Со временем футбол сбил нас с толку настолько, что если была физкультура на улице первым уроком, то мы не заходили больше в школу до вечера и пропускали все занятия.

В советское время это было чревато, – своего рода саботаж. Но мы не могли ничего с собой поделать, азарт был выше наших сил. Вот так целыми «днями и ночами» мы играли в футбол. Это очень сказалось на учебе и на поведении. Родителей вызывали в школу, на всех собраниях, комсомольских заседаниях нас осуждали и наказывали. Но все было бестолку.

Сашка, кроме всего прочего, был еще и «спартаковец» до корней волос. Любил спорт – был болельщиком «от бога». «Олимпионик» – как он себя называл. Так незаметно и мы втянулись в статистов-болельщиков. Я стал болеть за «Динамо» Киев, Саня, как и раньше за «Спартак» Москва, а Женька – за «Динамо» Тбилиси. И начались наши спортивные споры и обсуждения кто лучше и кто станет очередным чемпионом СССР по футболу.

В детстве мы не только дружили. Периодически возникали конфликты. Частенько мы с Женькой и дрались «один-на-один». Как обычно, на следующий день придя в школу, у меня была разбита губа, а у него красовался синяк. Но драки наши были мальчишеские, зла друг на друга никто не держал. Через два-три дня, а то и раньше, мы снова были вместе. Ведь учеба и двор всегда сближали нас снова и снова, и на долгие обиды не было времени.

Мы тоже в грязь лицом не ударили и в этот год взяли со своей 3 школой «Кубок по футболу» на призы «Кожаный мяч». Не так уж это оказалось и легко, так как в других школах конкурентов и хороших футболистов было хоть отбавляй.

С тех пор Женька и Санька потихонечку становились футболистами. Но я кроме всего занимался еще и легкой атлетикой на стадионе под руководством тренера занималась со мной и Светлана Мастеркова. Тогда из нас никто и не предполагал, она впоследствии прославит наш город Ачинск и СССР, станет двукратной олимпийской чемпионкой в Атланте США в 1996 году, в беге на 800 и на 1500 метров. Это была и есть наша особая гордость.

БЕРЕМЕННОСТЬ

Ну а в Москве колесо все сильнее раскручивалось. Отношения Питера и Марины перешли уже в серьезную стадию. И в один прекрасный день она поняла, что беременна от Питера. Не знаю, как он уговорил ее не делать аборт, ведь учиться ей предстояло еще долго, почти три года института. Конечно же Марина очень переживала эту ситуацию, как отнесутся мама и отец к этой новости. Ведь дружить с африканцем – это одно, а родить от него ребенка – это была «катастрофа». Она осознавала, что ребенок родится «темным», ибо метисы и мулаты всегда брали гены черных родителей, и здесь не было сомнений, что так и будет, так оно и произошло.

Рано утром позвонила Марина. Галю позвали к телефону, консьержка- вахтер общежития спросила:

– Что так срочно? Все спят.

– Да, срочно, – сказала Марина.

– Привет, привет, ты что в такую рань звонишь?

– Да у меня проблемы, Галя, надо поговорить, но не по телефону только. Ты во сколько в Москве будешь, в институте?

– Ну мне к 18 часам, а что?

– Приедь на час пораньше, хорошо, – попросила Марина.

– Ну ладно, а что случилось-то? – все допытывалась Галя.

– Узнаешь вечером все, пока, мне в институт, мой автобус вроде подошел, я из автомата звоню, уже стучат тут.

Они сидели на лавочке возле института, студенты постоянно пробегали взад-вперед.

– Так, что у тебя? – задала вопрос Галя.

У Марины выступили слезы, – Не знаю, как сказать, да чего уж теперь скрывать, поздно уже. Я беременна – произнесла Марина и закрыла лицо руками, склонившись головой.

Было видно, что слезы не понарошку.

– Что, серьезно? У врача была?

– Да! – ответила Марина, – серьезней некуда, 7-8 недель срок определила.

– Ничего себе, ты что не чувствовала, что-ли? – спросила Галя.

– Да не могла понять, думала простудилась, а оно вон как вышло, – успокаиваясь говорила подруга. – Что делать не знаю. Меня же мать убьет, если узнает.

– Да, дела… – произнесла Галя, качая головой. – А Питер-то, знает?

– Да, вчера пришлось сказать.

– Ну и что, какая реакция?

– Да он только рад, он же до сих пор думает, что я в Африку с ним готова ехать, – сказала Марина.

– Так ты же собиралась, сама же говорила? – задала вопрос Галя.

– Ну, говорила, что страшно стало. Да мне не так Питер интересует, я думаю, как родителям сказать, рожать придется по любому. Ты же понимаешь, какого цвета он будет? – задумчиво произнесла Марина.

– Ну, а что делать-то? Рожай и будь как будет. Ты же помнишь мы же сами хотели уехать из Союза, или забыла? – сказала Галя.

– Тебе хорошо говорить, мне еще учиться до хрена и больше, да и не вижу будущего. Ему уже в Африку, говорят, возвращаться. Вроде работу в клинике предлагают, а я что тут буду одна делать с ребенком?.. – произнесла Марина.

– Ну тете Свете все равно придется позвонить, вызывай на переговоры, объясни ситуацию. Хуже не будет, тем более матери же говорила, что дружишь с иностранцем.

– Да, тебе хорошо, я уж не знаю, как диалог начать. Короче твое мнение услышала, ты предлагаешь все рассказать.

– Да, конечно, рано или поздно тайное становится явным, – ответила Галя.

– Ну, ладно, пока, мне на лекции пора, – Галя попрощалась, – не дрейфь подруга, прорвемся, мы же сибирячки!

Вечером Марина заказала переговоры с матерью.

Марина родила мальчика, которого назвали Пауль, по-русски мы его, уже потом, называли Павлуша.

Это был гром среди ясного неба. В Ачинске всё постепенно узнали, сенсация! Маринка родила негритёнка. Такой реакции мы с Женькой не испытывали никогда. Хотя по телевизору нам показывали, что расизм – это удел капиталистических стран, но через некоторое время мы испытали его на себе в полной мере.

Для нас пацанов советских особо ничего не менялось, мы, как и раньше были друзьями, – объединяли футбол, учеба и двор. В этом году у Женьки начали появляться «фирменные» вещи. Сестра начала присылать ему новые джинсы и кроссовки, шоколадные конфеты из швейцарского шоколада, алкогольные напитки. Ликер, ром, виски и многое другое стояли у них в баре серванта.

Особым шиком стало появление магнитофона «Sanyo» японского кассетника и пленок к нему, BASF и других фирм. Мы жутко завидовали ему.

Теперь после очередной посылки из Москвы от сестренки, мы шли к нему домой смотреть импортные гостинцы. Женя был маленько прижимист, но похвалиться ему было необходимо и, иногда и нам перепадало что-либо попробовать из импорта, пока тети Светы не было дома. Через некоторое время, тетя Света уехала в Москву посмотреть «импортного» внучка. Когда прилетела, то привезла фотки. Маленький Павлуша не был особо черным, хотя, конечно, африканские черты превалировали.

Женькина мать привезла разные шмотки от Марины: кассеты разных исполнителей, пластинки, полное собрание «Битлз» поразило нас, джинсы и много всего (на продажу). С особым шиком Женьке передали красные кожаные штаны – джинсы и кожаные коричнево-красные ботинки, такие я видел только у грузин и армян. Это был особый шик. В этих вещах он стал ходить в школу и повсюду мы конечно смеялись над красными джинсами, когда он их натягивал, были они малы ему, но для Ачинска, все равно это были безумно крутые вещи.

В школе постепенно узнали все про Маринку, ведь и Женя стал модничать, кто-то шептался за спиной об этой ситуации, а некоторые завидовали и говорили: «ну и правильно сделала, выйдет за иностранца и уедет за границу, поживет как человек в богатстве и комфорте» Тогда еще мы не знали, что представляла собой Африка.

Между тем и у меня тоже начали появляться импортные шмотки, Галя, нет-нет присылала нам московских конфет и сладостей и засовывала для меня в посылку то футболку импортную, то кепку, то красивые импортные пакеты с изображением модных девиц на мощных мотоциклах.

В один прекрасный момент Женька не выдержал и сказал мне, что Галка беременна, и у меня тоже будет внук-негритёнок. Я был ошарашен, но матери не стал говорить, т.к. не понимал всей искренности его слов.