Самуил жадно отхлебнул чая и со значением заглянул в глаза Николаю. Николай тоже глотнул горячего чая.
– Потому и набегаю на отчий дом как Мамай, крошу холодильники и погреба. Мать отца балует разными изысками, иногда своего иногда ресторанного доставочного производства, но по старой привычке заказывает с избытком, или специально, не знаю, подманивает и подкармливает своего малого полиглота, – а дух военщины в квартире распространяет кирзовая группа, вчера на кафедре молодняку сапоги выдавали, ну и я две пары взял от жадности.
– Кстати, еще к запахам, а что тут за история с рыбным холодильником, чего за шмон, что глаза режет, как в общественном туалете? – спросил Николай.
– А, ты про этот старый Либхерр? Нормальный фридж, не вонючий там в прихожей прячется, только там тоже ничего, говорю же голодаю, – а этот отец использует, когда с рыбалки на заливе или Ладоги возвращается, своей профессуре подарки хранит, судаков да лещей, любители они старых совковых традиций, знаешь, один ловит другой коптит с ольховой щепой. А потом вместе по баням в общих отделениях высиживают. И все это уминают под ученые разговоры и разные премудрые домашние настойки, выдержанных на всяких лесных и садовых травах.
Из комнаты доносились звуки, как будто, тягали гантели, видно пальцы Светки устали и она решила прокачать более важные части тела, что бы они выглядели еще аппетитнее.
Николай встал и тоже закурил, выдыхая в приоткрытое окно, жизнь начинала налаживаться. Чай протек по каждой клетке тела. Голова прояснилась. Самуил исчез в глубине квартиры, оставив его одного.
На стене висела фотография начала истории полной надежд семьи, два молодых родителя, одетых по простому, но с очень живыми глазами и печатью мощного интеллекта на улыбающихся лицах, с кучерявым Самуилом на перевес, девочкой подростком с баранками из волос. Семейная идиллия. Николай всегда завидовал полноценным семьям. Полному, а не половинному семейному счастью, когда отец отвечает за мужское, а мать за женское. А не одна мать, передвигающая шкаф для поклейки обоев, прикручивание шурупами книжной полки и отвечающая за пришивание пуговиц на отпаренный пиджак одновременно.
– Коля, а какого твои кишки лежали в туалете? – спросил снова появившийся на кухне Самуил, – и здесь, почему-то всего один носок.
Самуил выглядел растерянным и виноватым, как будто это он его украл, а теперь стоит и не знает, как оправдаться.
– Забей! Я знаю, где спрятался этот гаденыш, – Николай принял одежду скрученную в улитку и сбросил одеяло на кухонный стол, – Слушай, у меня еще вопрос на засыпку, где мои боты, и чьи это кроссы?
– Так отца, чьи же еще? Он в них помойку ходит выносить сколько себя помню. А ботинки не знаю, в прихожей наверное, там пара незнакомых мне имеется не принадлежащих фамилии этого родового поместья, и похоже вряд ли они Светкины.
Громко хлопнула входная дверь. Зазвенели друг о друга два бокала на столе.
– По ходу подруга твоя аглицким методом самоликвидировалась, – Самуил сказал с нотками досады в голосе, от Николая это не могло скрыться.
– Ну и хорошо! – сказал Николай, – на это утро одной проблемой меньше.
– Может поедем отобедаем в приличное место, а то мой желудок сам себя переваривает второй день, – предложил Николай, обнаружив в кармане тугую пачку с купюрами разного достоинства. Вслед за ней на пол выпало несколько пластиковых карточек черного цвета.
– Claro que si! Естественно товарищ мой! – Самуил, как ребенок радовался, засучил ногами на месте, как ретивый жеребенок перед забегом.
– Приму только освежающего туалета, почищу внешнее и внутреннее, и в путь, – Николай в одних кроссовках и с одёжным тюком вышел из кухни.
Глава 3. С вялым наперевес
Выйдя из тропического душа, Николай поморщился от вида несвежей скомканной рубашки лежавшей сверху, но приятное ощущение после освежающего душа перебороло и захлестнуло эмоциями, захотелось делиться со всеми вселенской любовью и телесной чистотой.
– Эй академик ты классикой не богат? Терпеть не могу рубашки второго дня! – крикнул он, что было мочи, в дверь.
Через какое-то время, в дверь поскребли. На пороге стоял ржущий Самуил, в руках он держал отцовскую белую рубаху, – есть только такая.
Размер был подходящим, но воротник был с длинными заостренным концами, которые так уважал Тони Монтана.
– А у тебя отец точно профессор? И всегда им был? Мне всегда было интересно, кто покупает такого рода вещи, при чем неважно, даже если это было модно в то время.
– Не гунди, – заржал во весь голос за дверью, уже не сдерживаясь Самуил, – выбирай, либо чистое, либо спать дома.
Николай, с бодростью поднял свои не один раз перекрученные штаны и пиджак. «Хвала портным Италии и не мнущейся ткани», с удовольствием подумал он. Костюм выглядел, достаточно прилично, от пара душевой мелкие складки тоже исправили свою кривую улыбку. Из кармана выпал айфон. Николай поглядел на заваленную сообщениями и пропущенными звонками поверхность. Пропущенных вызовов двадцать семь. Николай разблокировал устройство, иконки программ и мессенджеров пестрили красным цветом. СМСки, понятно, их было много, пятница-суббота, горячие предложения от магазинов, ресторанов, клубов. Все хотят приобщиться к твоему кошельку, раскрутить тебя немного на заработанное.
Николай заметил смс от матери, в не принятых она была тоже, много раз, – фак, фак, фак, – выругался он набирая номер. Сердце стучало.
– Да, Мамуль, все норм, у тебя как? Обязательно заскочу как-нибудь на неделе.
– Штрафы? Хорошо, заберу, не волнуйся. И ты себя береги!
Отлегло. Николай отключился от разговора. Николай очень любил свою мать отдавшую ему себя без остатка и только самое лучшее, что только было в их совместной жизни, всегда себе в ущерб. Положила свою жизнь на алтарь родительской любви, отказывая себе во всем, при его воспитании.
Пролистав дальше номера Палычей, Евгеньевичей, Александров, Айвана, Светы и прочих номеров без подписей, решил больше никого не набирать, подумав: «кому надо сами наберут». Дело было за малым, пройти через облако одеколона и вперед.
На полках оказался только стариковский вариант, классика от «HUGO BOSS», понятно папин, но сойдет. Оглядев себя и свою щетину в зеркале Николай посчитал свой вид сносным, все, кроме воротника рубашки.
– Ну что, седлать лошадей, гусары едут кутить! – распахнув дверь, крикнул он в темноту комнаты откуда опять доносилась музыкальная низкочастотная долбежка.
Из темноты выскочил Самуил уже в парке и нахлобученном капюшоне. Блестящие коричневые «Сантони» Николая были протерты и заботливо поставлены прямо перед выходом из ванны. Отыскавшийся второй носок бережно почивал здесь же. Николай решил не смущать Самуила, благодарностью, видно тому просто очень хотелось поесть, поэтому он минимизировал временные потери на задерживающие препоны.
На улице стояла по-настоящему весенняя погода. Было сухо и прохладно. Солнце ласкало лучами фигуры пробегающих мимо школьниц. Две вороны громко каркая раздирали полиэтиленовый пакет. Бабулька на скамейке у подъезда проводила их подозрительным взглядом. Сошедший с газонов снег обнажил отходы собачьего производства. Мимо, по Кондратьевскому проспекту, пролетела скорая помощь с сиреной, оглушая прохожих тревожно и неприятно.
Сталинки Кондратьевского снаружи выглядели еще хуже, чем внутри. Преимущество этих домов заключалось в высоте потолков и удобной планировке. Промышленный гигантизм из семидеятых. Цвет дома не соответствовал эстетике погоды и настроению Николая, нужно было покинуть этот оплот школы Ленинградского конструктивизма. Скорее в центр, к ласкающим взгляд, историческим фасадам.
Николай люто ненавидел только одного погодного врага, влагу под ногами, убивающую дорогую обувь, его главный фетиш наравне с нижним бельем, другим залогом душевного комфорта. Пощупав карманы песочного цвета кашемирового пальто он достал ключи от машины. Загаженная птичьим пометом черная пятерка стояла одним колесом на газоне. Самуил радостно подбежал к пассажирской двери.
