– Это у меня от папеньки, – усмехнулся Максим Михайлович, – тот был истинным дипломатом и мог обаять кого угодно, – отец Сабурова недовольно замечал, что сын больше напоминает чопорную британскую родню.

Сабуров действительно не сразу сходился с окружающими. Только на войне он немедленно словно породнился с отделением, которым поставили командовать двадцатилетнего добровольца. Солдаты оказались старше новоиспеченного прапорщика. Узнав, что Сабуров недавний сирота, отделение будто его усыновило. Максиму Михайловичу сначала было неудобно отдавать приказы более опытным бойцам, однако один из старослужащих заметил:

– Выофицер, ваше благородие, – он подмигнул Сабурову, – не извольте беспокоиться. Ежели что, мы объясним, как лучше действовать, – Крымская война научила Сабурова самостоятельно принимать решения.

– Британец во мне такой же, – понял следователь, – Путилин называет меня либералом, но я всего лишьне перекладываю ответственность на других и не занимаюсь министерскими интригами…

Вновом сыскном отделении и не оставалось времени для интриг. Полмиллиона жителей столицы каждый день совершали сотни преступлений.

С мелкими кражами и пьяными драками разбирались приставы, но сыскное отделение задыхалось от груза работы. Путилиноблегчил Сабурову ношу, передав его дела другим чиновникам по особым поручениям.

– Согласно приказу его высокопревосходительства, – Иван Дмитриевич со значением помахал пальцем над головой, – если мы раскроем дело, то к новому году получим новые звания и даже кое- что в петлицу…

Путилин страдал от несообразного его должности низшего звания коллежского регистратора. Сабуров, пришедший в полицию из судейского департамента, оказалсяпо бюрократической прихотистарше начальника в чинах. Сабурову не хотелось ставить Ивана Дмитриевича в неловкое положение.

– Еще одна британская черта, – он вздохнул, – но после ареста Призрака Путилин получит новое звание и орден и мы сравняемся.

Сабуров тоже надеялся на Станислава. К ордену полагалась денежная выплата. Ванная комната в доме на Песках, возведенном двадцать лет назад, давно нуждалась в ремонте.

Путилин был, пожалуй, единственным, кого Сабуров мог действительно назвать другом.

– Нам потребовалось съесть пуд соли, – он усмехнулся, – мне получить третье ранение, а ему второе. Надо его взять в шаферы, – Сабуров спохватился, – о чем я только думаю?

Княжна Литовцева давно покинула палату. Максим Михайлович никогда не стал бы клонить, как выражалась пословица, дерево не по себе.

– Вы в полной безопасности, отец Евгений, – уверил его следователь, – скажите, преступник носил клетчатую крылатку? Как он выглядел? Зачем вы поднялись на колокольню собора?

Протоиерей едва слышно прошептал:

– Он был демон. Сказано – и увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он был именно такой, сударь. Зверь, а не человек.

Сабуров решил не возвращаться на Пески. Послав полицейского на Офицерскую, он получил записку Путилина. Иван Дмитриевич тоже считал, что следователю лучше провести ночь в госпитале. Поговорив с доктором, Сабуров выяснил, что отцу Евгению придется остаться в лечебнице на несколько месяцев.

– Сюдаприезжал митрополит, – заметил врач, – скоро протоиерея переведут в госпиталь военно- медицинской академии. Мы сделали первые операции, но впереди еще несколько.

В записке Путилину Сабуров предлагал прислать в Максимилиановскую лечебницу полицейского художника. Он надеялся, что Добровольский сможет более подробно описать преступника. Пока в блокноте Сабурова значились только разрозненные слова.

– Смуглый, высокого роста, – Максим Михайлович курил рядом с открытой форткой пустой палаты, – действительно в клетчатой крылатке, с горящими глазами, рогом во лбу и голосом дракона, – следователь тяжело вздохнул, – хотел бы я знать, как разговаривают драконы.

Он даже поинтересовался у доктора, нет ли такого термина в медицине. Врач развел руками:

– Никогда не слышал подобного. Но, может быть, отец протоиерей имел в виду хриплый голос.

Сабуров не хотел излишне утомлять священника. Когда Добровольский начал заговариваться, следователь поднялся.

– Отдыхайте, отец Евгений, – он поклонился, – спасибоза помощь, мы обязательно отыщем преступника.

Ветер за окном лепил на выбеленное стекло хлопья мокрого снега. Раскачивался тусклый фонарь, Сабуров затянулся папиросой. Несмотря на свое обещание Добровольскому, он не был уверен, что Призрак попадется в их руки.

Отец протоиерей не успел рассказать, как онвстретился с преступником. Добровольский опять начал бормотать о демонах и наказаниях за грехи.

– Цепь, – Сабуров сверился с золотым брегетом, – он говорил о какой- то цепи, – забинтованные пальцы Добровольского схватили руку следователя.

– Они послали ко мне демона, – священник тяжело дышал, – цепь никого не прощает. Они узнали о моем раскаянии. Я хотел рассказать о своих грехах на исповеди и они убили меня, – брегет Сабурова размеренно прозвонил одиннадцать раз.

Показания отца протоиерея укладывались в версию о шпионаже, о чем Сабуров и написал в весточке начальству. Из ответного конверта следователь удовлетворенно узнал, что Путилин с ним соглашается. Начальство, правдо, указывало, что рог, о котором болтал Добровольский, мог быть иудейским филактерием. Из описания священника выходило, что смуглый черноглазый Призрак тоже смахивал на иудея.

За спиной Сабурова лежала Коломна, где обретались отставные солдаты- иудеи с семьями и проезжающие торговцы. Половина квартала не имела права находиться в столице, однако в полицейских участках закрывали на это глаза. В путанице улиц помещались разрешенные и подпольные молельни, лавки, где на задних дворах забивали скот и дешевые кухмистерские. Сабуров и сам любил захаживать сюда за фишем.

– Кто отправится на убийство с филактерием на лбу, – фыркнул следователь, – а что касается хриплого голоса, то господин Завалишин у нас простужен. Он высокого роста, смуглый,– Сабуров задумался, – если Добровольский опознает его по фотографической карточке, то дело можно считать закрытым.

Сабуров все равно стремился к честной игре, как выражались англичане.

– Я должен поработать с полицейским художником, – он набросал список дел в блокноте, – и еще раз проверить папки с иудеями. Вдруг Завалишин не имеет никакого отношения к Цепи, – Сабуров был уверен, что так священник назвал шпионов, – и наемный убийца действительно иудей? Хотя они все время в разъездах, Призрак мог давно покинуть город.

Сабуров считал черту оседлости средневековой косностью, однако к делу это не относилось.

– Тихокак, – ветер на Офицерской улегся, – даже извозчиков нет, – стрелки его часов подходили к полуночи. Аккуратно выбравшись из палаты, Сабуров убедился, что оба полицейских у палаты Добровольского не спят и не играют в карты.

– Никого не было, ваше благородие, – отрапортовали парни, – сестра принесла ужин и доктор заходил с лекарством, – приоктрыв дверь, Сабуров удостоверился, что в палате все в порядке. Ему почему- то послышался свист ветра.

– Ерунда, – при свете ночника он обвел глазами комнату, – окна плотно закрыты, а до чердака не добраться, пусть мы и на последнем этаже. Мне чудятся звуки, пора поспать, – простившись с полицейскими, Сабуров пошел в свою палату.

Сабурову выдали полосатый больничный халат, однако следователь предпочел прикорнуть по- походному, только избавившись от сюртука и жилетки. Рассмотрев при свете ночника прохудившийся ботинок, он понял, что покупки новой пары не избежать. Сведение домашнего баланса ввергало Сабурова в откровенный сплин, как выражались англичане. Достав блокнот, он водрузил ноги на спинку кровати. Максим Михайлович отвел три страницы на подробные сведения о жертвах Призрака. Преступник тоже удостоился отдельного листа. Сабуров надеялся на завтрашнее продолжение разговора с протоиереем.