Коллежский асессор не отрицал своего знакомства с покойной девицей Дорио. Глаза цвета лесного мха словно затуманились.
– Мы встретились с Марией на именинах его сиятельства Дмитрия Аркадьевича, – Сабурову показалось, что четки в изящной руке дрогнули, – Софья Аркадьевна считала Марию названой сестрой, – следователь кивнул.
Завалишин подался вперед.
– Мария была замечательной девушкой, – неожиданно горячо сказал Адриан Николаевич, – прогрессивной. Она хотела уехать в Швейцарию, где женщинам разрешили получать высшее образование. Я закончил восточный факультет и знаю семь языков, – Сабуров открыл рот, – я имею в виду восточные, – добавил Завалишин.
– Латынь, английский и так далее я в расчет не беру. Их знает любой образованный человек.
Сабуров облегченно понял, что Завалишин посчитает и его образованным.
– Меня интересуют языки аборигенов Австралии, – заметил коллежский асессор, – я хотел присоединиться к экспедиции Берка и Уиллса, но пять лет назад моя матушка еще была жива, – Завалишин вздохнул, – она тяжело болела, я не мог ее оставить…
Сабуров читал о миссии Королевского Географического Общества, прошедшей с юга на север Австралии. Завалишин не выглядел человеком, способным выжить в негостеприимной пустыне. Холеные пальцы стряхнули пепел в чеканную серебряную плошку.
– Вещица из Афганистана, – заметил Завалишин, – в студенческие годы я каждое лето ездил в экспедиции. Я знаю арабский и пуштунский языки, а что касается китайского, – он легко поднялся, – вот моя последняя статья в «Записках Императорской Академии Наук»…
Из заглавия Сабуров понял, что речь идет оклассическом китайском романе. Завалишин вернулся в кресло.
– Работа оставляет мало времени для академических изысканий, – посетовал он, – однако Мария стала бы замечательным исследователем. У нее был большой талант к языкам, но женщины не могут поступить на государственную службу или пойти по академической стезе, – Адриан Николаевич потушил пахитоску, – Мария собирала деньги на оплату обучения, поэтому она и устроилась в контору…
Последнее слово Завалишин произнес с откровенным презрением.
– И Литовцевы не хотели ей помочь, – поинтересовался Сабуров, – она была почти что членом семьи…
Красивое лицо Завалишина словно замкнулось.
– Надеюсь, вы понимаете, что я не могу обсуждать директора моего департамента, – холодно сказал Адриан Николаевич, – тем более в частном разговоре. Буде у вас появятся вопросы относительно трагической смерти Марии, соблаговолите вызвать меня в столичное полицейское отделение официальным письмом. Вам придется объяснить причины вашего интереса, господин Сабуров. Я, как и весь мой департамент, пользуюсь определенным статусом…
Завалишин со значением кашлянул. Максим Михайловичне сомневался в засекреченности Особой Канцелярии министерства иностранных дел. Он решил пока оставить коллежского асессора вариться, как выразился бы Путилин, в собственном соку.
Сабуровуспел отыскать источник навязчивого сладковатого запаха. На столе Завалишина он заметил шкатулку туземного вида. Попросив чаю, Сабуров в отсутствии хозяина поинтересовался ее содержимым. Теперь он вспомнил, где вдыхал такой аромат. Прошлым годом на Сенном рынке обнаружили подпольную опиекурильню. Адриан Николаевич тоже баловался зельем.Флаконы с лауданумом стояли в любой аптеке, однако Сабурова все равно что- то беспокоило.
– Поэтому яздесь, – он изучал бесконечное пространство Тихого океана, – надо разобраться в характере Завалишина, – библиотекарь Кунсткамеры подтвердил:
– Именно, господин Сабуров. Что касается вашего вопроса, – он указал на шкафы, – полюбуйтесь. Экспонат с Каролинских островов, где туземцы славятся жестокостью и каннибализмом, – прямо на Сабурова смотрела ссохшаяся человеческая голова.
Остановившись на Университетской набережной, Сабуров заколебался. По левую руку простиралась almamater коллежского асессора Завалишина, здание Двенадцати Коллегий. Сабуровне хотел вызывать ненужные слухи своим появлением на восточном факультете. Завалишин не порывал связей с академическим миром и узнал бы о расспросах Сабурова.
Сунув нос в намокший башлык, Сабуров оглянулся в поисках извозчика. Нева еще не встала. Под перемещенным десять лет назад к Зимнему дворцу наплавным Исаакиевским мостом бурлила серая вода. С утра задул сырой западный ветер. Снег на набережной таял на глазах. Сабуров был уверен, что Завалишин не разыгрывает простуду.
– Да и зачем ему, – хмыкнул следователь, – с такой погодой кто угодно заболеет. Однако он явно что- то скрывает насчет девицы Дорио…
Следователь помнил смущенный румянец на смуглых щеках чиновника. Медицинское обследование останков Дорио не пришло к однозначному выводу касательно причины ее смерти, как не установило оно и девства покойной.
– Или его отсутствия, – Сабуров задумчиво двинулся по Университетской линии, – а ее сиятельство утверждала, что Завалишин ухаживал за барышней…
Софья Аркадьевна покусала красивые губы.
– Я предупреждала Марию, что господин Завалишин отличается странностями, – сказала девушка, – он собрал коллекцию туземного оружия и подарил ее Кунсткамере. Кто- то из его предков был охотником за головами, господин Сабуров, – княжна брезгливо передернула плечами.
Сабуров напомнил себе, что сидящий в калужской ссылке имам Шамиль в прошлом году гостил на свадьбе наследника престола.
– Он на своем веку отрезал побольше голов, чем дед господина Завалишина, причем голов русских солдат и офицеров, а Его Величество даровал Шамилю полное прощение…
Путилин наверняка сказал бы, что черного кобеля не отмоешь добела, однако Сабуров не собирался записывать Завалишина в подозреваемые только потому, что дед коллежского асессора был каннибалом.
– И в подозреваемые в чем, – следователь остановился перед входом в Двенадцать Коллегий, – даже если он убил Дорио, – Сабуровв это не верил, – то какое отношение ее смерть имеет к деяниям Призрака?
Он рассеянно взялся за ручку двери. Дождь падал на его кепи. Сабуров забыл, что надо переступать ногами. Его прохудившиеся ботинки стояли в луже.
– Дорио могла покончить с собой, – пробормотал Сабуров, – или ее убил кто- то другой. Например, Катасонов. Тогда Призрак, то есть Адриан Николаевич, мстит за ее смерть. Но как связаны с этой историей инженер и священник, – он очнулся от недовольного голоса.
– Сударь, вы определитесь – либо туда, либо обратно. Entschuldigung, Fräulein Jacobi, dachte der junge Mann. Dies ist typisch für einen Wissenschaftler,1 – Сабуровотступилназад.
ЗамощнымплечомпрофессораМенделеевавиднелсяизящныйтраурныйкапор. На светлых волосах девушки блестели капли мелкого дождя.
– GutenTag, HerrSaburov, – вежливо сказала фрейлейн Амалия Якоби.
На дубовом паркете гостиной квартиры на Большой Подъяческой стояли перетянутые ремнями чемодан и саквояж. Рядом возвышались шляпные картонки. Сабуровразделил университетский экипаж с профессором Менделеевым и фрейлейн Якоби. Дмитрий Иванович добродушно сказал:
– На ловца и зверь бежит, – он педантично перевел пословицу на немецкий, – это означает, фрейлейн Якоби, что ваша встреча с господином Сабуровым случилась кстати, – девушка кивнула:
– У насговорят: «DerBallsiehtdengutenSpieler», мячвидитхорошегоигрока.
Максим Михайлович поймал настороженный взгляд фрейлейн Амалии.
– Она еще, чего доброго, решит, что я за ней слежу, – понял Сабуров, – не случайно она упомянула немецкую пословицу, – ему отчего- то стало приятно, что девушка посчитала его хорошим игроком. Менделеев высадил их у дома покойного Грюнау на Большой Подъяческой.
– Я еду в Практический Технологический Институт, – объяснил профессор, – фрейлейн Амалия, жду вас завтра в лаборатории. Вы ведь еще не покидаете столицу, – спохватился Менделеев, – вы говорили, что хотите дождаться похорон, – размеренно стучали конские копыта. Сабурову показалось, что в полутьме экипажа голубые глаза девушки заблестели слезами.
