— Ты монстр… — сквозь боль произнёс я, смотря ему прямо в глаза. С моего лба на лицо струйками стекала кровь.

— Это я монстр?! — воскликнул бывший глава, ударив меня по лицу. Он приблизился ко мне до самого носа. — И это говорит тот, кто смог уйти от проклятия черной розы! Когда это произошло, у меня больше не осталось в тебе сомнений. Я точно знал, что от тебя нужно избавиться, но, если я сделал бы это открыто, клан бы взбунтовался и у меня бы были проблемы. Я много думал о том, как можно провернуть твою смерть красиво и безопасно для себя. И вот оно, то самое, что помогло мне: сходка глав кланов, где любой инцидент мог стать для тебя роковым! Но, увы, я просчитался. Тебе как-то удавалось избавиться от любой проблемы, используя старые традиции, — он снова меня ударил, но теперь ещё сильнее. — Из-за тебя, падаль, я оказался в изгнании! Меня пожизненно лишили рогов! Это самый ужасный позор для оленя… Ты можешь себе представить, что ощущает олень без рогов?! Это как самец без яиц! Вот так я сейчас себя чувствую! — моё лицо встретилось с несколькими ударами.

Сплюнув сгусток крови и прокашлявшись, я промолвил: — Сам… виноват… — снова последовали удары.

— Ты слишком дерзкий, Корван. Давай посмотрим: будешь ли ты таким, если твоя подружка пойдет по стопам своего отца? — Релог кивнул своим подручным.

Те, в свою очередь, поняли его намёк и закинули на самое высокое дерево верёвку с петлёй на конце. Мои глаза расширились; я стал понимать, на что намекает враг. Я стал ёрзать в попытках выбраться, но лишь ухудшил своё уже и так неудачное положение.

— Нет… Прошу, убей меня… Не трогай Кейлу! — кричал я, превозмогая боль в челюсти.

— Ох, как ты теперь по-другому заговорил! Но нет, я обещал, что у тебя будет мучительная смерть. Так что она начнётся с наблюдения за любимой. Ну, а после всё остальное. Ты же не думал, что для тебя всё так просто закончится? — он с наслаждением наблюдал за попытками Кейлы вырваться и убежать. Но её держали крепко, ведя к петле. Поняв, что сопротивляться нет смысла, она сдалась. Уже без каких-либо усилий она сама шла к своей гибели.

Я не мог этого видеть. Мне хотелось вырваться, разорвать всех, как это было недавно, но того чувства ярости больше не было. Пришлось лишь с отчаянием и проклятиями в сторону Релога наблюдать за всем этим. Вот её подвели к дереву, надели на шею петлю; белый олень схватил меня за морду.

— Смотри, как она будет умирать! Ты должен видеть каждое мгновение её мучений! Лишь тогда ты поймешь меня, когда я потерял свои рога и всё, чего добивался с таким трудом… — зло прошипел он.

— Прошу… не надо… — промолвил я, в отчаянии испуская слезу.

— Давай! — скомандовал бывший глава. Двое из одичалых налегли на верёвку, натянув и приподняв лань на приличную высоту. От резкого натяга верёвки Кейла захрипела. Она стала брыкаться в попытках снять с себя петлю и вдохнуть свежего воздуха, но это у неё не получалось. Верёвка вцепилась в шею мёртвой хваткой, не позволяя лани выбраться. Задыхаясь, она ещё несколько секунд брыкалась, а после закатила глаза. Лицо посинело, язык вывалился изо рта. Жалкое мгновение, и Кейла больше не подавала признаков жизни.

— НЕ-Е-ЕТ! — выкрикнул я с невыносимой болью на душе. Потеряв свою любовь, я потерял и смысл жизни. Теперь, когда второй половинки нету, мне незачем жить. «Нужно спасать хозяина и покинуть реальный мир, уйдя в глубокую кому», — решило сознание за меня. Но вот Релог решил по-другому, сообщив мне ещё одну новость.

— Ах да, как я мог забыть? — он артистически изобразил страдальца, позабыв сообщить самое главное. — Ты знал, папочка, что у твоей жёнушки мог быть ребёнок? — с издёвкой сообщил он мне.

Держатели верёвки опустили Кейлу, но при этом оставили в висящем состоянии. Один из одичалых подошел к ней, достал острый предмет и одним ударом разрезал ей брюхо. Оттуда с тошнотворным хлюпаньем повалились внутренности. Одичалый с наслаждением сунул копыто внутрь и стал что-то искать; через пару секунд, найдя то, что искал, он вынул это. Это оказался небольшой мешочек из крови и плоти, в котором кто-то был. Он разрезал его, и оттуда упал не сформировавшийся эмбрион.

— Вот и твой не рождённый ублюдок! На одну погань меньше. А теперь, когда «обед» закончился, можно перейти к «десерту», — Релог улыбнулся и уставился на меня, но тут же отшатнулся и побледнел; в его глазах читались страх и ужас. Он даже захотел дать дёру, но не успел.

С каждой секундой, начиная с того момента, когда я услышал о ребёнке, меня снова посетило то чувство и инстинкт. Мне хотелось убить, уничтожить каждого за всё, что они сотворили со мной и с моей женой. Ярость и гнев затуманили мой разум. Хотелось продержаться и не уйти в буйство, но, когда они вытащили из Кейлы ребёнка и показали его, ярость вышла в свободный поход, охватив моё тело.

Цвет тату на плече сменился с зелёного на чёрный. Символ в виде листка, до этого никем не увиденный, стал излучать тёмную ауру. Те, кто держал меня, вспыхнули чёрным пламенем. Они никак не успели среагировать, так и сгинув, превратившись в пепел. Встав с земли, я увидел страх всех одичалых. В панике они стали убегать, подминая под себя нерасторопных. Релог тоже подался в бегство, но мощный удар по копытам, и он свалился на землю. Переломанные конечности не позволят ему и приподняться.

Я оставил его на месте, убедившись, что он никуда не уйдет. Мой взгляд устремился на убегающих, а особенно на тех, кто принимал участие в расправе над Кейлой. Эту троицу ждала кара похуже, чем у остальных. С каждой секундой чёрная плеть распространялась по телу, изменяя меня до неузнаваемости, но я не замечал этого; моей целью было одно: догнать всех одичалых и уничтожить, превратив их в пепел. Из безумия вперемешку с гневом получается невероятный коктейль.

Дальнейший рассказ о судьбе остальных одичалых я оставлю в сторонке. Только скажу одно: все они были жестоко уничтожены и подвергнуты смерти. Лишь троица была экзотически убита. Двое, что повесили мою жену, испытали ту же участь. При этом мучения, которые они испытывали, нельзя выразить словами. Их, подвешенных на петлях, я то подымал, душа верёвками, то опускал вниз, в огонь, который сжигал их конечности, и при этом я давал им снова вдохнуть воздуха. Так длилось несколько часов, пока они не умерли. Позже участь ждала другого. Он был приколочен к дереву в виде креста, а я медленно вырезал маленькими кусочками его плоть. Крики мучений и полного отчаяния с мольбой о прекращении доставляли мне удовольствие. Его экзекуция длилась весь день. Одичалый в этот день полностью сдался и умер, откусив себе язык. Поняв, что от него больше ничего не добьюсь, я вспорол его брюхо, выпустив все содержимое наружу.

Вернувшись обратно, туда, где лежал Релог, я обнаружил его на том же месте, спокойно смотрящего на небо. Он, спокойно и не обращая на меня внимания, произнёс:

— Вот ты и вернулся, сын. Наверняка ты уже всех убил, а тех троих мучал, пока не умерли от мучений. Святые богини, если бы я только знал, что так случится, то не оставил бы тогда тебя в лесу, — я всё ближе подходил к нему, пока не оказался совсем рядом; он всё продолжал свою тираду. — Мне казалось, что хранитель леса разберётся с тобой. Но я ошибался. Нужно было тогда, как только ты родился, убить тебя. Но когда я увидел тебя, такого беззащитного, мои чувства взяли верх над разумом, и я позволил им дать тебе крохотный шанс выжить. Если бы только тогда разум переборол меня, все были бы целы. Но теперь поздно о чём-то жалеть. Всё, что сейчас произошло, обернуть назад невозможно. Проклятое дитя, появившиеся на свет, непохожее ни на отца, ни на мать, принесёт гибель клана. Но будущее, которое видел я, не должно было стать таким, — он тяжко выдохнул и взглянул на меня.

Всё тело было покрыто хаотическими красными шлейфами. Те самые фиолетовые глаза, что источали ауру и огонь… Когда-то он видел в них будущее деревни. Но на самом деле он увидел своё будущее. Лежащий на земле безрогий преклонял голову перед своим сыном в роли нового Главы. Тогда он и ушел с этим младенцем в чащу леса, не дав этой судьбе исполниться, и после покинул его, обезопасив себя от приближающегося будущего. Но, как оказалось, матушку-судьбу нельзя обмануть. Она изменила предначертанное Релогу и клану. Теперь Релог не преклонял голову перед новым главой, а лежал на земле, дожидаясь собственной смерти. Понимая, что совершил ошибку и пошел против своей судьбы, он искреннее улыбнулся всему этому.