– Он защитил докторат в Германии, – уважительно сказал Иван Дмитриевич, – однако вернулсяв родные пенаты, – Сабуров поднял бровь:

– Я справился в архиве его полицейской части. Семья Грюнау живет в столице с петровских времен. Как говорится, старше них только Петропавловская крепость, – Путилин окинул следователя внимательным взглядом.

– Твой предок вроде тоже был сподвижником императора, – заметил начальник, – или он впал в опалу?

Максим Михайлович кивнул:

– И закончил свои дни на плахе, а сын его отправился в Сибирь. Однако то дела давно минувших дней, – Сабуров не любил разговоров о своей семье, – я встречусь с пастором церкви Петра и Павла, – Грюнау, разумеется, был лютеранином, – и с невестой покойного, – Путилин даже выронил папку: «Что за невеста?». Максим Михайлович протер очки.

– Инженер не зря ездил в Германию. Он стал господином доктором, – Сабуров ловко передразнил немецкий акцент, – и заодно он обручился с некоей, – следователь справился в простой записной книжке, – фрейлейн Амалией Якоби. Барышня проживает в квартире Грюнау на Большой Подъяческой улице, – Путилин неожиданно покраснел.

– Она его невеста, а не жена, – Сабуров позволил себе улыбку.

– Видимо, он был прогрессивен не только в работе, Иван Дмитриевич, но и во всем остальном, – Путилин повертел обнаруженную в куртке Грюнау записку:

– Почерк тот же, – заметил начальник, – писал образованный человек, – Сабуров покосился на свой стальной портсигар, Путилин махнул рукой: «Кури».

– Именно так, – согласился Максим Михайлович, – и он отлично знаком с Библией, – на вскрытии Сабуров услышал, что гвозди в грудь Грюнау вбили, когда инженер еще жид.

– Вернее, он умирал от кровотечения, – поправил себя полицейский доктор, – сначала егоосвежевали, а гвозди поставили окончательную точку, – Сабуров поинтересовался: «Сколько времени он пролежал мертвым?». Доктор выпятил губу:

– Если на складе была такая же температура, как и на улице, то всю ночь с пятницы на субботу, не меньше.

Ночью завод Розенкранца все- таки не работал. Спешно появившийся на Выборгской господин Розенкранц объяснил Сабурову, что у Грюнау, как выразился немец, его правой руки, имелись копии всех ключей. Путилин легко поднялся:

– Получается, – начальник взялся за булавку, – что после шести вечера Штиблеты приходит к купцу Катасонову, – первая булавка воткнулась в висящий на стене план столицы, – часа через два убивает его и отправляется на Выборгскую, – на плане появилась вторая булавка, – где его ждет Грюнау…

Максим Михайлович порылся в карманенебрежно брошенного на диван штатского пальто.

– Да, Иван Дмитриевич, и где он оставил еще пару окурков тех же пахитосок, – Сабуров выложил на стол бумажный пакет.

– И вот еще что, – добавил он, – мы проверили формуляры всех служащих конторы Катасонова. В прошлом году оттуда уволился только один человек, вернее, девица Дорио, Мария Николаевна. Она служила письмоводителем, – Путилин поднял бровь, – и переводчицей иностранной корреспонденции.

Иван Дмитриевич заметил:

– Катасонов, оказывается, был не менее прогрессивен, чем Грюнау. Он действительно старообрядец только на бумаге. Мало какая контора нанимает женщин. Что, она вышла замуж?

Сабуров покачал головой:

– Девушка прошлой весной пропала, а летом ее труп выловили из Невы. Опознавал ее, – следователь зашелестел бумагами, – ее сиятельство князь Дмитрий Аркадьевич Литовцев…

Путилин присвистнул:

– Тот самый, – Сабуров кивнул, – но какое отношение к нему имела девица Дорио? – Сабуров пожал плечами.

– Ее последним адресом в столице указан особняк Литовцевых. Она значилась в списке безвестно пропавших. Его сиятельство известили, он приехал в полицейский морг…

Путилин велел:

– Надо с ним встретиться. Вряд ли Литовцевы имееют отношение к убитым, но таков порядок…

Сабуров отозвался:

– Непременно.

До особняка Литовцевых на Мойке Сабуров дошел пешком. В кармане потрепанного пальто следователя таилось аккуратно свернутое письмо. Его сиятельство князь Дмитрий Аркадьевич щеголял небрежно элегантным почерком. Таких людейне вызвали в сыскное управление на Офицерской. В присутственных коридорах Литовцева называли восходящей звездой министерства иностранных дел.

Максим Михайлович решил, что его сиятельство не сталкивался с отцом Сабурова. Когда Литовцев, закончив Петербургский университет, поступил на государственную службу, Михаил Максимович несколько лет как лежал в параличе. Будущий следователь, тогда студент императорского училища правоведения, бегал по частным урокам.

Неосторожно ступив в очередную лужу, следователь поморщился. Растаявший снег хлюпнул в ботинке. Сабуров вовремя отскочил подальше от поребрика.

Мимо пронеслась пролетка с закутанной в меха барышней. Соболиная шапочка с вуалью прикрывала черные волосы, девушка надменно смотрела вперед.

– Это не Пески, – пробормотал Сабуров, – мы в дворянском гнезде…

Сабуров читал все книжные новинки. Покойный отец, постепенно теряя зрение, все равно интересовался литературными журналами. Сабуров привык читать ему вслух. Отряхнув казенную черную шинель, он сверился с эмалевой табличкой на углу здания. Его сиятельство обретался в родовом особняке на углу Английского проспекта.

В записке, полученной Сабуровым, князь Дмитрий Аркадьевич сообщал, что ждет его к одиннадцати утра. Следователь оценил энергию статского советника. Послав полицейского на Мойку в девять, Сабуров немедленно получил ответ.

– Буду рад помочь следствию, – писал Литовцев, – хотя вряд ли я обладаю нужными сведениями.

Взявшись за медное кольцо ручки, Сабуров пробормотал:

– Это мы еще посмотрим.

– Мне назначено, – вежливо сказал следователь швейцару в ливрее, – его сиятельство меня ждет. Коллежский асессор Сабуров из городской сыскной части, – он вытряхнул на свет карточку, – передайте князю, что я здесь.

Швейцар почти незаметно повел рукой. За его спиной появился фрачный лакей.

– Прошу вас, – почтительно сказал тот, – позвольте шинель, ваше благородие, – Сабуров ожидал, что его проведут в гостиную, однако лакей указал вперед.

– Его сиятельство в кабинете, – взбежав по мраморной лестнице, Сабуров огляделся.

– Кабинет, кабинет, – он наугад выбрал дверь, – нет, это библиотека…

Максим Михайлович открыл рот. Давешняя барышня из пролетки сидела на дубовой стремянке, перелистывая пухлый том. Сабуров заметил ее рискованно короткий, по щиколотку, наряд.

Девушка носила гарибальдийский жакет, отделанный алым кантом. Юбка красного бархата открывала изящные сапожки. На массивном кресле валялась сброшенная шубка. Поведя носом, Сабуров почувствовал запах табака.

– Простите, сударыня, я ошибся дверью, – смутился следователь, – извините за вторжение.

Девушка смерила его неприязненным, как показалось Сабурову, взглядом.

– Кабинет князя налево, – она захлопнула книгу, – там открыто, – в резной нефритовой пепельнице на столе дымилась испанская пахитоска.

Его сиятельство князь Дмитрий Аркадьевич Литовцев даже дома носил сюртук парижского покроя и блистающую белизной рубашку.

– У меня сегодня неприсутственный день, – объяснил статский советник, – так сказать, home office, – его произношение было безукоризненным, – рад встрече, господин Сабуров, – князь протянул руку, – прошу вас, садитесь.

Дмитрий Аркадьевич вышел из- за дубового стола. Зеленое сукно было девственно чистым. Сабуров понял, что его сиятельство заранее убрал рабочие документы в сейф. Статский советник, как и покойный купец Катасонов, предпочитал британский товар.

Сабуров напомнил себе, что дело вовсе не в сейфе и не в эмалевой шкатулке с пахитосками. Такие папиросы курила половина столицы.