И я рассказал, что это стало непереносимым, что мы свернули не туда, что, в первую очередь, это на благо самого Андрюши. Я объявил, что решил смилостивиться и отпустил то, что когда-то именовалось Павлом.

– Как это отпустил? – не унимался Андрюша, – а как же я? Ты понимаешь, что ты отобрал его у меня? Ты лишил меня его? Ты забрал у меня моего единственного друга?

– Друга? Ты уверен, что именно так поступают с друзьями? – перед Андрюшей возник и рассыпался образ измученного Толика. – Скорее я отобрал у тебя игрушку. Отобрал, потому что понял, что она может тебе навредить. А ты сейчас походишь на капризного ребенка!

– На ребенка? А кто я, если не ребенок? Ребенок и есть! Навсегда запертый у тебя в голове вечный ребенок! Ты хоть понимаешь, что я не могу повзрослеть? Ты это понимаешь? А ты отобрал у меня единственное, на что я мог повлиять, единственного, кто понимал мое положение полностью, единственного, кому было еще хуже. Я тебя ненавижу!

После этих слов Андрюша перестал меня слышать. Он начал кричать, наполняя пространство злобой. И его крик был такой силы, что мой внутренний мир размяк под его напором. До сих пор не понимаю, как ему удалось, но вода в Даугаве начала закипать, земля трястись и здания рушиться. С неба пошел огненный дождь, дотла выжигающий созданный моей мыслью город. Наверное, я мог бы остановить уничтожение, но в тот момент мысли такой не возникло. Ах ты ненавидишь! Ах тебе наплевать на то, что я для тебя сделал! Ну что ж, давай, уничтожь. Сотри до основания все, что я для тебя сделал! И оставайся потом в этой пустоте навсегда один. Раз ты меня ненавидишь, значит, я тебе больше не нужен.

И я ушел. Решив в тот день, наконец, похоронить своего давно умершего брата.

Было ли мне тяжело решиться? О, да. Сперва я слышал гневный клич, затем протяжный крик отчаяния. Спустя несколько недель во мне воцарилась полная тишина. Это молчание громче самого громкого крика взывало к совести, но я притворялся не слышащим: не так просто, как может показаться, жить в двух мирах. На тот момент сильнее жалости к брату было желание все забыть и стать нормальным…

Прошло около месяца, я уже был готов сдаться и хоть мельком заглянуть, все ли в порядке, но услышал обращенную ко мне молитву. Да, это была именно молитва – кроткая, просящая, надеющаяся быть услышанной. Молились в два голоса, я погрузился в себя.

Что же я увидел? Посреди руин, плечом к плечу, на коленях стояли двое – Андрюша и Толик. Их головы были склонены. “Прости меня” – повторял Андрюша, “спаси меня и моего сына” – вторил ему Толик. Сына?

Оказывается, мне не удалось выбросить из сознания Толика, он оказался где-то на краю, когда услышал крик Андрюши и начался локальный Армагеддон. Измученный, Толик начал искать себе прибежище, и каким-то образом ему даже удалось укрыться, но потом он разобрал, что в крике больше отчаяния, чем гнева. Наверное, мне никогда не понять, что его сподвигло, но он отправился в эпицентр, на крик своего мучителя. Его плоть в буквальном смысле горела, но он почему-то шел. И шел не из мести, это понял и Андрюша, когда застыл, увидев изувеченную фигуру.

Андрюша замер, а Толик к нему шел. Андрюша не знал, что сейчас произойдет, не понимал этого и приближающийся. И вот они рядом. Молчание. Глаза в глаза среди руин. Два мертвеца с живыми душами.

Толик обнял Андрюшу. Просто так. Потому что понял, как ему тяжело. Потому что хотелось утешить. Андрюша разрыдался, он плакал, захлебываясь слезами, а Толик молча его утешал, гладил волосы, покачивал.

“Я никогда не смогу увидеть отца, маму. Я больше так не могу. Мне страшно”

Толик ничего не говорил, но его присутствие успокаивало, согревало, обнадеживало, вселяло веру, что все будет хорошо. Андрюше было хорошо и одновременно стыдно за то, что он творил с этим человеком. Ему хотелось загладить свою вину и признаться в том, что он чувствует, но был и страх оказаться отвергнутым. Робея, он решился: “не покидай меня, останься рядом и будь моим отцом”. Толик его лишь крепче обнял и поцеловал в макушку, но его сердце сжалось и на миг остановилось – вот оказывается то, чего он искал – стать для кого-то отцом, быть кому-то нужным.

Я смотрел на этих двоих, стоящих рядом, и видел чистую любовь и исцеление. Они оба очистились, пройдя через страдания, и я не мог им не помочь. Втроем мы восстановили Внутреннюю Ригу, и, опираясь на воспоминания Толика, построили ее основательнее. Что это было за время…

Но давай отмотаем на несколько лет вперед и посмотрим, что же было потом? Тебе интересно?

Потом я вырос в замкнутого на своем внутреннем мире студента. Ведь внутри было куда гармоничнее, чем снаружи. Спорт я не оставил, но из командного ушел в бокс, который на моем пути мне не раз помогал. И вот на втором курсе, из-за неудачно составленного расписания, передо мной встал выбор – спорт, или количественные методы в экономике, ради меня никто не стал бы менять расписания. Я предпочел первое, прикинув, что курс можно выучить по конспектам, а полгода без спорта компенсировать понадобиться вдвойне.

Ну и подошла сессия. Экзамен я, естественно, провалил. Методичка с формулами для меня была темным лесом, а завалить еще и пересдачу, значит остаться без места на бюджете и стипендии. То есть, о высшем образовании можно забыть – отец ничего оплачивать не будет. Что делать?

Что делать? Этим же вопросом я задался, попивая чай с Андрюшей и Толиком в одном из летних кафе Внутренней Риги. «Тебе просто надо научиться пользоваться своей силой», – обрадованно тараторит Андрюша: «а что? попробуй, ты наверняка сможешь и мысли прочитать, и даже головы взрывать, с такими-то навыками с экзаменом разберешься».

Тут надо напомнить, что в то время огромной популярностью пользовались фильмы о сканнерах, может, помнишь? Где группа экстрасенсов силой мысли чего только не вытворяет – взрывает головы в том числе… Не помнишь? Ладно… Андрюша, естественно, на своем «особенном» телевизоре все, пережеванные мной, серии сканнеров видел…

– Не так это работает, – качает головой Толик в задумчивости, – я пытался осмыслить все произошедшее, и, мне кажется, первопричина – отцовское проклятие. Уж не знаю каким образом, но над тобой навис злой рок помещать в свою голову души тех, к чьей смерти ты хоть косвенно имеешь отношение. А если я прав в догадках, ты столкнешься еще не с одной смертью, и твоей судьбе не позавидуешь.

Как ты уже, наверное, догадался, Толик в тот день оказался прав. Я же полностью проигнорировал его последние слова про опасения и вслух заключил, что получается, чтобы проникнуть в чью-то голову, мне следует его первым делом убить. «Получается, что так», – подтвердил Толик, и на короткое время мы онемели. Признаюсь, мне стало страшно, потому что я физически ощутил мощь цепной реакции, запущенной отцом, и понял, что домыслы Толика и мой вывод являются неотъемлемой частью той цепной реакции.

«Значит, чтобы пристрелить двух зайцев разом – сдать экзамен и подтвердить теорию, тебе надо лишь придушить какого-нибудь ботаника» – нарушил молчание Андрюша, и не было понятно, серьезен он, или шутит. Я тут же нелепо оборвал разговор, сославшись, что мне некогда страдать ерундой и пора в реальный мир готовиться к экзамену по-настоящему. Думаю, и Андрюша, и Толик заметили, как меня трясло.

Весь день я не находил себе места, ночью мне не спалось. Я из всех сил пытался отогнать пугающую мысль, я даже обращался к Богу с нелепой выдуманной молитвой о помощи. Я в ужасе понимал, что уже почти готов. Я был готов пойти на убийство, и, естественно, не из-за злополучного экзамена, во мне свербело желание узнать, сколько правды в теории Толика. Я шепотом называл себя ужасным человеком, жалко пытался удавиться подушкой, но никак не мог избавится от неправильных мыслей. Ближе к утру я понял, что все, что меня сдерживает – это страх наказания. Ни жалость и неспособность убить, я просто трусил оказаться за решеткой. Весьма странно ощутить, что хоть и мысленно, но ты уже перешел границу морали. Меня разрывали призрачные голоса, будто ангел и дьявол пытались перетянуть каждый на свою сторону. Я не выдерживал давления кипящих мыслей, мне казалось, что в комнате душно, что я задыхаюсь, все тело зудело. Мне хотелось укрыться с головой так, чтобы спрятаться от бури во мне, хотелось кричать. И тут мое проклятие спасло меня – я будто бы провалился сквозь землю в буквальном смысле. Меня окружала светлая, теплая и уютная пустота. Я понял, что нахожусь где-то глубоко в себе, гораздо глубже, чем была построена Внутренняя Рига. В месте, куда даже мои собственные мысли проникают с трудом. И мне было очень хорошо, так хорошо, что я спокойно уснул, а выспавшись, я вернулся в спальню уже полный решимости. Я был готов проверить теорию и убить. Я был спокоен и больше не боялся наказания, возможно, мне даже его немного хотелось – хотелось быть пойманный на преступлении и осужденным на долгие годы тюрьмы, ведь тогда бы я смог сбежать в глубины себя, навсегда поселиться во Внутренней Риге, где я самый настоящий Бог, или, если надоест, туда – еще глубже, где сплошная дружелюбная пустота окутывает коконом.