Торуг зашевелилась. Не в силах подняться на ноги от сковавшей её усталости, она достала из складок платья какой-то предмет и целенаправленно поползла к центуриону.

– Осторожно! – испуганно бросил Аркадий. Не обратив на него внимания, Деметрий вплотную подошёл к женщине. Та явно пыталась что-то выговорить непослушными серыми губами. Опустившись на одно колено, центурион склонился к лицу шаманки и взял протянутый ею предмет.

Деметрий обомлел. У него в руке, поблёскивая серебром в свете зажжённых факелов, лежала личная императорская печать!

– Это…сын… императора, – из последних сил выговорила Сорша и потеряла сознание.

К исходу дня беспощадный зной палящего солнца сменился столь же безжалостным холодом. Великая Пустыня не признавала полумер ни в чем и не ведала жалости к тем, кто посмел нарушить ее вечный, незыблемый покой.

Ночной ветер с шипящим свистом прошелся по барханам, взбудоражив равнодушный песок и мельком коснувшись стоявшей на нем человеческой фигуры, под слабым светом умирающей луны неотличимой от тысяч теней, рождаемых луной и ночью.

Человек не шелохнулся. Он казался каменной статуей, замершей среди песков, и лишь рука, потянувшаяся к лицу, нарушила неподвижность этой статуи, прикрыв капюшоном покрытую седыми волосами голову и частично закрыв лицо с холодными, черными глазами.

Человек ждал…

Гильярмо ненавидел пустыню, что прекрасно было известно тем, кто отправил его в эти трижды проклятые земли – в самое их сердце. Казалось бы – коренной житель граничащего с Пустыней Сильфидского полуострова должен хоть немного привыкнуть к ветру, зною, дюнам, барханам, миражам и прочим «чудесам» Великой Пустыни, как громогласно величали её местные обитатели, искренне считавшие, что именно здесь когда-то зародилась жизнь. Архонт презрительно хмыкнул – здешние первые люди, наверняка, были самыми невезучими существами во всей Сиракане.

Находились те, кто видел в Пустыне мрачную красоту, застывшее великолепие, похожее на картину, художником которой была сама природа. Гильярмо не принадлежал к их числу. Как он всегда считал, художник, создавший эту картину, должен был порядком перебрать.

Гильярмо в бессильной злобе пнул очередной бархан, набил сапог песком и разозлился еще больше. Почему он?! Это что, специально придуманное для него наказание? И вдруг замер посреди мысли – наверняка так и есть…

Возможно – это ни что иное, как наказание, но за что? За своеволие, независимое мышление, приобретенное им за годы вдали от родины? Возможно, сама отправка в Арилору пятью годами ранее была ничем иным, как испытанием, испытанием, которое, по мнению Светоносного, он не прошел. Солнцу ведомо, что на уме у Великого Инквизитора, как он, вообще, мыслит. Гильярмо вздохнул.

Короткое пребывание на родине и немедленная отправка сюда – в ненавистную Пустыню – это словно издевка, словно еще одна часть наказания от того, кого он, судя по всему, разачоровал. Гильярмо усмехнулся. Раньше простое осознание подобной мысли привело бы его в ужас. А теперь… Годы спустя все всегда видится иначе. И жизнь и мечты и люди и даже места, даже его прекрасная родина и весь пройденный ею путь.

Катреона, географически расположенная на южной оконечности Сильфидского Полуострова, изначально слыла богатым и процветающим государством, вместе со своим соседом – Арагонией, находясь на пересечении торговых путей, ведущих от могущественной Аджады на юге к Ксандрийской равнине на севере. Находясь в тени могущественных и равнодушных сильфов, которым никогда не было дела до других рас и народов (в большинстве своем, не представляющих для них равно как угрозы, так и интереса), человеческие племена сабров и сагантов спокойно и без препятствий прошли весь долгий путь от первобытнообщинного строя, до полноценного государства. Точнее – двух крупных государств. Никогда, по сути своей, не являясь частью огромной Тессаригской империи, эти два государства существовали спокойно и размеренно, конкурируя и конфликтуя, в основном, с находящейся на юге Аджадой и друг с другом.

Всё изменилось, когда в 1985-м году до Вторжения к власти в Катреоне пришёл молодой амбициозный король Родриго Первый. Являясь великолепным дипломатом и политиком, он сделал всё от себя зависящее, чтобы взять лучшее от Запада и Востока. При его правлении в Катреоне появилось множество нововведений как в культуре, политике и науке, так и в магии и военном деле. Тем временем, Арагония, где правил престарелый, слабохарактерный Фердинан, напротив – переживала полнейший упадок. Чем и поспешил воспользоваться её ушлый сосед.

Интриги, убийцы, шпионы и, наконец, открытая война, к которой Арагония оказалась абсолютно не подготовленной.

Она обеспечила Родриго гегемонию на всём континенте, позволив ему напрямую, уже без посредников, вести дела с Ксандрией и Тарантом, не говоря уже о славящихся своей процветающей торговлей бывших имперских провинциях – Солане, Паблии и Леоне. Это подарило Катреоне десять лет могущества и процветания.

А потом грянуло Вторжение. Оно стало кошмаром, к которому мир оказался не готов. Кошмаром, от которого содрогнулся весь Запад.

Каждый адепт, посвятивший себя изучению магии, от подмастерья до магистра, в тот или иной момент узнавал о существовании Эфира – мира, напрямую связанного с материальным, для которого магия была самой сутью его существования.

Соприкасаясь с ним, они черпали энергию, необходимую для заклинаний. Сила мага напрямую зависела от того, какое количество энергии он способен черпать из Эфира и от того – насколько искусно он способен с ней обращаться. Эфир состоял из множества уровней или планов – от божественных, где когда-то обитали спящие боги, до условно названных «дикими» из-за сущности обитающих там существ.

Не отличаясь высоким интеллектом, они, тем не менее, «выказывали высокий уровень агрессии при контакте», как писал в одной из своих научных работ тессаригский маг, имени которого потомки не сохранили (равно как и тела). По сути своей, обитатели Эфира (по крайней мере, большинство из них) были хищниками с развитыми охотничьими инстинктами и стайной иерархией. Поэтому их по большей части называли просто – тварями.

Являясь вместилищем магии, Эфир так же был её источником для всех её адептов. Каждому континенту или, порой, стране соответствовал собственный план Эфира, уникальный и даже в чём-то неповторимый, как и его обитатели. Взяв за основу иерархию звериных стай и стай ликантропов, а также муравейников и пчелиных ульев, изучавшие Эфир маги выделили общий знаменатель для всех (или, во всяком случае, большинства) его планов и населявших их существ. Были там охотники, бойцы и подчинённые, солдаты и рабочие – термины разнились в зависимости от того, к какому подвиду относились те или иные существа – были ли они зверями или насекомыми, формировавшими стаи или ульи.

Существа, обитающие в "диких" планах, не были разумны, соответственно, они никогда не вмешивались (да и не могли вмешиваться) в происходящее на материальном плане, но горе тем, кто по глупости или незнанию забрел в их владения. Каждый день, час или минуту твари там охотились, сражались и уничтожали друг друга. Руководствуясь, в основном, животным инстинктом, они воспринимали каждого чужака на своей территории, как потенциального врага или добычу. Впрочем, это ничуть не мешало магам всех мастей, в свою очередь, охотиться на них, с помощью заклинаний силой вытаскивая из собственных планов и подчиняя своей воле.

До сих пор неизвестно с чего, на самом деле, всё началось. Каким невероятным, немыслимым образом Эфир вдруг слился с материальным планом. Но в какой-то момент воздух по всей земле вдруг стал серым и в половине мира – от Катреоны до границ Светлогорья, от Данбара до Тилланы начали открываться порталы.