И если сын отцу не мил,

То приведи его к востоку,

Час для того уж наступил.

Пусть долгий путь и оставляя,

Усталость, ведаю, но ты,

Нужна Престолу и вверяя,

Гостеприимные черты,

А после следуя указу,

Иди же, вестник, и мосты

Над этой бурною рекою,

Что не даёт мне наступать,

Стань лорду этому звездою,

И новой верности печать,

Душой и телом пусть приемлет,

И Loit, что осень, буду ждать.

Приказ ещё один с тобою,

Найди убогих сыновей,

Судьба наследия бедою,

Им представая, и семей,

Уже не держатся как прежде,

Найди там сирых, и мужей

Что в одиночестве страдают,

Не в силах место отыскать,

Их духи зависти снедают,

Сыны то блудные, призвать,

И став спасением от муки,

Направь их, дева, и пылать

Заставь сынов, и перемены,

Ты обещая им, они,

Во то вгрызаясь, как гиены,

О столь голодные, шагни,

Ты обещанием, грядущим,

Ты души сирых соблазни».

Та дева лик свой преклоняет,

И обещает: «Скоро я,

Туда отправлюсь, засияет,

И цепью ставшая семья,

Порядок времени, оковы,

Их обращу во острия».

«Я благодарен, это зная,

Прошу о западе свой сказ,

Ты продолжай, судьба слепая,

Чужак изгой здесь, ты мой глаз,

Ты моё слово, воля Неба,

Каков был Ворона приказ?»

******************************************************************

Сияет полдень, и ступавший,

На стену севера взошёл,

Своей твердыни, где звучавший,

Где шум реки, и где обрёл,

Ты одиночество: «Желанья,

Нет моего, но я пришёл».

Не встретишь воинов живых,

Героев каменных не зреешь,

Но боль решений здесь былых,

Король Небесный, что посеешь,

Ты в веке прошлом, пожинал,

Потомок ныне: «Ты довлеешь

Закон небесный над душой,

Средь крови чистой обретает,

Король бессмертие, и мной,

Он разделённый, и лишает,

Иного выбора судьба,

То культ востока, убеждает

Сплотиться каждого и я,

Мой трон стоит на той идее,

Но крови чистой то дитя,

Но разве ставшее святее?

Рождали в муках и сыны,

От года к году лишь слабее».

Глаза закрывший, вспоминаешь,

Ты имена шести детей,

Размыты лики, боль узнаешь,

И оживляя призрак дней,

Когда иным казался замок,

И солнце кажется теплей.

«Был Эрих, Фрея, близнецы,

То мои первенцы, прекрасны,

Цветов дарили мне венцы,

Улыбки их, о столь заразны!

Любили книги и очаг…

Мечты о будущем напрасны.

То поздним вечером пришло,

Кровь из ушей и глаз, а руки,

Дрожали, сжаты мной, тепло,

Лишь испаряется, а звуки,

Мольбы о помощи, они…

Но знаком стал рассвет разлуки.

Их длани хладные сжимал,

И обнимать тела пытался,

Я плакал, гневался, взывал,

Прошу вернитесь! Не общался,

С иными днями, ложе их,

И там я с первыми расстался.

А третья Ева, то дитя,

Во сне она, не просыпалась,

И Аделард, четвёртый, чтя,

Все осторожности, касалась,

Рука защиты в миг любой!

Но всё бессмысленно, сгущалась.

Он телом слабый и не встал,

Дар шага так и не познавший,

Леона, пятая, не спал,

В своих объятьях согревавший,

Проснулся утром и узнал,

Что на заре один дышавший.

Шестой был Дитрих и о нём,

И даже вспомнить не посмею,

Рождён зимы холодной днём,

Не потерял, коль не имею,

Родился мёртвым, и тогда,

Как проклинал тогда идею!

Шесть раз поднявшийся сюда,

Поверх их трупов синей тканью,

И Raglum красная звезда,

И замок отданный молчанью,

Разжал я руки и упал,

Во реку свёрток, ставший данью.

Я не желаю вновь терять,

Я не желаю эти слёзы,

Калека жалкий, но менять!

Цель достижимая, не грёзы!

И пусть сгоревшие дома,

И пусть сгоревшие берёзы!»

Во гневе сжавший камня грань,

До белизны и кровью алой,

Как приносящий эту дань,

Фигура кажется усталой,

И постаревшей, и такой,

На фоне мира слишком малой.

«Исток спасение и боль,

Рождённый низшим эгоизмом,

Но я принявший эту роль,

И буду проклят фанатизмом,

Не святость высек на челе,

Сжигал трудом и аскетизмом.

Желаю многое менять,

Отброшу голода знаменье,

Долины подданным объять,

И моря мерное теченье,

Я новый день преподнесу!

О это сладкое виденье!

Король вернётся, и во мне,

Закон былой меня терзает,

Но я возвышусь, и в огне,

Закона выше став, сияет,

Средь ликования, смогу,

И мир калека изменяет!»

А после взгляд поднимешь ты,

На горизонт, что отделяет:

«Востока север, мерзлоты,

От яда друг мой умирает,

Когда отца убил мечом,

Душою верил, он являет

Собой спасение моё,

Но приказал убить жестоко.

Снедает сердце остриё,

В моей твердыне одиноко,

Решенье принявший тогда.

Не подчиняется мне око.

Зачем убийце наблюдать,

Как умирает жертва яда?

Но раз последний, но воззвать!

Искрой последнего мне взгляда,

Мой разум против, но душа!

Убийцы горе и отрада».

Отпустишь камень, наконец,

Явивший муки среди лика:

«Идти я должен, пусть глупец,

И осуждения, и крика,

Приму знамения! Тогда,

И во душе растает пика».

******************************************************************

Крыло, где долго не бывал,

Покои, что не посещаешь,

В чертоги мрачные ступал,

И полутьму ты разрезаешь,

От света скрыта колыбель,

Дверь за собою закрываешь.

Над очагом своей судьбы,

Что есть последнее спасенье,

Фигура жуткой худобы,

Скелету равное сравненье,

И колыбельную без слов,

Изольда пела, утешенье.

В морщинах кожа и давно,

И волос редкий пал на спину,

Былого всё в ней лишено,

Но ты привык, и как рутину,

Ты принимаешь, и взирал,

На духа падшего картину.

«Скажи, Изольда, ты ль молилась,

Безмолвным идолам страниц?»