Тело появилось под утро. Трудно сказать во сколько точно, между четырьмя и шестью часами. Потому что, когда Тим проходил той тропой в три утра на ночную рыбалку – его еще не было, а когда спешил вернуться домой около шести – буквально наткнулся на него. Нет, конечно, он иногда слышал по радио в криминальных сводках о трупах, которые находят совершенно случайно в лесной чаще то грибники, то дачники, то дети… Но ведь не здесь! И не в такой глуши! И уж явно не он должен был его обнаружить!

И что теперь делать? Тимофей испуганно огляделся, посмотрел вверх, на холм, сразу за которым пролегала проселочная дорога. Ни души. Лес замер, словно досыпая последние часы перед рассветом: по тропинке стелился молочный туман от реки, птицы еще не пели, но сумерки и ночная прохлада уже отступали. Даже ветра, способного принести посторонние запахи и шорохи, этой ночью не было.

Парень лежал на спине, головой в густой, но по-осеннему пожухлой траве, одна его нога была согнута в колене, а другая преграждала Тимофею тропинку. Узкие джинсы задрались на худой лодыжке, красный кед с развязанными шнурками выглядел слишком ярко на фоне темнеющей земли. Он кричал, бил прямо в переносицу своим тревожным цветом. Остальная одежда на парне казалась излишне скромной, по сравнению с этой обувью: голубые джинсы, серая толстовка – ничего примечательного.

Тим осторожно присел рядом с его головой. Волосы темные, слегка вьющиеся, лицо… Боже, его лицо… Правый глаз заплыл, нос, кажется, сломан, на губах и щеках – запекшаяся кровь, но даже в таком виде его с легкостью можно было назвать красивым. И кому понадобилось уродовать такое лицо? Просто изверги. Тиму стало искренне жаль парня.

Он хотел было поскорее вернуться к своему дому, связаться по рации с Петровичем – председателем недавно возродившегося сельсовета ближайшего поселка и его единственным другом – рассказать, что случилось, а дальше… Как знать? Может, Петрович что придумает? Придется полицию вызывать. Шумиха начнется, а ему это совсем не на руку. Так и до него могут добраться, тогда байки о новом лесничем уже не помогут. Он живет тут совсем один, первый подозреваемый – и к гадалке не ходи!

Успел отойти от тела на пару шагов, как вдруг услышал краем уха слабый стон. Показалось? Вернулся, склонился к самому его лицу, подставил ухо.

Дышит! Живой! Тим чуть не подпрыгнул на радостях, но скорее не из-за того, что у него теперь не будет неприятностей – он был рад, что парень жив. Прощупал пульс на сонной артерии, отмечая темно-фиолетовые синяки на шее – учащенный. Кажется, парень пытался прийти в себя. Его ресницы слабо задрожали, он снова хрипло застонал. Тим расплылся в улыбке. Живой!

Потом он потратил около получаса на то, чтобы тщательно ощупать парня на предмет серьезных переломов. Начал с лодыжек, пробираясь цепкими крупными пальцами вверх по тонким икрам и бедрам, но парень оставался безучастным, вздрогнул только когда руки Тима перешли к ребрам и слегка заметно зашипел от боли, когда он дотронулся до правого плеча. Ну, это не так страшно! Могли быть, конечно, внутренние повреждения, но они дадут о себе знать чуть позже, а пока… Тим с легкостью поднял парня на руки – ерунда, он с детства привык к тяжелой работе, с которой и взрослые-то мужчины не всегда справлялись – и скрылся в зарослях ежевики.

Кроваво-красный отблеск заката пробивался сквозь ветви вековых дубов, просачивался в зазор между плотными шторами и ложился на грубо отесанные деревянные доски пола. В тускнеющем с каждой минутой луче клубилась пыль. Где-то пели птицы, пахло кофе и еще чем-то сладким, как яблоки в карамели. Ох, бабушка пекла такие чудесные яблочные пироги!

«Надеюсь, я умер и попал в рай досрочно, как мученик», – подумал Максим и попытался шевельнуться.

Шея и спина взорвались пронзительной болью, отдающейся прямо в голову, как выстрел. Нет, в раю не может быть настолько больно! Он застонал, горло пересохло, казалось, до самого желудка. С опаской приоткрыл здоровый глаз. Высокий деревянный потолок со скользящими по нему ветвистыми тенями, просторная комната, массивная кровать, тумбочка с ночником, кресло-качалка у занавешенного окна.

В углу комнаты, у двери, там, где уже сгустилась тьма, что-то было. Он не видел и не слышал, но чувствовал, что не один. Однако сейчас ему было так плохо, что это не имело никакого значения. Даже если этот незнакомец пришел его добить, даже если это был сам дьявол… Максим снова провалился в туманную мглу, так и не проснувшись до конца. Услышал лишь тихие осторожные шаги и почувствовал, как кто-то укрывает его мягким пледом.

В следующий раз, когда он проснулся, уже наступила ночь. Стрекотали кузнечики, перекликались ночные птицы, едва слышно скрипели деревья. Ночник у кровати рассеивал густую маслянистую темноту лишь у самой головы парня. Он почувствовал, что все тело горит в лихорадке, он весь мокрый от пота, особенно спина и грудь, которую кто-то слишком плотно перебинтовал. Правое плечо ныло, голова раскалывалась от боли, губы слиплись от жажды, перед глазами мелькали черные точки, но усилием воли он заставил себя не впадать в забытье в очередной раз. Нужно было понять, что происходит и где он. Думай! Думай! Думай!

Это все Темыч – бывший одноклассник. Так ведь и знал, что нельзя ему доверять, но выбора не было. Снова ложь! Он заскрежетал зубами и чуть было не заплакал от досады. Выбор всегда есть. А он сам виноват, потому что идиот. Нужно было быть умнее – вот и весь ответ.

Он слегка приподнялся на локте левой руки. Комната вместе со всем скудным интерьером резко покачнулась и поплыла, потом также резко замерла. К горлу подступила тошнота, Максим закашлялся. В дальнем углу что-то нетерпеливо переступило с одной ноги на другую, завозилось и вздохнуло. Что-то слишком крупное, чтобы быть просто человеком. Парень с ужасом уставился в темноту.

– Кто здесь? – прохрипел он, чувствуя, как треснула засохшая корка на губах.

– Как ты… вы… себя чувствуете? – ответил голос из тени, вполне себе человеческий, только очень низкий и хриплый, но не так, как бывает у стариков – скорее как у того, кто не привык много болтать.

– Воды…

– На столе, слева.

Максим повернулся, прямо под светильником стоял стакан с водой. Морщась от боли, он медленно подвинулся к краю кровати, схватил стакан трясущейся рукой, начал пить, захлебываясь, обливаясь, потом долго кашлял, почти до рвоты. Его трясло и знобило, на теле проступил холодный пот.

– Вам помочь? – вежливо поинтересовался голос.

Максим отдышался и снова уставился в темноту, из которой на этот раз отчетливо прорисовывался силуэт. Видимо, мужчина сделал пару шагов навстречу, но передумал в последний момент. И это было разумным решением. Мужчина? Максим уже не был в этом уверен. Высокая тень, под два метра ростом, широченные плечи – одно заметно выше другого, длинные руки с явно проступающими даже через ветровку мускулами, на голове капюшон, плотно скрывающий лицо.

– Не подходи, – пробормотал Максим, инстинктивно подтягивая колени к подбородку. Услышал короткий виноватый вздох:

– Ох, извини…

И силуэт снова скрылся в темноте. Ну и урод! Максим вздрогнул всем телом, когда услышал, как это нечто шагнуло к двери, и облегченно выдохнул, когда оно, наконец, покинуло комнату.

«Я точно не в раю, раз меня окружают такие чудовища», – подумал он, прежде чем провалиться в тревожный сон.

Тимофей злился на себя за то, что был таким неосторожным. Прав был папа, когда говорил, что ему не стоит вообще показываться людям на глаза. Так было проще. Не средневековье, конечно, чтоб его крестьяне вилами гнали, но кто знает, на что может толкнуть страх? От перепуганных односельчан он еще в детстве натерпелся. Не стоило испытывать судьбу и сейчас. Все у него было хорошо – грех жаловаться. Отец его любил, может, даже больше, чем его братьев, проводил с ним много времени, научил охотиться, рыбачить, помог построить этот дом. Петрович заботился о нем, привозил все необходимое – инструменты, запчасти, топливо, продукты, все, что тот просил, даже оформил по документам, как лесничего и смотрителя местного заповедника, зарплату ему платил.