После завтрака их построили перед комендантом. Они стояли во влажных гимнастёрках и ёжились от утренней прохлады. Комендант стоял перед ними, тщательно выбритый, в начищенных сапогах и форме, он производил впечатление умного и требовательного человека. Майор Штейнбок уже имел опыт организации пересыльного лагеря Дулага ещё в Польше и точно знал, чего он хочет от своих людей. Этой четвёрке медиков предстояло навести порядок в лагере и избежать вспышки какой-нибудь эпидемии. В случае успеха он готов был облегчить (насколько возможно) их существование в его лагере. Он поручил им составить план работы и предоставить ему к обеду. Всей четвёрке повязали белые повязки, наделявшие их полномочиями по отношению к другим пленным, и разрешили заходить в любое место на территории лагеря. После того, как майор Штейнбок ушёл вместе с переводчиком, Марк решил провести рабочее совещание. Они вместе обсудили план действий и пришли к общим выводам. Прежде всего следовало выделить свободную область, куда могли бы помещать прошедших первичный осмотр, дезинфекцию и антисептическую обработку. Далее следовало прокипятить в мыльном растворе их одежду и обработать уксусом обувь. Возникала проблема, где взять одежду для раздетых догола людей. Оставить в таком состоянии – означало обречь их на простуду, и вся возможная работа по их отделению от уже больных пошла бы насмарку. Нужен был какой-то минимальный запас одежды. Продолжать размещать под открытым небом людей, прошедших осмотр и обработку, было нерационально. Как поняли медики из их разговора с майором Штейнбоком, люди нужны для выполнения различных работ, причём как можно скорее. Значит, нужно поставить вопрос о каком-то закрытом помещении, хотя бы с минимальной защитой от ветра и дождя.
С одеждой был единственный выход – снимать её с приговорённых к расстрелу, обрабатывать и выдавать тем, кто будет направлен для прохождения в чистую область. Это вызывало массу противоречивых чувств, медики чувствовали себя чуть ли не палачами. Но могли ли они сделать что-то ещё, чтобы помочь остальным? Ведь обречённые ложились бы в могилы в любом случае, в одежде или без неё. В конце концов было решено предоставить эту часть плана на усмотрение лагерного начальства. Как и ожидалось, возражений не последовало, вся одежда и обувь, поступающие на дезинфекцию, будут выдаваться прошедшим обработку, а их одежда точно так же поступит в обращение уже чистой.
Теперь следовало урегулировать вопрос с размещением пленных. Подыскали складское помещение, и нашедшиеся среди пленных плотники и каменщики приступили к работе. Каменщики обеспечили внешний ремонт помещения, пострадавшего после обстрелов. А плотники сооружали трёхъярусные нары. За несколько первых дней барак заполнился уже на треть.
Большой проблемой оказался отбор тех, кому предстояло пройти в чистую область. При всём сочувствии к отбираемым, медики должны были придерживаться чётко установленных критериев. Среди отобранных должны быть физически здоровые люди, которые в будущем могут быть использованы на различных работах. Пленные, чьё состояние вызывало вопросы, не могли перейти в чистую область без специального разрешения. Их не уничтожали, если лагерная администрация не видела в них угрозу возможного распространения заразных заболеваний. А всех подозрительно кашляющих и шмыгающих носом безжалостно подвергали уничтожению, не слушая никаких возражений Марка и его помощников. В конце концов, под угрозой расстрела им просто запретили спорить.
Получив от администрации несколько кусков брезента, обломки деревянных брусков и пару плотников, соорудили небольшую палатку, в которой производился досмотр. Длинная очередь из голых пленных стояла на открытом прохладном осеннем воздухе, никак не прикрытая от глаз, проходящих мимо гражданских, каковые двигались мимо Дулага по служебным делам. Марк и в дальнейшем не мог избавиться от этого неприятного чувства, сопровождавшего его годами. Он сидит за столом, к нему подводят очередного пленного, а он должен вынести ему приговор. Эти молящие о пощаде глаза голодных и измученных людей и то состояние безысходности, когда понимаешь, что не в состоянии помочь всем, когда и твоя собственная жизнь тоже висит на волоске. И ты тоже хочешь и должен выжить. И у тебя тоже есть на это право, потому что ты тоже такой же, как они, брошенный на поле боя солдат. Приходилось отодвигать в сторону все эмоции и просто делать своё дело. Откажись Марк и его коллеги от этой тяжёлой работы, сочтя более геройским гордо встать на краю расстрельного рва, то никто не оценил бы их благородства, история моментально бы вычеркнула их из своей записной книжки, а количество пленных, которые могли бы не дожить и до этого своего шанса перейти в чистую зону, возросло бы многократно. Приближающиеся холода и возможное распространение различных инфекций выкосили бы и без того ослабших обитателей Дулага.
Марк уже обнаружил несколько случаев рожистых воспалений на ногах и в промежностях. К сожалению, этим людям помочь уже никто не был в состоянии, сейчас он мог только уберечь остальных от заражения. Он провёл инструктаж остальных членов своей команды, наглядно показал, как и где искать признаки рожистых воспалений. Не смог Марк помочь и нескольким пленным с подозрениями на туберкулёз, лечить такие заболевания было непростым делом и в обычной больнице в мирное время. Здесь же медики были зажаты между требованиями администрации и полным отсутствием медикаментов. В таких условиях выбор просто отсутствовал.
Одежда проходящих осмотр собиралась в большие мешки и уносилась для проварки. Под несколькими большими чанами развели огонь, установив их на сооружённые из битого кирпича невысокие подставки, между которыми под днища чанов можно было подкладывать поленья. На тёрке натиралось хозяйственное мыло и в такой мыльной воде вываривались вещи, потом они выуживались в тазы, немного остывали, их отжимали как могли и мокрыми доставляли в барак, где одежда с драками и руганью расхватывалась голыми пленными. Обувь по-прежнему обрабатывали уксусом. Самих же проходящих через санпропускник обтирали раствором карболовой кислоты, или попросту карболки, с производством которой вполне справились несколько местных уцелевших аптек. Удалось также получить небольшое количества йода, которым смазывались открытые раны, а также тальк, которым часто обрабатывали промежности из-за возникших в них различных воспалений, а также натёртые ноги. Многие пленные, раздевшись перед осмотром, впервые за много дней сняли обувь и подставили своё тело свежему воздуху. Пленных стригли наголо и соскребали тупыми бритвами отросшие щетины и бороды. Обработанные и внесённые в списки шли голые босиком до барака, где вытирали ноги об огромную грязную мешковину, тоже пропитанную карболкой, после чего входили в помещение, где им приходилось терпеливо дожидаться корзины с мокрой одеждой, из которой после серии стычек удавалось выхватить какие-то с виду более-менее приличные вещи. Они не были в тот момент образцовыми советскими людьми, воспитанными родиной и Сталиным, а больше напоминали стадо, где каждый старался, руководствуясь животными инстинктами, урвать только для себя и побольше. Они ещё не успели толком познакомиться и во всех окружающих видели если не открытых врагов, то уж скрытых наверняка. Каждый такой же пленный, как и они сами, мог занять место получше на нарах, мог болеть чем-то заразным, и от него тем более следовало держаться подальше. А ещё могли встретиться сослуживцы, знающие о вашем офицерском звании или о принадлежности к высшей касте политработников. А ещё могли быть и нераскрытые при медосмотрах евреи, которых каким-то образом не выдал этот врач с абсолютно славянской внешностью. И тогда тоже следовало быть осторожным и избегать сослуживцев. А ещё каждый сосед по лагерю съедал каждый день свою скудную пайку, а если б сдох, то, глядишь, остальным бы пайку и увеличили. Будучи не особо отягощённым моральным кодексом строителя нового общества, можно было заложить кого-нибудь и выслужиться перед лагерным начальством, а там, возможно, и подняться на ступеньку в лагерной иерархии, став помощником с повязкой на рукаве, и получать двойную пайку, словно небожитель, да ещё и имея возможность ткнуть палкой вчерашнего соседа по нарам или кочке, которую вместе использовали как какое-то возвышение во время сна в безрадостные дни ожидания перемен. Кругом были враги, тем более, все они были пленными и неизвестно как в плен попавшими. Каждый знал за себя, что он не враг и не предатель, а попал в плен в силу особых обстоятельств, а вот те, кто рядом, могли и сами в плен сдаться. И хотя возвращения Красной армии не предвиделось и даже наоборот, следовало делать ставку на новую власть, пленные предпочитали держать языки за зубами, никто не хотел разделить судьбу расстрелянных товарищей. Да и не было больше никаких товарищей. Были, да все вышли, теперь учите новые правила обращения: герр комендант, герр офицер и даже к носящим повязки вчерашним своим товарищам следовало теперь обращаться осторожно, всячески проявляя доброжелательность и покорность, ибо подвести под расстрел такой герр помощник мог куда быстрее какого-нибудь немецкого охранника, хотя они и расстреливали за любую провинность всех подряд. Но теперь, переселившись в барак и пройдя отбор, человек попадал в некую касту, где он был менее прикасаем, поскольку на него уже имелись виды как на рабочую силу со стороны администрации. И действительно, людей из барака начали выводить на работы, разбирать завалы кирпича или восстанавливать тротуары, а то и плотничать или, предел мечтаний, работать водоносом и помощником на кухне. К самой еде не подпускали, но в конце рабочего дня можно было получить миску похлёбки с куском хлеба – чем не райская жизнь.
