– Может, и день, – из-за моего плеча вышел оперный певец в ярком просторном халате, потянулся с удовольствием во всю ширь и, хрустнув косточками пальцев, неожиданно для меня скинул своё барское облачение прямо на гальку. Абсолютно голое, немного дряблое обширное тело его смутило мой взгляд, и я сделал вид, что просто смотрю на горизонт вдалеке. Паша, потрясая мягким животом и никого при этом не смущаясь, гордо понес себя к воде. Медленно зашёл в тонкую рябь и с громким охом плюхнулся в море. Широко замахиваясь над головой он уверенно поплыл вдаль от берега, оставляя за собой белёсый след на волне.
– Богема на отдыхе… – тихо прошептал я, следя за темной его шевелюрой, поплавком качающейся над водой.
Девчонки, не обращая ни на что внимания и занимаясь овощами, болтали о своём у воды. Остальные обитатели города выбираться на солнце не торопились. И я решил переместиться с яркого жаркого пляжа куда-нибудь в тенёк. Единственную тень здесь давали редкие кустики, что начинались на краю галечной полосы. Названий их я не знал, а потому про себя назвал акацией, уж чем-то они напоминали мне те кустарники, что в нашем уральском захолустье именовалось именно так.
Я сидел в тени своей чахлой акации, цепляющейся за белесый глинистый склон, и смотрел сквозь солнцезащитные очки в небо. Бледная синь его накрывала бухту, выцветая к горизонту и наливаясь краской в зените. В его просторе плыли огромные хлопковые облака. Вернее, не плыли. Я сделал открытие: они перекатывались. Особенно это было заметно на тех, что большим комком раздувались прямо надо мной. Сизое пузо их, выглаженное нижними ветрами, протягивалось по невидимой поверхности воздушных потоков. А сверху – клубы белой клокочущей ваты раздувались и заваливались на бок. Облако перекатывалось, надув груди и волоча за собой утончающийся хвост.
А ещё я заметил, что чаек почти не было слышно. Замысловато журчал в вышине невидимый жаворонок. Жарко и громко стрекотали местные кузнечики. Вязкий солнечный воздух придавил всё остальное, – дремлющее, молчаливое, неподвижное. Даже море скромно лежало, лениво подставив солнцу гладкую спину.
Торжественно раздувались и перекатывались на бок облака.
Прошло минут пятнадцать. Паша слепя меня своим мокрым на солнце телом, вышел из воды и на самой кромке её плюхнулся в блестящий жизнерадостный глянец, набегающий на гальку . Снизу легкая свежесть, сверху – грелка солнца, высушивающая капли влаги на коже. Я подумал, а не пойти ли и мне окунуться. Только вот пока не решил, сделать это в привычном формате или открыться природе всецело, по примеру Паши. Второе претило мне, первое – традициям этих мест и их обитателей, как я думал.
Пока раздумывал, заметил краем глаз, как со стороны поселка по горячей гальке, аккуратно заметая по ней колышущимися в такт шагов складками изящного палаццо, с которым ярким опахалом играло легкое цветастое парео, к нам приближалась женщина. Вьющиеся локоны волос, какие раньше я видел только в телевизоре, были покрыты невесомым платком. На этом пляже она выглядела тонким чувственным цветком, что прячется от оглушительного солнца. Ловя баланс, длинные её пальцы перебирали струи воздуха, будто опираясь на них в такт шагам. Но, помимо плавности её полёта по пляжу, больше всего меня гипнотизировали огромные перламутровые блюдца солнцезащитных очков над тонкой линией носа. Точно это шёл не человек. Экзотический цветок, что принёс ветер в бесцветную пустыню.
Пройдя мимо девчонок, что чистили овощи, она целенаправленно приближалась к лежащему лицом вниз Паше. Подойдя к нему, она резко остановилась и, видимо что-то ему сказала, потому что тот сначала резко поднял голову в её сторону, потом также быстро встал перед ней во всей своей нагой непосредственности. Женщина дёрнула локонами, на что Паша обоими руками прикрыл уязвимое мужское место и даже как-то сжался в плечах.
Я не слышал ни слова, но догадался, что велась совсем не дружеская беседа. В конце концов, женщина презрительно повела пальцами ниже пояса Паши, и тот, спотыкаясь, заспешил в мою сторону к костровищу, поднял свой халат и замотался в него полностью. Лицо его было не испуганное даже, а потерянное какое-то. Женщина решительно надвигалась на него сзади. Подойдя ближе, – а я уже мог с этого расстояния слышать их разговор, – она сказала:
– Другое дело, Павел. Теперь можно хоть спокойно разговаривать. Здравствуйте, молодой человек.
Она увидела меня, сидящего недалеко. Я, не сводя взгляд с её гипнотических очков, наклонил голову в ответ на приветствие.
Она обошла по кругу костровище и, оценив взглядом надежность конструкции и чистоту поверхности, села в кресло Потапа. Изысканно положила ногу на ногу и вздохнула:
– Как ты тут с твоей одышкой живёшь! Пекло какое-то.
Паша стоял перед ней во весь свой рост, как школьник, которого застукали в постели со взрослым журналом. Он смотрел в сторону и не знал, остаться ему стоять, сесть где-нибудь, или вообще уйти.
Тут, увидев новую гостью, подошла Лиза:
– Здравствуйте, вы к нам?
– Не совсем к вам. Я к Павлу, – дамочка указала острым ногтем на Пашу.
– А мы можем вас чаем угостить, – неуверенно, но по привычке дружелюбно, предложила Лиза.
Тут подошла и Леся, неся кастрюлю с чищеной картошкой. Я не смог оставаться в стороне и тоже подошёл.
– Как много молодых красивых девушек, а ты Павел в компрометирующем виде. Чем не оскорбительный повод для быстрого развода? – женщина засмеялась своей шутке. – Жаль, я не сфотографировала.
Никто не смеялся, и вообще пока не понимал, как реагировать и чего ждать от гостьи.
– Ну, хорошо. Видимо мне нужно самой себя представить. Думаю, Павел сам обо мне не упоминал. Наверное, вообще умолчал о моём существовании, хитрец, – она снова лукаво посмотрела на Пашу и, играя, погрозила ему пальчиком. – Меня зовут Анастасия, я супруга Павла, которую он бросил одну в холодном Красноярске.
Мы по прежнему не знали, как правильно повести себя.
– Ну, да ладно. Я приехала сама.
– Может чаю? – Лиза взяла в руки большую жестяную кружку.
Жена посмотрела на кружку и на Лизу одним долгим многозначительным взглядом и ничего той не ответила. Вместо этого она весело обратилась к Паше:
– Ну, Павел, что же ты молчишь? Представь мне своих друзей.
– Ты зачем приехала? – вместо этого спросил Павел.
– Ну, ты же, дорогой, по телефону разговаривать не желаешь. А ведь у нас есть не улаженные семейные дела.
Женщина приторно улыбнулась, но голос её стал более холодным.
– Я же сказал тебе по телефону, что … – Паша осёкся на секунду, буд-то дыхание перехватил, – не согласен на твои условия.
Губы женщины, сидящей в кресле, сжались в тонкую линию, а лицо в огромных очках стало больше походить на какое-то хищное насекомое. Несколько секунд она напряженно молчала, готовясь, как мне показалось, совершить бросок в сторону своей жертвы. Но потом всё-таки засмеялась:
– Ну не стоит, думаю, это обсуждать в таком широком кругу людей, которые не в курсе наших с тобой дел.
– Это моя квартира. Не твоя, – глубокий баритон Паши, трусливо и неровно выходящий из его груди, делал его ещё более жалким.
И видимо от этой жалкости своей жертвы она не выдержала.
– Я в неё вложила весь свой вкус, и время, и силы! Я! – женщина вскочила и, уже не сдерживаясь и не заботясь о приличиях, кричала прямо в лицо Паше.
– Я превратила твою старую убогую конуру в нормальное место для жизни, я днями ходила по салонам, подбирая шторы, декор, сантехнику, мебель! Ты мне хоть как-то помог? Или похвалил мой вкус? Всё, что есть в квартире, куплено мною!
– Но, на деньги, заработанные мною, – опять несмело вставил Паша.
– А благодаря кому ты их зарабатывал? Где бы ты был, вообще, сейчас? Кем? Я устроила тебя в театр! Я продвинула тебя на ведущие партии! Ты был моей инвестицией в наше семейное будущее, которое я строила! Но ты так и не стал достойным мужем! Мямля и тряпка! А теперь предлагаешь мне отказаться от всего и отдать тебе?
