– Сначала к Завалишину приехал тот парень, – экипажи вырвались на набережную Невы, – а потом появился Призрак. На меня они внимания не обратили, извозчик и извозчик, – Сабуров вспомнил парадное Завалишина. Черная дверь вела в непроходной двор. Максим Михайлович хмыкнул:

– Но первый парень мог выбраться из парадной через чердак и спуститься вниз в соседнем доме. На Моховой много проходных дворов. Он улизнул от нас, но этот мерзавец не уйдет, кем бы он ни был…

У часовни, возведенной на набережной в прошлом году, всегда дежурили городовые. Храм выстроили в честь чудесного спасения государя императора от выстрела революционера Каракозова. Сабуров не занимался левыми кругами.

– Мы имеем дело не с революционерами, – городовые, встрепенувшись от стука копыт, засвистели, – мы сунули руку в осиное гнездо шпионов, – один из полицейскихшагнул на мостовую: «Стой!».

Сабуров едва успел натянуть поводья дончака. Его пролетка притерлась к поребрику набережной. Ландо Призрака, как он стал думать о незнакомце, отбросило городового к гранитному тротуару. Болезненный крик раненого унес сырой западный ветер. Второй полицейский бросился за ними, размахивая палашом.

– Бегите к надзирателю, – заорал Сабуров,– надо найти начальника сыска Путилина, – ландо Призрака опасно отдалялось, – пусть едет на Моховую, он знает куда! Не теряйте времени!

Городовой отстал. Сабуров велел дончаку: «Давай, милый!». Конь рванулся вперед, рядом с ухом следователя что- то просвистело.

– Это не ветер, – понял Максим Михайлович, – это пуля, – он пустил коня во весь опор.

Сабуров нагнал ландо Призрака рядом с Сенатской площадью. В ночном небе тускло блестел величественный купол собора. Белели колонны Сената и Синода, император простирал руку к Васильевскому острову. Максим Михайлович предполагал, что Призрак туда не отправится.

Сабурову казалось, что логово убийцы находится в Коломне. Повернув с Английской набережной на Благовещенскую улицу, промчавшись мимо Новой Голландии, он без труда скрылся бы в трущобах за Екатерининским каналом. На Васильевском острове, впрочем, тоже хватало трущоб.

– Но я его не упущу, – Сабуров стер с лица мокрый снег, – надо отстегнуть упряжь.

Путилин назвал бы это рискованной затеей, однако Максим Михайлович был уверен в себе и своем револьвере. Смит и Вессон надежно покоился под его извозчичьим армяком. Онтерял в скорости, однако освобожденный от пролетки дончак в два счета нагнал бы орловского рысака Призрака. Сабуров хотел взобраться на крышу ландо убийцы.

– Один удар рукоятью револьвера по голове, – следователь прикинул расстояние, – и он окажется у меня в руках, – после первой пули, миновавшей Сабурова у Летнего сада, Призрак выпустил еще две.

– Не такой он и меткий, – облегченно понял Максим Михайлович, – хотя он стреляет одной рукой.

Тоже не ожидая от себя точности,Сабуров пока не хотел тратить драгоценные заряды. Он, впрочем, не собирался убивать Призрака. Преступник должен был рассказать о своих сообщниках. Сабурова интересовал и коллежский асессор Завалишин, и неизвестный юноша, гость Адриана Николаевича.

Он ловко перебрался на неоседланного дончака. Отстегнув упряжь, Сабуров услышал удивленное ржание коня.

– Ты что думал, – хмыкнул Максим Михайлович, – что я не умею ездить верхом? Дядюшка Гренвилл проделал испанскую кампанию, сражался при Саламанке и при Ватерлоо, – дончак нагонял ландо, – британские гусары управляются с лошадьми не хуже русских кавалеристов.

До разорения граф Гренвилл держал отличные конюшни. Сабурова и его кузена Арчи учили верховой езде лучшие берейторы.

– Тебя одного не бросят, – уверил Сабуров коня, – сзади появились полицейские экипажи.

Ветер донес до следователя трели свистков. Максим Михайлович хотел оказаться на ландо до предполагаемого поворота в Коломну. Справа уходила в снежный туман громада Николаевского моста. Цепочка фонарей терялась в метели. На Неве раздался гудок, Сабуров облегченно вздохнул.

– Направо он не повернет, – разводной пролет у Васильевского острова медленно полз вверх, – по реке идет судно.

Ландо было нового образца, без запяток. Максим Михайлович намеревался перебраться прямо на крышу экипажа. Приподнявшись на дончаке, он ухватился за натянутый кожаный полог.

– Спасибо, милый, – успел крикнуть следователь, – дальше я сам!

Мокрый полог скользил под заледеневшими пальцами, Сабуров старался удержаться на бешено раскачивающемся ландо. Коляска подпрыгнула, он едва не грохнулся на булыжник.

– Это вроде рельсы конки, – Сабуров поднял голову, – что за черт!

Сбив деревянный барьер, экипаж помчался по Николаевскому мосту к поднимающемуся разводному пролету.

Максим Михайлович подозревал, что Призрак собирается проделать трюк, удачно исполненный следователем на Английской набережной. Пролетка раскачивалась под ветром, он услышал сочную матерщину. Призрак говорил по- русски без тени акцента. Сабуров вспомнил описание, услышанное от покойного отца Добровольского.

– Русские тоже бывают смуглыми и темноволосыми, – рука неловко шарила за отворотом армяка, – нельзя его убивать, я должен ранить мерзавца, – орловский рысак коротко заржал. Сабуров понимал, что если Призрак отстегнет упряжь, то ландо покатится вниз.

– Прямо в объятья полицейских, – на набережной горели факелы, – а он перескочит проем на коне и будет таков.

В ненастной мгле, повисшей над темной Невой, мерцали огни идущего вниз по течению судна. Над рекой пронесся низкий гудок. Сабуров постарался перебраться ближе к козлам.

Городские полицейские участки пока не снабдили аппаратами Морзе, хотя у его превосходительства полицмейстера Трепова на Мойкеимелась целая телеграфная комната. Такие стояли во всех министерствах и на вокзалах. Сабуров пообещал себе нажать на Путилина. Городской полиции тоже требовался телеграф.

Участки на Васильевском острове, куда мог торопиться Призрак, понятия не имели о тревоге в Адмиралтейской части. Мост для прохода кораблей оставляли разведенным на полчаса. Осуществи Призрак свой план, через полчаса он мог бы оказаться где угодно.

– Ищи ветра в поле, – ландо вздрогнуло, – надо его остановить, – Призрак перебрался на рысака. Сабуров, наконец, оказался на козлах. Он все еще не хотел стрелять в убийцу.

– И мне не достать револьвер, – он давно потерял извозчичьи рукавицы, – мешает проклятый дождь, вернее, снег…

Плащ Призрака был совсем рядом. Максим Михайлович примерился.

– Если я прыгну, я окажусь у него на спине, – ему послышался скрипучий хохот, – мы можем свалиться в Неву и тогда никто не выживет…

Лндо вихлялось в одной оглобле. Пришпорив рысака, Призрак обернулся.

– Добровольский был прав, – пронеслось в голове следователя, – он похож на дьявола, – бугристый лоб Призрака напоминал рога. Глубоко посаженные глаза терялись рядом с массивным носом и квадратной челюстью. Сильная рука толкнула Сабурова в грудь, он успел подумать:

– Это тоже дьявольская черта, у него руки размахом в сажень, – следователь отчаянноцеплялся за козлы. Экипажзакачался на кромке поднявшегося моста. Орловский рысак с седоком взвился в пропасть, разверзшуюся над Невой. Ударившись головой о чугун, Сабуров погрузился в беспросветную тьму.

Сначала из черноты выплыл знакомый голос.

– Максим Михайлович, просыпайся, – весело сказал Путилин, – ты у нас сегодня герой.

Сабуров с трудом открыл глаза. Голова гудела, как после контузии, полученной им на Крымской войне, когда они несколько часов просидели в полузасыпанном окопе под навесным огнем французских мортир. Сабуров обнаружил, что сидит на собственном продавленном диване.

Иван Дмитриевич привольно расположился за старым дубовым столомв кабинете следователя. За раздернутыми бархатными портьерами тускло перемигивались масляные фонари Песков. Судя по всему, ночь пока не закончилась. Кто- то снял с Сабурова извозчичий армяк и фуфайку грубой шерсти. Ему на плечи набросили на плечи вытертый шотландский плед.