Во мир рождённый, и сравни,

Его ты с летним часом блага,

Зиме он чуждый и брони

Не примерявший, не хранивший,

Лишь меха плащ, что закрывал,

Он рыцарь лета, но вступивший,

Где ветер хладный завывал,

Причина есть тому простая:

«Но я и сам от битв устал.

Устал от криков и страданий,

От блеска гибельных мечей,

Устал от лордов оправданий,

От ряда сирых и детей,

Что отправляли на закланье,

Придав обличие вещей.

С войной, вы герцог, соревнуясь,

Противник всякого трудней,

Она во душах, именуясь,

Твореньем нашим и идей,

Не свыше рок, она творенье,

И мы творцы среди огней.

Мы сотворившие, отныне,

Не знаем, как её убить,

Мы тонем в гибельной пучине,

Мечи не в силах опустить,

Упрёки к вам пусть справедливы,

Но смею гордо заявить.

Пусть и надеждой не пылаю,

За жизнь земную покорить,

Но ваши действия, считаю,

Как основание, вступить,

В эпоху мира нам сквозь терний,

И не бездействием решить».

Сэр Виланд, он, поклона узы,

Во завершении речей:

«Боюсь войны, я сын обузы,

Изжил в сражениях и дней,

Прошло немало и вернуться,

Я не посмею, но своей

Своей я честью присягаю,

Служить вам верно до конца,

Иным я трус, но почитаю,

Как дня грядущего гонца,

Вас, герцог, я своей душою,

Как мира нашего творца».

Клинок то Первый произносит,

Подобный титул и судьба,

Восточный знак, о многом просит,

Есть долг защита и борьба,

Есть кастеляна путь, а вместе,

Второй он после средь герба.

Рукой он правой наречённый,

И произносит рыцарь тот:

«И хоть болезнью окружённый,

И пусть слепых порочит рот,

Но потому к вам уваженье!

Но час уж поздний и оплот

Вам сна советую измерить,

Отвар доставят сонных трав,

Прошу, лорд Тедерик, доверить,

Мне эту ношу». Указав,

Ему владыка позволенье,

Один остался: «Ты неправ».

Подобный шёпот доносился,

Со трона волчьего: «Ведь ты,

От грёз о будущем светился,

О рыцарь лета и мечты,

Что почитал меня иконой!

Я не достойный высоты.

Не блага я ведомый властью,

Пороком я сражён земным,

Не свят душою, и к несчастью,

Закован в цепи я иным,

Но рассказать о том не смею,

Тебе иль даже остальным».

Покинет камни ныне трона,

В тени атланта он столь мал,

К камину шествует, икона,

Там будет рода и звучал:

«О Armunglord, наследье предков,

Рукой своей я не сжимал».

А там покоится святыня,

Века остались за спиной,

Клинок, наследие, гордыня,

Но пленом ножен и чертой,

Он отделён от мира взора,

Годами долгими покой.

Из Airen Rulg он сотворённый,

Металл великий и сиял,

И мифом древним окрылённый,

Что Призывает Вьюгу, знал,

Его восток наследье, имя,

А герцог снега продолжал:

«Ты сотворён был как орудье,

Живущий, чтоб исполнить суть,

Но судеб наших есть распутье,

Тебя я миру сметь вернуть,

Не пожелавший, не сумею,

Отсель меня вовек забудь».

Пусть меч легендою овеян,

Но тишина ему стезя:

«Из духа слабости затеян,

Мой путь порочный и разя,

Спасеньем лживым, и гордиться,

Вовек душой тому нельзя».

На том атлант покинет залу,

Клинок оставит за собой,

В забвенья брось его опалу,

Вовеки, Тедерик, чужой,

Ты не владелец, не хозяин,

По камню шествуешь ногой.

Вдоль коридоров башни этой,

А после камня серый мост,

Как небо яркою кометой,

Чей покоряет разум хвост,

Так он вовек знаменьем снега,

Овеян, прошлого здесь пост.

Здесь часовые, сна не знали,

Герои, лорды во камнях,

Как память вечную создали,

Но иней кроется в бровях,

А взор, разрушенный бураном,

Лёд на истерзанных кистях.

И паутиной трещин лики,

Различья смытые волной,

Тирана солнца только блики,

Что окружают статуй строй,

Дают им право отличаться,

Средь века облик стал иной.

И мысль подобная витает,

Зачем нам помнить о былом?

Средь статуй прошлого шагает,

Во прошлый век они мостом,

Для нас являются, однако,

Вам не пора ль забыться сном?

Зачем нам гении былые?

В порядке новом места нет!

Но коль взглянувшие, живые!

То неприятный вам ответ,

Себя являющий и молвит,

Лишь плащ отличия надет.

Язык и титулы, ничтожно,

Стезя названия пуста,

Мы обеляем то, что можно,

Но прячь веками, нищета!

Была тогда и будет ныне,

Хоть и четырежды свята!

Одни грехи и добродетель,

Средь рода смертного горба,

А ветер странник и свидетель,

Средь человечности герба,

Судьба не знала перемены,

Одни проклятья и мольба.

И мертвецы понятны станут,

От нас отличий не найдём,

Пусть имена во бездну канут,

И заливаются огнём,

Менялось многое, но сутью,

Себя во мёртвых узнаём.

Мы племя есть одних пороков,

Во нас источник и века,

Во день грядущий из истоков,

Пусть и взирая свысока,

А в дне грядущем и над нами,

Сыны смеются и тоска

От повторения ошибок,

Что позабыли племена,

Под горделивый блеск улыбок,

Мы много лучше! Но спина,

Во шрамах прошлого, навеки,

О участь смертного трудна!

Вот башня гордая предстала,

В которой герцога чертог,

А эта комната! Познала,

Лишь тишину и средь дорог,

Отныне брат скитался младший,

И не делил с тобою слог.

«Я окружал крылом защиты,

Берёг от мира и беды,

Касанья мира ядовиты,

Благи намеренья, следы,

Что порождали духа слабость.

Я стал подобием звезды

Что призывает за собою,

Оберегал его всегда,

И почитая то нуждою,

Вдали от мира, среди льда», -

Во дни последние всё чаще,

Считал ты символом вреда.

Средь башни сей вершины хлада,

В твои покои дверь ведёт,

Там лик был женщины и чада,

Сын на коленях, и возьмёт,

Та дева книгу, слово льётся,

Легенду древности прочтёт.

Страницу дева повернула,

Чей волос чёрный и восток,

Не дом родной, сюда шагнула,

И навлекла на душу рок,

И Эльзой Рейн она являясь!

Нам уяснить пора урок.

Был Ариан, Король, сгоревший,

Средь трона в замке роковом,

И был один, и он сумевший,

Поднять восстание в былом,

Сразить восточного владыку,

Навеки став Небес врагом.

В страницах Ворон называют,