– Нет, не наше время. Вот "повенчается", попадёт в "кичеван", тогда и побазарим!

– Ты кому это собрался "ремонтировать", "шнырь тормозной"? – сквозь зубы прошипел сосед. Он поднял руку и устремился к шустряку. "Шестёрка", видимо, что-то увидел на ней, так как сразу заюлил перед ним и запричитал: – Прости, пахан, не узнал. Больше такого не повторится. Но я не "тормозной"!

– Попадёшь ко мне, сделаю им! Я тебя научу, держать язык за зубами!

Вот так, с КПЗ, началось моё тесное знакомство с преступным миром и его иерархией. Сидельцы, в основной массе, были замкнуты на себя и подавленно молчали. Лишь один мужчина бегал по камере, что-то возмущённо выкрикивал, "гнул пальцы" и грозился "найти управу" на беспредельщиков. Кричал, что "те ещё узнают, с кем связались!"

Пробыл я в ней больше десяти дней. Водили на допросы и спрашивали только одно: где спрятал деньги? Всё также, в интересах следствия, ко мне никого не пускали, но передачи от мамы отдавали. Ни одной записки от неё не получил, видимо, изымали при досмотрах. В дальнейшем сблизился с молчаливым мужиком, оказавшимся, как я узнал впоследствии, известным преступником. Так как он был моим соседом по топчану, свои посылки делил с ним. Ещё заметил, что ему никто ничего не передавал.

Однажды, после очередной трапезы, он мне сказал, как всегда: – Благодарю за угощение!

– Да, пожалуйста, – ответил я.

Он подвинулся ко мне и вполголоса "объяснил": – Даниил, я не хочу знать, за что ты "сядешь на якорь", но запомни: никогда и нигде не говори "спасибо", "пожалуйста"! Это в тюрьме тошно слышать. Ни у кого ничего не проси и не расспрашивай о жизни! Если захотят взять что-то у тебя, отдай без сожаления и никогда не напоминай об этом! Всегда говори правду! Иначе горько пожалеешь. Мир, в который ты скоро попадёшь, очень суровый, он не прощает даже малейшей ошибки. Будут в первый раз предлагать "шконку" у "дальняка" – туалета, не соглашайся, и не клади на неё свои постельные принадлежности, так как она может быть "запомоена" и ты автоматически станешь "обиженным" – изгоем. "Скатку" положи на любое другое место. Кинут полотенце: не поднимай, а вытри об него ноги. Позовут на разговор: сообщай только правду! Приглядывайся ко всему и запоминай, по-возможности, молча. Я вижу, что ты далёк от той жизни, что тебя ожидает. Это может плохо закончиться. Тебе, с твоими понятиями, повезло в том, что сейчас здесь нет настоящих уголовников. Иначе всё было бы по-другому.

Я понятливо кивнул головой: – Да, понимаете, – начал я, – кстати, как вас зовут?

– Ну, вот, я же только что сказал: ни у кого ничего не спрашивай! Даниил, уши дырявые что ли: в одно вошло, в другое вылетело? Тогда плохо придётся в "ломбарде". Мне жаль тебя. А имени, у таких как я, не бывает. "Бродяга" по жизни! Спросят: кого знаешь из блатных? Скажи: Жиган мой друг. Так и заявляй: приятель! Будут пытать какие-то подробности, говори: у него спросите! От тебя отстанут. Но больше ничего никому не рассказывай. В камерах есть тайные подсадные, которые выпытывают порочащие сведения. И запомни: там друзей не бывает!

Утром, после завтрака, меня препроводили в отдельную камеру. Вскоре в неё вошёл хорошо одетый мужчина с дипломатом в руке. На мой вопросительный взгляд, незнакомец представился: – Здравствуйте, я ваш адвокат. Когда у человека нет заявленного, то интересы отстаивает государственный. Так положено. Как, будем работать? Если не нравлюсь чем-то, можете попросить другого. Таковы правила.

– Да нет, – говорю, – мне, в общем-то, всё равно. Не понимаю одного: от чего меня защищать? От того, что ничего не знаю! Я школьный преподаватель, а на меня навешивают ярлык бандита! Как вам подобное, правильно это? Похож я на грабителя?

Адвокат непонятно улыбнулся и сказал: – Поверьте мне, у меня большая практика и я скажу вам, что внешний вид очень обманчив. Знаете, некоторые искушённые убийцы, насильники и налётчики, имеют вид респектабельных и интеллигентных людей. Не зная их уголовных дел, и не подумаешь, что это отъявленные отморозки, у которых давно бы надо отнять жизнь. Но… наше законодательство "гуманно"! Высшую меру отменили. И они живут! Даже в камерах! Но здравствуют! Иногда сбегают, держат, тем самым, целые районы на "ушах". Их ловят, судят, и… они опять благоденствуют, а их жертвы нет! Вот такие у нас сейчас порядки. Но мы отошли от темы. Я вас, как человек, устраиваю? Если да, приступим к делу.

Я ничего не имел против. Какая разница, этот или другой, всё равно незнакомые люди.

– Не возражаю, – ответил я, – так как никого из вашей братии не знаю.

– Отлично, тогда приступим к делу.

После формальностей по уточнению моих личных данных и его имени, он сказал мне: – Даниил, для того, чтобы я мог защищать вас, вы должны рассказать мне абсолютно всё! От начала до конца и при этом, ничего не скрывая. Мне необходимо знать каждый шаг. Используя показания, я обязан выстроить слаженную линию вашей защиты. То, что вы заявляли дознавателю, мне известно и, извините, неубедительно. Постарайтесь уверить меня в ваших показаниях или сообщите то, что скрываете от следствия. Возможно, вы и не брали денег, но они исчезли! Думаю, вы что-то знаете об этом, но вынуждены таить. Почему? А делаете это плохо. Понимаете, как обстоит дело?

Заступник ошеломил меня. То, что он говорил, всё было верно. Я растерялся и сделал возможную ошибку: проявил к нему недоверие. Забегая вперёд, скажу, что он не был подставным. Но сейчас, не зная этого, я выдал ему: – Понимаете, Карл Феоктистович, мне теперь нельзя отклоняться в своих показаниях от того, что было сказано на следствии. Иначе в процесс будут замешаны нечистоплотные люди из органов и меня попросту убьют.

Адвокат вздрогнул от моей речи и воскликнул: – Значит, дознаватель прав, вы что-то скрываете от него! Но почему не хотите рассказать мне? Я же ваш защитник!

– Карл Феоктистович, с недавних пор я перестал верить людям. Сейчас вокруг меня одни непристойные типы.

– Ага, значит, вы и меня причисляете к ним! Жаль, выходит я не убедил вас помочь самому себе! Но что же, это ваша жизнь и вы вольны распорядиться ею по своему усмотрению. Но я вам не завидую. Вы не понимаете того, что вас ждёт в дальнейшем! До свидания.

Борец за правду собрал бумаги и ушёл.

Вновь я остался один. И тут мне пришла мысль: "Зачем я сказал ему о том, что мне теперь нельзя отклоняться в своих показаниях от того, что говорил на следствии! Иначе в процесс будут замешаны нечистоплотные люди из органов и меня попросту убьют! А вдруг это не адвокат!" Меня бросило в дрожь от этой мысли. Начал успокаивать себя тем, что это был настоящий апологет, и он обязан сохранять в тайне услышанное. И оказался прав! Скоро я убедился в этом.

В одиночной камере пробыл до обеда. После меня привели в кабинет с некоей аппаратурой. Компьютеров тогда не было в широком применении, но на столе находилось какое-то устройство. Вошли следователь и незнакомец. Дознаватель сказал мне: – Видишь это? Детектор лжи, слышал о нём? От него ничего не скроешь! Сейчас мы узнаем, правду говоришь в показаниях или нет!

Меня усадили за стол, нацепляли на голову, руки и ноги, зажимы с проводами и процесс начался. Милицейского работника куда-то позвали, он ушёл. Мужчина задавал множество глупых вопросов, среди которых были и касающиеся дела. Я твёрдо отвечал "да" или "нет". При некоторых ответах, он что-то записывал.

После приватного допроса меня привели в кабинет следователя. Вскоре появился и он. Сел за стол. – Ну, Иванов, теперь мы убедились в твоём вранье!

– Я вам ничего не говорил. Наверное, адвокат, козёл, наплёл что-то? Подсадной был, значит!

– Ты ошибаешься в нём, он настоящий, из гильдии. Мы банально подслушали вашу беседу. Что ты там заявлял о том, что теперь нельзя отклоняться в своих показаниях от того, что сообщал на следствии? Иначе будут замешаны нечистоплотные люди из органов и тебя попросту убьют! С чего ты это взял? Такое нехорошее мнение о нас!