Все эти даты заимствованы нами, разумеется, из романов Дрюона, события которых датированы большей частью с точностью до дня - как и "Имя розы". На всякий случай мы их проверили по "Истории Франции" - только и всего.

Перепутать год гибели тамплиеров так же невозможно, как, скажем год Октябрьской революции - это ключевое событие первой половины XIV века. Вне всякого сомнения, Эко допустил эту серию ошибок нарочно. Или даже супернарочно. Ведь вот что он сам пишет:

"Почему действие датировано именно концом ноября 1327 года? Потому, что к декабрю Михаил Цезенский уже в Авиньоне. Вот что значит до конца обустроить мир исторического романа".

В самом деле: обустраивать - так до конца. Быть точным - так абсолютно. А если уж расходиться с Дрюоном - так во всем. В том числе, и в таблице умножения.

После этого с легкой руки Дрюона и начинают умирать один за другим монахи в обреченном на сожжение монастыре, пока от него не остались одни головешки, а девица, очаровавшая Адсона, по словам Эко, грозная, как целое войско, на наш взгляд, недурная пародия на Орлеанскую деву, не угодила в лапы святейшей инквизиции, и, по-видимому, на костер.

Действие "Имени розы" происходит на фоне предсказанного магистром развала великой Франции. Еще немного - и начнется Столетняя война, и Франция будет повергнута во прах. А пока что будем иметь в виду, что наш знакомец Иоанн XXII, черная тень которого простирается над романом Эко довольно-таки либеральный кардинал, посаженный на папский престол ни кем иным, как французским королем Филиппом V, сыном Красивого, и французские интересы до конца дней дествительно будут ему дороже любых других. Поэтому-то папского посланника охраняют в итальянском монастыре французские лучники, а в Рим приходится входить папским легатам, а не самому папе - он в это время с приятностию и абсолютно безвылазно сидел в Авиньоне. По существу, папский престол был заложником в руках французского короля. Освободят преемников Иоанна XXII только англичане, соотечественники Вильгельма Баскервильского, заодно, будущие еретики, наголову разгромившие французов в ходе Столетней войны. Не правда ли, забавная ирония судьбы?

Цитат из Дрюона - как прямых, так и косвенных - у Эко предостаточно. Но с нас довольно уже того, что у обоих авторов живо обсуждаются как неприятие корыстолюбивым Иоанном XXII концепции о бедности Иисуса Христа, так и его собственная еретическая теория о несуществовании в наше время рая и ада, из которой, между прочим, следовало, что наказание за грехи откладывается до Страшного суда. Действие "Имени розы" точно датируется концом ноября 1327 года. У Дрюона, также точно датирующего свои росказни, почти в то же самое время - в конце сентября 1327 года - разворачивается трагикомическая концовка истории английского короля Эдуарда II, точнее - его убиение.

Вообще-то мы стараемся соблюдать приличия, хотя бы на бумаге, но в данном случае просто невозможно не сделать исключение. Согласно Дрюону, сей король-гомосексуалист был убит, как бы выразиться помягче - через то самое место, которым грешил. Конкретнее - ему загнали раскаленный прут в задний проход. Самое интересное, что, опять же, согласно Дрюону, это событие сопровождалось выдающимся филологическим достижением, которое не могло оставить равнодушным ни одного семиотика: убийцам короля был послан приказ со знаменитым "Убить нельзя помиловать" - в латинском оригинале "Eduardum occidere nolite timere bonum est" (в нашем вульгарном переводе: "Эдуарда убить опасаться не доброе дело") - и, разумеется, не содержавший запятых. Не исключено, что гомосексуальной темой в "Имени розы" мы обязаны как раз королю Эдуарду.

Подводим итоги? Еще нет...

На самом деле, всего вышеизложенного вполне достаточно, чтобы выстроить довольно стройную теорию. В самом деле: Эко польстился на булгаковское "рукописи не горят" и российские литературные пожары, а то, глядишь, и на литературоведческие находки одной нашей гениальной знакомой, сообразил, что все это, см. Дрюона, не к добру, а к гибели имперских образований, и создал дивное попурри из разноязыких текстов, этакий рай для семиотика. В таком случае, "Имя розы" - это великолепная, одна из самых замечательных в истории литературы прозаических шуток.

Такая теория, безусловно, имела бы право на существование, если бы не одно обстоятельство. А именно: колоссальную, сравнимую только с булгаковской, роль в романе играет другой едва упомянутый нами прозаик Х.Борхес. Настолько большую, что его, как признает сам Эко, просто невозможно было не запихнуть непосредственно в роман. Гармоническое сочетание биографии с характером творчества привело к тому, что там, где, по авторскому замыслу, появляется библиотека, библиотекаря приходится ослеплять.

Воздействие Борхеса на "Имя розы" столь велико, что Эко ни на мгновение не готов примириться с мыслью о том, что оно, не дай Б-г может остаться незамеченным читателем. Незамеченным - значит, во многих случаях, не сработавшим. Поэтому булгаковские следы так и остаются следами, русскую и грузинскую темы даже исследователю приходится выуживать из толщи текста, а о наличие Борхеса в романе автор громогласно сообщает в послесловии. Жаль, конечно, ибо таким образом он грешит против правил структурной зашифровки, но нет худа без добра. Давайте посмотрим, в каких борхесовских грехах он считает необходимым признаться. Может быть, все не так уж скверно. То есть: если Булгаков был припрятан только для того, чтобы мы его нашли, то не с тем ли выпячен Борхес, чтобы сбить нас с толку?

И как же он выпячен:

"Все меня спрашивают, почему мой Хорхе и по виду, и по имени вылитый Борхес и почему Борхес у меня такой плохой. А я и сам не знаю. Мне нужен был слепец для охраны библиотеки. Я считал это выигрышной романной ситуацией. Но библиотека плюс слепец, как ни крути, равняется Борхес. В частности, потому, что долги нужно выплачивать. К тому же именно через испанские толкования и испанские миниатюры Апокалипсис завоевал средневековье. Но когда я сажал Хорхе в библиотеку, я еще не понимал, что он станет убийцей. Как принято выражаться, он дошел до этого сам... То есть писатель - пленник собственных предпосылок."