании волшебного мига, когда вслед за Солнцем нехотя оторвется от горизонта священный Сириус и пошлет смертным в своих лучах весть от бессмертных богов. Ямвлих раскинул руки, развернул ладони к небу, поднял лицо к тающим звездам и, прикрыв глаза, начал торжественно произносить магическое заклинание:

– Я призываю тебя, величайшего бога Гелиоса! Вечного господа нашего и властелина, дарующего свет, и восходящего над всем космосом от всех его начал, и уходящего за его предел! Воззри на меня, о восходящий из четырех ветров всесильный радостный господин, для которого небо есть дом истины! Я призываю твои священные и великие сокровенные имена, которым ты, слыша меня, радуешься и посылаешь свою благодать. Возликовала земля, когда ты просиял над нею, и принесли плоды растения, когда ты засмеялся, и умножились животные, когда ты повернул к ним свой лик. Яви же свою милость, и дай великую славу, честь и силу этой молитве и Дафнийскому камню, который я посвящаю сегодня Элпидию!

Услышав свое имя, юноша вздрогнул. А Ямвлих, не открывая глаз и все выше поднимая руки, продолжал чеканить слова молитвы, которые ударяли в колонны дома как золотые монеты:

– Я призываю тебя, величайшего в небе господа! Абаот! Саваоф! Адонай!

Ученики теурга стояли в оцепенении полукругом у камня и смотрели на учителя во все глаза, начиная понимать, что присутствуют при чудесном явлении божественной силы. У Элпидия внезапно похолодела спина. А тучный Евфрасий даже открыл от удивления рот, когда философы заметили, как босые ноги Ямвлиха оторвались от земли и он начал медленно подниматься.

– О Величайший! О дарующий свет Гелиос, озаряющий из чрева всю вселенную! – содрогались колонны дома от грозного голоса Ямвлиха. – О, ты, предводитель всех богов, владеющий всеми ее началами и концом!..

С замершим сердцем Элпидий посмотрел вверх и пришел в ужас. Волосы и борода учителя развевались как будто на сильном ветру. Но ни один лист не шевелился на деревьях в саду. И за стеной, над лаврами Дафны, стояла магическая тишина, в которую, как в колокол, только и били слова теурга.

Руки у Элпидия от страха онемели, он выронил чашу, и та пронзительно зазвенела, упав на камень Аполлона. Ямвлих сбился, открыл глаза и тут же быстро опустился на землю. Все его ученики с укоризной посмотрели на неловкого Элпидия.